Я, ОН, ОНА И ДРУГИЕ.
Иронический детектив.
Начало здесь -- http://www.proza.ru/2017/12/31/1188
Глава десятая. СЕЙЧАС Я УЗНАЮ ВСЁ!
…Я проснулась, когда за окном стемнело. Острой боли уже не было, и кроме голода никакого дискомфорта я не ощущала. На тумбочке у кровати стоял высокий стакан с мутной жидкостью темно-синего цвета. Похоже, морс из ежевики, собранной Маугли.
Я отпила глоток: мне понравилось. Мгновенно опустошив стакан, я вышла в коридор, но прежде чем спуститься в гостиную, откуда лился яркий свет, заглянула в комнату Галины Ивановны. Листка из школьной тетрадки на тумбочке не было. Вот оно как…
В гостиной находилась одна Маня. Стоя у стола, она перекручивала в мясорубке кусочки мяса. Перед ней стояла уже наполненная фаршем миска, размерами своими больше напоминавшая таз.
-- Аленька, -- Маня обрадовано взглянула на меня. – Живая!
-- Не дождетесь, -- я взяла яблоко и захрустела им. – А где представители? Почему одна на трудовой вахте?
-- Да ну их! После ужина они предложили мне, конечно, помощь, но я решила, пусть лучше прогуляются. А вдруг что-нибудь да получится. Как думаешь, дело продвигается?
-- С космической скоростью. Даже непостижимо, никогда бы не подумала.
-- Это все твоя заслуга, Аля. Какая ты умничка, так все аккуратно сделала. Молодец. У меня бы так здорово не получилось. Я попыталась дать им одно общее дело, как ты и советовала, но вижу, они заняты только собой. Больше, кажется, их ничего не интересует.
--А что за общее дело, если не секрет? -- не сдержалась я и даже затаила дыхание в ожидании ответа.
-- Да так… Ничего особенного… Так, если ты уже в состоянии, может, поможешь с пельменями? Только, если тебе уже полегче. Живот не болит?
-- Ну, не дрова же я буду рубить, -- снова она перевела разговор на другую тему. Когда же это окончится? -- Только выдай мне, если можно, какую-нибудь униформу. Я же не такой профессионал как ты, обязательно обляпаюсь с головы до ног.
-- Да, да, сейчас, -- Маня вытерла руки о полотенце, подошла к комоду и принялась поочередно выдвигать ящики. – Вот, кажется, подойдет. Это футболка сына. Она такая длинная, сойдет за мини-платье, можешь смело снять брюки. Скоро будет жарко. А вот косынка на голову.
Пока я переодевалась она достала из своей сумки баночку с чем-то зеленым:
-- А давай, чтоб полезное с приятным. Это водоросли с нашего озера, нанеси на лицо минут на двадцать. Потом посмотришь, каким будет эффект. Сначала немного пощиплет, но это быстро пройдет. Давай, давай, не бойся. А то что-то ты сегодня бледная. А ведь завтра ты должна быть красивее и здоровее всех, поняла?
Я не поняла, но уговаривать меня нанести на лицо болотную тину ей не пришлось. По крайней мере, в ней не было никакой химии. Я обмазала прохладной слизкой жижицей лоб, щеки и шею и стала походить на черепаху Тортиллу.
-- А ты что же? Не хочешь быть красивой? Тут грязи на двоих хватит.
-- Да я уже намазывалась, пока ты спала. Сразу, как только гостей гулять отправила. Уже помылась, -- Маня подошла ближе к светильнику. – Оцени!
-- Да что тут оценивать, у тебя и так лицо, как китайский фарфор, светится все.
Мы по-братски распределили фронт работ. Маня принялась за тесто, а мне досталось приготовление фарша. Поскольку мясо было уже перекручено, я взялась за лук. Лук был ядреным: настолько острым, что мне приходилось буквально через каждую минуту отрываться от стола и (по совету подруги) таращиться на включенную лампочку, чтобы избавиться от рези в глазах.
В углу гостиной тихо работал телевизор. В этом наши с Манечкой взгляды совпадали. Мы никогда не смотрели телевизор, мы его слушали. Тупое сидение перед голубым экраном, вызывало в нас раздражение и выводило из равновесия. А негромкий звук, издаваемый телеприемником, нисколько не мешал ни работе, ни спокойному общению.
Как и обещала Маня, минут через пятнадцать в гостиной стало неимоверно жарко. Пельменей должно было быть много, поэтому много должно быть, естественно, и фарша, и теста. Не покладая рук и слушая краем уха последние новости, мы, молча, занимались каждая своей частью работы.
-- Неужели мы наконец-то одни, -- произнесла я, дождавшись музыкальной заставки, оповещавшей окончание новостной передачи. – Даже не верится. Я здесь уже столько дней, а мы с тобой так и не поболтали как следует.
-- И не говори, -- вздохнула Маня. – Я тоже не предполагала, что не смогу уделить тебе достаточно и внимания, и времени. Да и уединяться как-то неудобно, когда в доме столько гостей. Ты сильно скучаешь?
-- Ни капельки. И вообще: скука и я вещи несовместимые. Всегда найду, чем заняться.
-- Это я знаю. Твоя мама часто рассказывала, что…
-- Мама? Ты разговаривала с моей мамой? И когда это, интересно?
-- Да так, время от времени звонила. Нет, звонила-то я, конечно, тебе, но ты такая деловая, дома почти не бываешь. Вот и приходилось общаться с твоей мамочкой.
-- Очень интересно. И странно. Она ни разу не говорила, что ты звонила. Ну, разве что в день отъезда из Москвы.
-- Забывала, наверное, -- уклонилась Маня от прямого ответа.
-- И что же наговорила тебе моя родительница?
-- Да так, -- Маня принялась усиленно колотить тесто. – Мы просто беседовали о жизни там, о здоровье, о ценах в магазинах, о книжках…
-- Не понимаю, -- я действительно ничего не понимала. – Обычно матушка докладывает обо всех звонках, рассказывает даже то, чего не было, а вот о том, что звонила ты, слышу впервые. Вы что, решили против меня дружить? Косточки мне обмывали?
-- Прекрати. Ничего плохого о тебе мы никогда не говорили. Да и что можно плохого сказать? Ты же самый лучший человечек на свете, честное слово, Аленька. Если мы о тебе и говорили, то только то, что очень тебя любим. И все.
-- Странно, -- я в очередной раз вытаращила слезящиеся от лука глаза на лампу. – Странно… Недаром у меня с некоторых пор такое впечатление, что все что-то скрывают. Вот и матушка моя влилась в эту же компанию скрытных заговорщиков. Странно…
Манечка с усиленным рвением месила тесто, делая вид, что не расслышала последней фразы. Не услышала или не захотела услышать?
-- Мань, но раз так случилось, что мама мне ничего не передавала, ты сама ничего не хочешь рассказать? -- спросила я, снова принявшись за кромсание лука.
-- Что ты имеешь в виду? -- Манечка подняла взгляд от стола, и вытерла испачканной в муке ладонью лоб
-- Ну, о себе что-нибудь, о своей жизни. Как ты, что ты? О чем думаешь? Мы же так давно не виделись. Может, у тебя какие-нибудь проблемы есть или секреты, о которых можно поговорить только с подругой. Ну, например, как у тебя со здоровьем?
-- Тьфу, тьфу, тьфу, -- Маня сделала вид, что плюет через левое плечо. – Не жалуюсь. Да и думать о нем, честно говоря, некогда. Я же вся в делах. То одно, то другое…
-- Это я уже слышала. И все-таки?
-- Да все нормально. У меня же работа такая: я обязана каждые полгода проходить медкомиссию, сдавать всякие анализы. Уже надоело страшно, но что делать? Я же с продуктами работаю. Чуть что и лицензию отзовут. Так что хочу, не хочу, а за здоровьем следить приходится. Да и мой тоже переживает. Только я чихну или закашляю, он сразу «ложись, лечись». Массаж делает, травки всякие заваривает на ночь…
Маня принялась описывать, какие отвары готовит ее личный строитель. Меня совсем не интересовали сборы из листьев и трав, настойки из веточек и ягод. Любые необходимые снадобья я легко могу купить в ближайшей аптеке. А вот важную информацию о здоровье подруги я получила. И еще о том, что строитель все-таки иногда заботится о ее бренном теле.
Ну, Маня, ну хороша! Тайком организовала коалицию с моей милой матушкой. Наверняка, выуживала из нее какие-нибудь сведения и потом уговаривала старушку не говорить о звонке. Но зачем ей все это? Зачем?! Не понимаю…
-- Маня, -- резко прервала я подругу. Возможно, слишком резко, но во мне уже все кипело. – Маня, извини, но я не понимаю, зачем ты пригласила меня в эту свою Осиновку.
-- Как не понимаешь? -- оторопела Маня, распахнув глаза и покрывшись румянцем. – Ты что? Ты же моя лучшая подруга уже столько лет. Даже единственная. Ближе тебя у меня никого нет.
-- Лучшая подруга? Допустим. Тогда объясни, если можешь, почему ты держишь меня за несмышлёного младенца. К чему все эти тайны, заговоры, секреты и тому подобное. Что ты скрываешь от меня?
-- Какие тайны? Ты что? -- повторила Маня тихо, оставив тесто в покое.
-- А вот и я не понимаю, какие. Ты можешь не рассказывать, о чем ты беседовала с моей матерью, это ваше с ней дело. Допускаю. Но ты в состоянии объяснить, почему так упорно скрываешь тот факт, что всю ночь разыскивала меня по ночным дорогам, а не спала спокойно в своей постельке, как пытаешься убедить?
-- Кто тебе сказал?
-- Да все сказали. Все твои представители. И Галина Ивановна, и эта плакучая ива, и Алик. Все! Ты их очень плохо подготовила. Готовила, готовила, но так и не подготовила.
-- Тебе это показалось.
-- Увы, нет. Ты забыла, чем я занимаюсь. Мне никогда и ничего не кажется. А если кажется, я крещусь, -- сейчас, безусловно, я ляпнула банальность, но остановить меня в эту минуту мог только летящий на предельной скорости Боинг. -- Что позорного в том, что ты волновалась о моем исчезновении?
-- Но все же обошлось…
-- Что обошлось?
-- Я не хотела, чтобы ты лишний раз вспоминала эту неприятную ситуацию. Мой виноват, что не встретил тебя. Но он тоже очень переживал. Когда-нибудь я бы все тебе объяснила, и ты бы поняла меня. Так было нужно…
-- Было нужно, чтобы я встретилась с каким-то идиотом на крутой тачке и чуть не угодила в западню? -- потеряв всякое терпение, я перешла на крик.
-- Может быть, поэтому я ничего и не говорила, -- тоже закричала Маня, а на ее глазах выступили слезы. – Ты же такая нервная, дерганая вся, я иногда просто не знаю, как к тебе подступиться.
-- Кто дерганая? Я? -- вскочив, я уронила стул, на котором сидела. – На себя посмотри: ты так уже заигралась своими тайнами, что стала похожа на радистку Кэт. Уклоняешься от ответов на вопросы, вечно переводишь разговор на другую тему, если тебя что-то в нем не устраивает. Секретничаешь с гостями, прячешься с телефоном, скрываешь от меня своего строителя. Так это я дерганая или ты?
Ответом на мои слова прозвучал страшный гром, потрясший весь дом, а гостиную осветила ярчайшая молния. В криках мы даже не заметили, что началась гроза, и на улице вовсю хлестал сильный дождь. Маня резко вскочила, тоже опрокинув стул, и теперь мы стояли друг против друга, готовые к решающему смертельному бою.
-- Может быть, я тоже издергалась, но это только из-за тебя. И ничего я не скрываю, а просто хочу, чтобы ты была счастлива. И мама твоя меня поддержала. Ты же со своей работой довела себя до такой степени, что перестала видеть хорошее в людях. Тебя уже мужчины боятся!
-- Меня боятся? Ах, какой ужас! Надо же! Хорошо, что тебя они обожают, многомужняя ты моя! Интересно бы посмотреть на твоего очередного мужа-невидимку. Что-то мы его здесь не наблюдаем, как не наблюдаем и твоей безмерной радости от любви к нему. Где он, где? -- я театрально посмотрела по сторонам. – Ах, спрятался, испарился, убежал… Так, может, это ты внушаешь ему страх, и оттого коротаешь вечера в одиночестве, несмотря на штамп в паспорте?
-- Аля, что за чепуху ты несешь?
-- Моя чепуха стоит всех твоих гениальных предположений, потому что это правда, которую ты смертельно боишься.
-- Если я чего-то и боюсь, так это твоей запредельной глупости. Ты же женщина, Аленька, красивая, добрая женщина, а совсем забыла об этом. Ты посмотри, посмотри на себя, какой ты стала. Посмотри!
Она грубо подтолкнула меня к большому зеркалу на стене. При очередной вспышке молнии я увидела отражение двух раскрасневшихся и заплаканных поварих, причем пурпурность моего разгоряченного лица не скрывала даже грязно-зеленая маска из болотной тины.
-- Спасибо, мать Тереза, -- я вырвалась из ее рук и демонстративно поклонилась в пояс. – Спасибо. Благодарна тебе безмерно. Осчастливить меня захотела. Интересно, каким образом? Показать мне саму себя?
-- Аля, нам уже сорок…
-- Да что ты говоришь! Сорок? Как неожиданно! А я, бедная, совсем забыла. Правда, в твоем любимом Карамазове мне уже напомнили об этом замечательные и очень добрые молодые люди. Осчастливить она меня хочет! И при чем, хотелось бы понять, здесь моя мама?
-- Но ты же ничего не знаешь…
-- Конечно, не знаю. Так ты скажи, открой мне глаза. Я с удовольствием послушаю твою судьбоносную программу.
-- Я не могу этого сделать, -- Маня вытирала слезы ладонями, перепачканными мукой, отчего лицо ее покрылось белыми пятнами. – Ты так неадекватно все воспринимаешь. Давай успокоимся, а потом поговорим. Я тебе все объясню, и ты, возможно, меня поймешь.
-- Опять потом! Все время потом! Я уже не могу слышать этого слова.
-- Ты нервничаешь, потому что тебе нездоровится.
-- Немного не так, дорогая: мне нездоровится, потому что я нервничаю. А нервничаю я из-за твоего странного поведения. Ты не подруга, если можешь держать меня в неведении. Я не совсем тупая, уж как-нибудь пойму. Не на немецком же языке ты будешь изъясняться и не математическими формулами.
-- Хорошо, я все расскажу сейчас, только, пожалуйста, успокойся, -- взмолилась Маня. -- Давай сядем и поговорим.
Очередной удар грома был намного громче и страшнее предыдущих. Было слышно, как задребезжала посуда на стеклянных полочках в кухне. Входная дверь распахнулась, видимо, от порыва ветра, и нас обдало прохладным влажным воздухом. Мы одновременно обернулись к ней и замерли.
Дверь распахнулась совсем не от ветра: на ее пороге стояло двое мужчин, за спинами которых маячили вымокшие донельзя Груша и Алик. А в центре гостиной уже вертелся мокрый Барсик, энергично отряхивая с себя дождевые капли.
В запале нашего нелицеприятного разговора (правильнее сказать – банальной ругани) мы и не услышали, как в гостиной появилось так много нежданных свидетелей выяснения отношений двух лучших, можно сказать, закадычных подруг.
Это было так неожиданно, так нереально и так глупо, что я потеряла не только дар речи, но и возможность слышать. Не знаю, отчего это произошло: возможно, меня оглушил последующий громовой каскад, а может быть, я оглохла и онемела при виде двух Маниных гостей, напряженно и испуганно глядевших на нас во все глаза.
В моей голове раздался оглушительный мощный взрыв, словно в ней разорвалась граната, чудом попавшая туда с телевизионного экрана. Звон в ушах напоминал сирену приближающейся милицейской машины, а пульсирующая кровь в висках по силе ударов могла конкурировать с работой наковального молота.
Первой пришла в себя Манечка. Сквозь мутную пелену, застившую взгляд, я видела, как она легко подхватила и поставила на место опрокинутые стулья и подскочила к вошедшим. Став между ними, она что-то заговорила, беззвучно шевеля губами, вероятно, знакомя их со мной.
Говоря, она поворачивалась, то к одному, то к другому, улыбалась и обнимала, оставляя на их мокрых куртках белые разводы от муки. Она говорила долго, поочередно подталкивая своих гостей ближе ко мне. Но я по-прежнему ничего не слышала.
Голова шла кругом, тело неожиданно утратило естественное земное притяжение и уже готово было легким воздушным шариком взмыть к потолку. Я ничего не ощущала. Я умерла? Скорее всего, нет. Но в этот момент мое имя с полным правом можно было вычеркнуть из последней переписи населения. По крайне мере, среди живых в тот момент меня не было.
…Возможность слышать вернулась ко мне внезапно, когда Манечка, закончив, по всей вероятности, презентацию гостей, подлетела ко мне, обняла за плечи и незаметно постороннему взгляду сильно ущипнула за бедро.
-- А это вот моя любимая подружка, -- услышала я ее голос, раздававшийся словно сквозь ватную стену. – Знакомьтесь. Ее зовут Алей. Но можно называть и Сашей. Как кому нравится. Правда, Аленька? Это моя гордость. Вы знаете, кем она работает? Аленька -- очень известный в Москве частный детектив! Представляете?! Мисс Марпл в Осиновке, ну разве это не чудо? Мы немного не в форме, пельмени лепили. Для вас, между прочим. Не ждали вас сегодня, уже ведь так поздно. Но очень рады, что наконец-то все в сборе. Сейчас будем ужинать. Раздевайтесь мальчики, ну что вы как статуи?
Мужчины, по-прежнему пребывавшие в столбняке, не шевелились. По своему внутреннему состоянию, похоже, они не очень отличались от меня. В глазах моих сильно защипало: проклятый лук, порезанный на мелкие кусочки он так и лежал в глубокой миске.
Я машинально подняла невесомую руку, чтобы протереть глаза, и ладонь моя коснулась противно слизкой жижи на лице. Мой Бог! Почетная московская гостья стояла перед большим собранием в не менее почетном образе трехсотлетней черепахи Тортиллы, одетой в бесформенную мужскую футболку с растянутым воротом и деревенский ситцевый платок, завязанный на затылке.
Это был конец. Полный. Не Помпея, после гибели которой остались хотя бы руины, не Титаник, откуда удалось спастись нескольким сотням пассажиров, не цунами на экзотических островах. Острова все-таки выстояли. В моем же случае конец был абсолютным. Я одновременно тонула, заживо плавилась под раскаленной лавой и взмывала в воздух, уносимая необузданным смерчем. Я погибала окончательно и бесповоротно…
Продолжение -- http://www.proza.ru/2018/01/01/1064