Я, ОН, ОНА И ДРУГИЕ.
Иронический детектив.
Начало здесь -- http://www.proza.ru/2017/12/31/1188
Глава девятая.
КАК ЖЕ МЕНЯ ВСЁ ДОСТАЛО!
Успокоившись, я задумалась о том, каким образом отыскать сейчас своих попутчиков. До условленного часа встречи оставалось минут тридцать. Я перешла к ресторану, села за один из столиков в тени и заказала чашку кофе. Отпивая маленькими глотками горячий напиток, я не отрывала взгляда от входа в Собор, чтобы не пропустить Грушу с Курортником.
Наконец из Собора начали выходить люди. Покидая его, они поворачивались лицом к широким дверям и трижды крестились, делая легкие поклоны. Увлекшись их действиями, мне вдруг показалось, что среди прихожан я заметила знакомое серое платье с ярко желтым пятном в виде сумки. Маня? Здесь? Она же уехала в городскую администрацию.
Я даже привстала, пытаясь не пропустить хотя бы ее. Нет, вряд ли это она. Просто женщина, одетая точно так же, как и подруга. Полускрытая толпой, она, стоя спиной ко мне, разговаривала с двумя мужчинами. Нет, это, конечно же, не она. Подошедший официант отвлек меня от созерцания. Расплатившись за кофе, я уже не обнаружила около Собора ни женщины, похожей на Манечку, ни ее собеседников, ни моих попутчиков.
Два часа, отведенные на посещение Собора, незаметно истекали. Я заметила Грушу с Аликом совершенно случайно, когда, уже покинув наблюдательный пункт, решила выйти из-под укрытия в виде огромного зонта над столиком. Замечательная парочка приближалась к площади совсем не со стороны Собора.
Держась за руки и весело воркуя, они шли со стороны парка. Молодцы ребята, вы на верном пути. Но, честно говоря, я и не собиралась мешать вашему интимному общению. Просто, если бы знала о вашем желании уединиться, с удовольствием провела бы последние полчаса с большей пользой. И как они смогли так незаметно покинуть Собор? Ведь почти все время службы я стояла у самых его дверей.
До чего же стремительно я теряю профессиональную форму, такого не случалось уже давненько. Загадки сыпались как из рога изобилия, меня самым непостижимым образом обводили вокруг пальца все, кому не лень. Начиная от бабушки Шапокляк, которая пыталась к чему-то меня подготовить, и заканчивая этой мило беседующей парочкой, стоящей, возможно, на пороге новой жизни. О Манечке я уже не говорю. Здесь вообще полный мрак и абсолютная неизвестность.
Заметив меня, Груша немного растерялась, но Алик сделал вид, что ничего особенного не случилось. Взглянув на часы, он удивленно воскликнул:
-- Игоревна, а ты задерживаешься! -- с прошлого ужина, когда мы выпили на брудершафт, Курортник стал панибратски называть меня на «ты» и только по отчеству. Ничего, я переживала и более неприятные минуты в этой Осиновке. – Мы тут ждем, ждем, а тебя нет. Ты что, может, на исповедь ходила грехи отпускать? Правильное дело, между прочим…
Я бросила на Курортника уничтожающий взгляд и предложила Груше время, оставшееся до встречи с Маней, посвятить небольшому шопингу. Алик, обиженный тем, что я не поддержала его неумную и неуместную шутку, заметно занервничал и вызвался пойти с нами.
Понимая, что своим раздражением я могу потерять последнюю возможность выведать что-либо важное у подопечных, я взяла себя в руки и приветливо улыбнулась:
-- Нет проблем, Алик. Тебя тоже не мешало бы приодеть. Уверяю, с нами ты не заскучаешь.
Прогуливаясь по прохладным залам универмага, я вновь обрела уверенность и хорошее настроение. На удивление быстро мы подобрали Груше подходящий по стилю короткий жакет в черно-желтую клетку, который она тотчас же надела, и черную юбку.
Я выбрала несколько сувениров для знакомых и матушки, а Алика уговорила (правда, не без труда) приобрести безумно модную в Москве бандану. И наконец в отделе посуды мы, скинувшись, купили для Манечки шесть замечательных чашек с блюдцами в зеленую полоску, такой же заварочный чайник и шесть десертных тарелочек под пирожки. Курортник с готовностью подхватил перевязанную бечевкой коробку, и мы вышли на площадь.
Маня уже ждала нас у входа в ресторан: мы сразу заметили ее желтую, наполненную чем-то сумку, ярко выделяющуюся на фоне серого платья. Похваставшись покупками и обменявшись впечатлениями, мы уложили коробки и пакеты в багажник «мерседеса» и решили прогуляться по парку.
Неспешно пройдясь по главной аллее, благоухающей флоксами, и полюбовавшись тенистым прудом с лебедями, мы расположились за одним из столиков в кафе под открытым небом и заказали мороженое.
-- Манечка, а это платье тоже из Парижа? -- полюбопытствовала я, с удовольствием вкушая холодное ванильное лакомство.
-- Да что ты? -- удивилась подруга. – Конечно, нет. Сама сшила. Ничего?
-- Супер, -- похвалила я. – Очень красиво. Я просто видела женщину в похожем наряде, потому и спросила. Думала фирменное.
-- Где видела? -- удивилась Маня
-- В Соборе. Я даже подумала, что это ты. Стоишь такая крутая, с двумя джентльменами, между прочим.
-- Да? -- почему-то ужаснулась она. – Я заходила в Собор, только к концу службы успела. Но ни с кем не встречалась… Ни с кем!
-- А что это ты так испугалась? -- рассмеялась я, понимая, однако, что ляпнула что-то не то. – Ты же не монашка, в конце концов. Или тебе твой не разрешает? Не бойся, -- перешла я на шепот. – Я никому не скажу.
-- Я не испугалась, с чего ты взяла? Может, я с кем-то и встретилась случайно, не помню… Столько дел… Ой, ребята! А завтра на обед у нас будут пельмени, пост окончен. Так что попрощаемся с временным голоданием и начнем баловать себя мяском.
-- А мы разве не ели мяса? – пробормотала Груша. – я и не заметила.
-- Вот это уважила, так уважила, Марианна, -- обрадовался Алик. – Мне твои пельмешки во сне снились, когда ты из Томска уехала.
Курортник принялся красочно описывать Груше, как в свое время Маня заставляла его с Иваном лепить по ночам пельмени. Мы смеялись, слушая, как он постигал кулинарное искусство.
Да, Манечка, ты очень умело перевела разговор на другие рельсы. Что же, что ты скрываешь, дорогая? Еще немного и мне придется задушить тебя как Отелло Дездемону. Маленькая ложь рождает большое недоверие. Очень большое.
-- А сегодня мы сможет увидеться с твоим супругом? -- улучив момент, невинно спросила я.
-- Нет, -- коротко бросила Маня и потускнела. – Нет, сегодня он тоже не сможет. А вот завтра пельмени будем есть все вместе, честное слово, Аленька. Завтра ты с ним познакомишься.
-- А его друг тоже придет? -- уточнила Груша, подавшись вперед всем телом.
-- Да… Нет… Пока не знаю, но будем надеяться. В любом случае пельменей должно хватить на всех. Я купила отличное мясо.
-- Будет страшно весело, -- Груша гордо выпрямилась, как будто уже находилась в окружении большого количества мужчин. До чего же быстро она привыкла к своему новому образу!
-- А где он живет в таком случае? -- продолжала я допрос.
-- Кто? -- Маня вытаращила глаза, став похожей на одну известную артистку довоенного времени.
-- Дед Пихто. Ну, не друг же, -- я облизала ложечку из-под мороженого. – Меня он интересует меньше всего. Твой муж, естественно. Где-то же он должен ночевать…
-- А у него квартира небольшая здесь, в Карамазове. Мы бы туда сходили, но я не взяла ключи. Или у друга… Он ему ремонт помогает делать.
-- А знаешь, Марианна, -- вступил в беседу Курортник. – Мы вчера утром…
-- Ой, ой, ой… -- резко и даже грубовато оборвала его Манечка и посмотрела на часы. – Как же мы засиделись! А ведь я хотела до обеда еще в одно место вас отвезти. Вы не против отправиться дальше? За один раз наш город, конечно, не осмотришь, но мы еще сюда приедем. Может, даже завтра или послезавтра. Все в наших руках. Ведь правда?
Я уже хотела задать следующий вопрос, который так и вертелся на кончике языка, как почувствовала, что с моим организмом что-то не так. Неожиданная слабость охватила тело, а низ живота пронзила острая боль. Какие знакомые каждой женщине симптомы! Временное женское недомогание, к сожалению, всегда наступает в самый неподходящий момент.
С трудом дойдя до машины, я уселась на переднее сиденье рядом с Маней и принялась копаться в сумке в поисках обезболивающего. Как всякая не рожавшая женщина я тяжело переносила этот период и почти никогда не обходилась без таблеток. А первый день вообще был самым сложным, просто концом света.
-- Что случилось, Аля? -- заволновалась Манечка. – Ты так побледнела.
-- Не знаю, что-то вдруг поплохело… У меня иногда бывает, скоро пройдет, --- ответила я и легонько толкнула ее коленом. При этом перед моим затуманенным взором возникла подсмотренная вчера картинка под столом, когда подружка ударом ноги остановила своего не в меру разговорившегося гостя.
Поняв, Маня сочувственно кивнула:
-- Ну, смотри, а то можем заехать в санаторий, там у меня есть врачи знакомые. Сделают укольчик…
-- Да что ты? Надеюсь, это не смертельно. Мне просто нужно скорей прилечь. Поехали, а?
-- Это от мороженого, Игоревна, -- уверенно сделал заключение Алик. – Я тоже часто в жару болею, особенно если холодного пива хряпну. Летом ангину подхватить проще простого.
-- А ты бы поменьше хряпал, -- укоризненно покачала головой Маня. – А то еще и не такое будет.
Корчась от боли, я плохо слышала, о чем говорили попутчики в машине. Обратная дорога показалась мне в несколько раз длинней. Немного не доехав до коттеджного поселка, Манечка спросила:
-- Аленька, сможешь выдержать еще минут пять, не больше? Хочу в одно место заехать, это быстро.
-- Давай, пять минут меня и не спасут, и не убьют.
Маня свернула с шоссе, и мы проехали пару километров по лесной дороге. Поднявшись на небольшой холм, подруга остановила «мерс»:
-- Здесь озеро небольшое рядом. Заболоченное. Ничего особенного, но у него необыкновенные водоросли. После них лицо просто чудесное. Вы посидите, а я сбегаю.
Она скинула туфельки, достала из бардачка стеклянную баночку и босиком сбежала вниз с холма. Я прислонилась лицом к оконному стеклу и прикрыла глаза. Груша с Курортником тихо посмеиваясь о чем-то зашептались за моей спиной. В отсутствии Манечки они чувствовали себя уверенней.
Маня вернулась быстро, а может, и нет, не знаю. Я потеряла ощущение времени. Как же не вовремя дал сбой мой здоровый в основном организм… Бросив на меня сочувственный взгляд, подружка завела машину, ловко развернула ее, и мы помчались в Осиновку.
Отказавшись от обеда, я поднялась к себе в комнату, кое-как переоделась и упала на кровать, впервые за все дни, проведенные в этом доме, прикрывшись шерстяным пледом. Меня знобило. Принятое лекарство еще не начало действовать, поэтому ромбики на обоях перед глазами раскачивались, плыли, двоились и троились. Я почти теряла сознание от боли, когда сквозь сон услыхала крик Мани, раздавшийся с улицы.
-- Сева, Сева, иди сюда, -- громко звала подруга. Значит, Маугли снова купался в бассейне.
-- Чего? – ответил хорошо знакомый мне голос.
-- Севочка, зайчик, ты знаешь, где дом Хохловых?
-- И что?
-- У них около забора растут кусты ежевики. Сбегай, пожалуйста, собери ягоды в эту кружку.
-- Чего? -- вот же несносный мальчишка.
-- У меня подруга заболела, хочу ей морс приготовить.
-- Какая такая подруга? Которая плакса или которая красивая?
Вот! Я даже распахнула глаза от удивления. Вот она истина, изрекаемая устами младенца! Слышали бы его сейчас карамазовские недоросли... Даже за три наши нелицеприятные встречи ребенок сумел-таки усмотреть мою незаурядную красоту. А они – «старуха»… Дать бы им по губам хорошенько!
В студенчестве однокурсники частенько называли меня «старушкой», что было производным от фамилии – Старикова, но в девятнадцать лет слыть «старушкой» было только почетно. А вот сейчас… Да, похоже, осиновский Маугли небезнадежен. Его бы в хорошие руки… Да я сама за две недели сделала бы из него инфанта, причем абсолютно без применения физической силы, только методом убеждения и личным примером…
-- Самая красивая, -- ответила Маня. – А потом приходи к нам обедать, договорились?
-- Я уже поел у тётьки Катьки.
-- У тёти Кати, -- спокойно поправила подруга. – Честно говоришь, не хитришь? А то папа поздно приедет сегодня, изголодаешься. Ты знаешь?
-- Знаю, не изголодаюсь. Меня здесь все кормят, уже живот вырос.
-- Ну, как хочешь. Беги за ягодами, только не поранься: кусты колючие…
Спустя пару минут дверь моей комнаты тихонько приотворилась, и Маня на цыпочках приблизилась ко мне:
-- Ну как, не полегчало?
-- Пока нет, -- не открывая глаз, промямлила я. – Ты не беспокойся, у меня так всегда. Завтра все будет в порядке.
-- Может, моим сказать, чтобы потише разговаривали?
-- Ты лучше позвони на радио, -- прошептала я, -- пусть передадут, что у твоей московской гостьи начались месячные. Да не волнуйся ты так, все нормально. Что с нами, женщинами, может сделаться? Все нормально… Я просто спать хочу…
Маня подтолкнула плед на моих плечах и также на цыпочках вышла из комнаты, тихо притворив за собой дверь. Я действительно очень хотела спать, однако навалившаяся боль не позволяла отключиться и провалиться в сон, как во спасение.
Неожиданно в мою кружившуюся голову пришла странная мысль. А что если все Манины секреты связаны с ее состоянием здоровья? А что если у нее какая-то страшная болезнь, о которой она никак не решается мне поведать? Этим бы объяснилось многое: и странные гости, которых она пригласила, чтобы проститься, объявив в качестве повода для встречи собственную свадьбу. И ее постоянная настороженность, боязнь, что я открою правду раньше времени и, конечно же, безумно расстроюсь.
Зная Манину щепетильность, я не сомневалась в том, что она щадит чувства близких. Ее тайные и непонятные телефонные звонки, частые отлучки из дома, из которых она всегда возвращалась утомленной и расстроенной…
Возможно, она время от времени посещала врача и с ним же разговаривала по телефону, узнавая результаты последних обследований и анализов. Безусловно, эти разговоры не для посторонних ушей. Только ее болезнью можно объяснить и последнюю запись в памятке Шапокляк: «подготовить А.И.». Она собиралась подготовить меня именно к этому: Маня больна, причем больна весьма серьезно.
И вовсе не на покупку квартиры, а на лечение, а возможно, даже на операцию предназначался черный мешок с деньгами Галины Ивановны. И вот почему они обе плакали в комнате после прощального ужина…
Именно страшная болезнь обратила Манечку к Богу, муж ее оказался религиозным человеком, а друг вообще священником. В голове все стало занимать свои места. Итак, следуя логике, Маня знает о болезни. Но, как умная женщина, не стала впадать в панику.
Первым делом она отослала подальше детей, чтобы те не видели ее страданий, пригласила для прощания всех бывших (приехали «представители», но это почти одно и то же), захотела увидеться со мной… Бедная, бедная Маня… А я еще вздумала завидовать, упрекать в скрытности и тайных интригах, равнодушному отношению к моей судьбе…
Я так поверила в придуманную мною же версию, что на глазах выступили слезы. Действительно, до сих пор я думала все о себе и о себе, а дело, оказывается, было совсем не в моей важной персоне. Такое мне раньше и в голову не приходило.
Да я не просто теряю форму, я ее уже потеряла, причем окончательно и бесповоротно. Беззвучно проплакав минут десять, я внезапно успокоилась. В новой теории, посвященной присутствию некой тайны между мной и Манечкой, я внутренне почувствовала какую-то брешь, что-то в ней не стыковалось.
То, что все обитатели осиновского коттеджа были в курсе Манечкиного секрета, очевидно. И Груша, и Курортник не единожды прямо или косвенно намекали о каком-то поручении, данном им моей подругой. При этом они не испытывали никакой грусти или затаенной печали. Они лукавили, но лукавили с явным удовольствием.
И еще… Если бы они знали, к примеру, о наличии у Мани некоего недуга, могли бы они так бессовестно и беззастенчиво пользоваться Манечкиным гостеприимством, фактически сидя у нее на шее, ничего не делая и не испытывая при этом никакой неловкости?
До сих пор мне не удалось заметить в их поведении ни капли жалости к Мане, ни предупредительного отношения, ни желания помочь. Нужно быть народными артистами, в самом деле, чтобы так профессионально и ловко скрывать истинные чувства...
До моего вмешательства в переустройство внешнего вида Груши, она была занята исключительно своей проблемой, не стоившей, на мой взгляд, и выеденного яйца. Могла бы эта наивная дурочка так искусно притворяться, пытаясь под градом слез и бесконечного нытья скрывать настоящую причину своего страдания? То есть – переживаний по поводу Маниной болезни. Вряд ли…
А этот Курортник, по которому, безусловно, скучает общество анонимных алкоголиков? Кроме спортивного канала, холодного пива и сытного обеда его, похоже, вообще ничего не волновало. Ну, возможно, только перерожденная в Персик Грушенька.
Да и все поведение Мани при более детальном рассмотрении никак не соответствовало поведению больного человека. Обреченные люди не берут в банках огромные кредиты на пятнадцать лет, не ездят в Париж, чтобы поближе узнать потенциального спутника жизни, и тем более, не выходят замуж в четвертый раз.
Я не меркантильный человек, и все же, случись с моим здоровьем что-нибудь непредвиденное, стала бы я официально регистрировать отношения с человеком, которому, в случае моей смерти, осталось бы по закону все имущество? Вряд ли.
А дети? Им-то что останется? Фига с маслом? Ненавижу ругаться, но все-таки… А еще эти резкие постоянные смены разговора со стороны подруги, удары под столом по ноге произносившего невинный спич Курортника…
Причем очевидная пугливость Мани при общей беседе возникала чаще всего тогда, когда в ней ни слова не было ни о болезнях, ни о здоровье вообще. Как мне сейчас вспомнилось, все переводы разговоров на другие рельсы происходили именно после безобидных вопросов, касающихся прихода ее неуловимого строителя.
Нет, нет… Дело вовсе не в болезни Манечки, хотя этот вопрос нужно обязательно прозондировать. Вопрос в ее личной жизни. Что-то там у нее не получается, не склеивается. Вот отсюда и ее замкнутость, и не очень хорошее настроение, и нежелание говорить на эту тему, оправдываясь занятостью, усталостью или переадресовкой разговора «на потом».
Что-то у нее не так. Но что? Возможно, она излишне поторопилась выскочить замуж за какого-то судимого строителя. А потом опомнилась, или опомнился он. Ведь вокруг столько молодых и ранних. В данном случае я совсем не имею в виду себя: мы с Манечкой ровесницы, а моя самостоятельность не имеет ничего общего с наглой напористостью современных старшеклассниц.
Может, он открыто заинтересовался ее бизнесом? Или передумал венчаться, понимая (в том случае, если искренне уверовал в Бога), что это НАВСЕГДА, и испугался? Да, дело, конечно же, в нем. Дело только в нем… И, возможно, подслушанный ночной телефонный разговор велся подругой с его другом-священником, который объяснял Мане, что строитель боится и стесняется.
Все ясно: он боялся венчаться, и стеснялся сказать об этом Мане напрямую. Но в том разговоре Манечка что-то говорила еще о ком-то. Я вспомнила ее странные слова: «она может уехать в любую минуту…». И вот эта «она» уже не входила ни в какие рамки моих томительных рассуждений.
«Она» выпадала из них совершенно, ломала стройность и логичность всех теорий, вызывала дополнительные вопросы. Я по-прежнему ничего не понимала… «Бе-бе-бе», вспомнила я дикого Маугли, бе-бе-бе. Как же все это меня достало!
Таблетки, в состав которых, несомненно, входило снотворное средство, наконец-то начали действовать, боль в животе утихла, и я забылась спокойным сном.
Продолжение -- http://www.proza.ru/2018/01/01/972