Даже не помню, из-за чего я в тот раз обиделась, но хорошо помню, на кого. И решила его проучить тем, что на Новый год останусь в Москве, где в то время училась на первом курсе и жила у тети. А он пусть едет домой в деревню и скучает там без меня!
Но утром 31 декабря на меня вдруг навалилась тоска. Тетя не отличала новогоднюю ночь от прочих, хотя искусственную елку наряжала и укладывала кружком апельсины на столе, а в этот раз даже решила приготовить еще и оливье на двоих. Но моя душа рвалась домой, прочь из скучного города, занесенного снегом. Я стояла перед единственным окном нашей комнатки на пятом этаже и в мельчайших деталях представляла, как деревенская молодежь договаривается гулять и уже скидывается по три рубля.
В те времена мы обычно собирались большой компанией в каком-нибудь пустовавшем доме - с разрешения хозяев. Ребята заранее затапливали печь, приносили в авоськах вино и водку, подводили электричество от столба, устанавливали столы и стулья, а девчата мыли полы и готовили закуску. И так мне захотелось туда, к ним, к нему, что в полдень помчалась на Киевский вокзал, надеясь добраться до дома на перекладных.
Сначала все шло как по маслу. Электричка Москва – Калуга, электричка Калуга – Сухиничи. А дальше – тишина. Начинало темнеть, и многолюдный вокзал на станции Сухиничи-главные понемногу пустел. Шли пассажирские поезда на Москву, электрички на Калугу, а первый пригородный поезд в сторону Фаянсовой – только утром, в 5.00.
Я одиноко сидела на деревянной скамье в зале ожидания и бессмысленно взирала на склоненную за стеклом голову кассирши. Наконец и она куда-то ушла. Я накануне прочитала «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери и теперь явно ощущала себя на другой планете, всеми покинутой.
Но в половине двенадцатого массивные двери вокзала распахнулись и в морозном облаке к нам в тепло запрыгнула веселая стайка молодежи. За каких-то полчаса мы познакомились и отправились встречать Новый год в круглосуточную столовую на станционных задворках, где под бой курантов из радиоприемника чокались большими стеклянными кружками с разливным пивом и закусывали сизыми общепитовскими котлетами с хлебом.
А потом бродили по заснеженным железнодорожным путям, стучали в темные окошки тепловозов и спрашивали у сонных машинистов товарняков, когда они поедут на Фаянсовую.
Но не суждено нам было в новогоднюю ночь очутиться дома. Эти парни и девушки оказались родом из деревни, название которой я раньше слышала, она всего в тридцати километрах от нашей. Они тоже припозднились в Калуге и теперь надеялись на новогоднее чудо. Увы, чуда не произошло, компания уехала обратно в город первой электричкой в два часа ночи, а я дождалась утра и одна-одинешенька в промозглом вагоне доехала до своей станции.
Когда ступила на родной перрон, больше всего хотела, чтобы меня никто не увидел. Было стыдно, что новогоднюю ночь провела в дороге.
Еще толком не рассвело,а я уже была дома и пила чай. А днем, хорошенько выспавшись на железной кроватке за теплой печкой, пришла на вокзал к прибытию трехчасового пригородного поезда. В нашей деревне был такой обычай, и молодежь, поколение за поколением, соблюдала его неукоснительно - встречать поезда. Далеко не все, кто накануне праздновал, были в состоянии там оказаться, так что вопросов мне не задавали. Люди не так уж пристально следят за нашей жизнью, как нам кажется.
Впрочем, один человек, едва завидев меня, удивленно вскинул брови, а потом все жалобно поглядывал в мою сторону. Но рядом с ним была другая, и он от нее не отвернулся, не отошел. Домой со станции я шла одна, а вокруг была зима - колючая, неприветливая.
Вечером в клубе я сидела на дощатом столе в углу сцены, чуть прикрытая от посторонних глаз складками тяжелых штор. Вокруг крутилось двое одноклассников, желавших развеселить меня деревенскими новостями. Сладкая парочка покинула танцы в числе первых, а минут черед пятнадцать мой "герой" вернулся один и в три прыжка очутился на сцене.
- Ты обиделась, да? - задал он глупый вопрос.
Одноклассники попытались стать невидимыми. Что тут можно ответить? Сказала холодно:
- Нет. С чего ты взял?
Он все понял и опустил голову.
И все-таки между нами что-то еще происходило, до самой весны. Какие-то объяснения, письма, краткие встречи в Москве. Я даже провожала его в армию. Но ничего изменить уже не получилось.