***
На дачу ехать не хотелось. Мне было двенадцать, я только закончила пятый класс. С приближением лета кто-то придумал присказку: «Лето на даче – это полный отстой», - которая внезапно стала очень популярна. «Городские» хвастались, что всё лето проведут безвылазно в парке аттракционов, а кое-кто даже собирался на море за границу. Те же, кого родители собирались погнать на дачу, тихо отсиживались, но как только заводилы принимались за своё: «Ну что, кто не согласен, что лето на даче – это полный отстой? Тот будет иметь дело со мной!» - все дружно поддерживали эту идею, втайне молясь, чтобы никто из одноклассников не узнал, где они на самом деле окажутся месяц спустя…
Меня жутко расстраивало, что я не «городская» и не смогу так же, как они, весь день пропадать во дворе. Тем более, что Мишка из «Б» класса подбивал остающихся на опасное путешествие: в одиночку скататься на трамвае на другой конец города, и затем незаметно вернуться обратно, чтоб родители не прознали. Ух, как я завидовала тем, кто набрался смелости и вступил в «банду Мишки», о чьём намечающемся подвиге ребята заранее раструбили по всей школе! Правда, Марина из 6 «В», узнав об этой идее, презрительно хмыкнула и заявила: «Мелкота! Я в прошлом году одна ездила в другой город на поезде!» - после этого я немного успокоилась. Не такие уж они и крутые, подумала я.
И всё же, на даче было скучно. С утра, пока не жарко, - картошка и малина с бабушкой. День – лёжа в поле пузом кверху под невыносимый стрёкот цикад. Вечером – на ферме с дедушкой, где он вместе со своими друзьями разводил лошадей. Верховая езда, поначалу казавшаяся таким увлекательным занятием, быстро наскучила. Лишь учебные скачки раз в неделю по-прежнему заставляли моё сердце сладостно трепетать. Но и это прошло, а затем снова потянулись вереницей бесконечно будние дни…
В тот день после очередного штурма малиновых кустов под генеральским командованием бабушки, которая решила перевыполнить летний план по сбору малины моими руками, я выползла к полудню вся исколотая и искусанная, но с двумя увесистыми корзинами, чему бабушка была несказанно рада и потому даже освободила меня от «картофельной повинности». На поле я решила не идти, а вместо этого села, привалившись спиной к забору, закрыла глаза и стала слушать: вот, совсем близко прогудел шмель, вот, ласточки стремительной гурьбой пронеслись над головой, вот, прошуршали шины мимо проезжающего автомобиля, вот, где-то за спиной раздались торопливые шаги, через минуту скрипнула калитка, и за забором послышались оживлённые голоса соседей.
- Осторожно, тёть Наташ, вы меня задушите! – различила я звонкий девичий голос в потоке неразличимой речи. Странно, подумала я, вроде у соседей детей отродясь не водилось. Всем известно, что тётя Наташа – старая дева, которой молитва вот уже много-много лет заменяет всякую личную жизнь. Я открыла глаза и тут же прильнула левым глазом к щели в заборе, на который облокачивалась ещё секунду назад. Конечно, я ничего не увидела: взор мне застила сплошная зелень, высаженная вдоль ограды. Да какое мне, в общем-то дело? – подумала я и нехотя побрела на поле. В этот раз я не стала с разбегу бухаться в высокую траву, как это делала все предыдущие дни, а дошла до середины и так и осталась стоять, разглядывая шустрых стрекоз, что подолгу реяли над зелёной гладью, прежде чем исчезнуть в одну секунду. Отчего-то взгрустнулось. Захотелось плакать. Причин не было: я уже давно перестала злиться на то, что не могу быть вместе с «городскими», с одиночеством также свыклась, и оно теперь уже не тяготило меня так, как первые дни. Я разозлилась на себя за беспричинную слабость. Сердито смахнув со щеки слезу, я нахлобучила на себя самый суровый вид и демонстративно потопала обратно домой.
Путь мой лежал мимо участка соседки Наташи. На середине забора я вдруг вспомнила про голос, что слышала утром, и так эта мысль меня озадачила, что я даже остановилась посреди дороги и долго не решалась, что делать дальше: пройти мимо или всё-таки поглядеть, что у них там происходит? Любопытство победило, и я осторожно, чтоб меня никто не заметил, подкралась к забору со стороны коренастой яблони. Убедившись, что её листва надёжно укрывает меня от посторонних глаз, я заглянула за соседский забор. Лужайка перед покосившимся домиком соседки Наташи, к моему разочарованию, оказался девственно пуст, и я уже подумала, что всё это мне приснилось, как вдруг сзади раздался тот самый голос, что я слышала днём:
- Ты что, совсем необразованная, что ли? Не знаешь, что подглядывать нехорошо? – строго произнёс он. Я стремительно обернулась на каблучках своих потрёпанных босоножек и, не удержав равновесие, повалилась на забор.
- Ох, мало того, что невоспитанная, так ещё и неуклюжая! Ну надо же! – продолжал чеканить нелестные характеристики в мой адрес звонкий голос. Наконец, я удосужилась поднять голову и рассмотрела его обладательницу. Первое, что бросилось мне в глаза, были ярко-алые брюки – таких я в наших магазинах никогда не видела. Затем мой взгляд упёрся в журнал, который моя случайная собеседница держала в руках. Там было написано «Популярная астрономия». Я даже не знала, что такие бывают!
- Ваааау! – только и смогла выдавить я из себя, с восхищением глядя на соседку. Та оказалась коротко пострижена, была выше меня на полголовы и выглядела на несколько лет старше меня самой. И смотрела она на меня так, словно увидела диковинное животное в зоопарке. Я страшно засмущалась и поклялась больше не говорить ни слова. Но соседку моё смущение, по всей видимости, мало волновало, потому что на мой возглас она рассмеялась и сказала:
- Вот те раз! Чудная ты какая! Может, ты не русская, плохо понимаешь то, что я говорю? Так я могу по-английски! My name is Bella, nice to meet you! – бойко оттарабарила она. От звука незнакомой речи я ещё больше стушевалась. Тогда моя новая знакомая скрутила журнал в трубочку и засунула его в большую щель между досками забора, а затем подошла ко мне, взяла за плечи и легонько встряхнула:
- Что с тобой, а? Тебе плохо? Ты знаешь, мой папа – врач! Он, конечно, с мамой давно развёлся, но, думаю, у меня тоже получится, ты только скажи, где болит. What's your problem?
Тут меня прорвало. Вырвавшись из цепкой хватки, я отряхнула одежду и, смело глядя своей новой знакомой в лицо, заявила:
- Ничего у меня не болит! И вообще, ты сама странная! Кто носит такие стрёмные штаны? Нафиг надо мне с такими водиться! – бросив эти слова ей в лицо, я развернулась и побежала прочь, коря себя за внезапный «приступ идиотизма».
На следующий день бабушка решила наверстать упущенное, и я целый день провела с ней на картошке, а потом наступили выходные - приехали родители, так что к понедельнику я почти забыла о недавнем происшествии. Моё дачное заточение подходило к концу. Всего какую-то недельку потерпеть, а потом мы поедем на море, все вместе, и больше никакой картошки!
«Интересно, какое оно, это море?» - размышляла я, напрягая все свои силы, чтобы оживить картинку с изображением моря из иллюстрированных «Сказок Пушкина», которые бабушка любила читать мне в детстве. На страницах знакомой книжки море было изображено весьма условно: синие бугорки с белыми завитушками наверху. Конечно, я видела и другие, более реалистичные изображения моря, но в ту минуту именно страница из «Сказок Пушкина» как нарочно засела в моей голове и не хотела оттуда уходить. Так в задумчивости я бродила по полю в зарослях высоченной, с мой рост, травы - успела ведь вымахать за две недели!Когда я уходила в поле, бабушка уже не могла видеть, где я нахожусь. Это её сильно беспокоило, поэтому мне то и дело приходилось подпрыгивать или вытягиваться на носочках, чтобы удостовериться: бабушка там меня ещё не ищет? Но сейчас все мои мысли были заняты морем, поэтому я не сразу заметила, как поле осталось позади, и я очутилась на другом его конце, рядом с трибунами, с которых обычно зрители наблюдали за конными скачками. Я уже была готова увидеть их совершенно пустыми в такой знойный час, но, к моему удивлению, на самом верху сидел кто-то с книжкой в руках. Присмотревшись, я узнала свою новую соседку. «Белла, кажется», - вспомнила я её имя.
Теперь она была одета вполне себе для деревни: лёгкий сарафан и сандалии, короткая чёлка аккуратно убрана заколками – словно и не бывало той помпезной москвички. Белла увлечённо читала и, казалось, не обращала совершенно никакого внимания на солнце, которое должно было нещадно печь ей макушку. Так неотрывно смотрела я на соседку, наверное, с минуту. Мне хотелось завести с Беллой разговор, но я совершенно не знала, о чём с ней говорить. Она казалась старше: на вид ей было лет пятнадцать, да к тому же книжка явно служила ей прекрасным собеседником. Я уже было собралась поворачивать назад, к дому, когда она сама меня окликнула, по-прежнему уставившись в книгу:
- И что, дикарка, так и будешь стоять и пялиться? Нашла что-то интересное – поделись великой тайной, - насмешливо, как и в первую нашу встречу, произнесла Белла.
- Ммм…, - запнулась я и тут же подумала: «Боже, и что же мне ей сказать? Правду?». – Я проходила мимо и увидела, что ты читаешь. Жарко, наверное, так сидеть, - уже смелее предположила я.
- Ничуть. Когда читаю, ничего вокруг не замечаю, - ответила соседка, на этот раз подняв на меня глаза. Это снова смутило меня, и я стала нарочно смотреть по сторонам, чтобы развлечь пристальное внимание.
- Что ты читаешь? – наконец, выдавила я из себя. Белла помолчала немного, а затем с выражением прочитала:
- Скобка открывается: когда плазма входит в контакт с облаком пыли, частицы пыли собирают электрический заряд, берущий электроны от ближайшей плазмы. Это ядро электронов в свою очередь втягивает положительно заряженные ионы, формируя плазменные кристаллы. В моделированиях, которые были выполнены на Международной Космической станции и в окружающей среде нулевой массы показали, что плазменные кристаллы принимают форму штопора или даже форму двойной спирали ДНК. Эти имеющие форму спирали кристаллы сохраняют электрический заряд были названы учеными способными к самоорганизации, - скобка закрывается, конец цитаты.
Сказать по правде, я ничего не поняла, но жутко не хотелось показаться глупой, поэтому я, напустив на себя невозмутимый вид, произнесла:
- Понятно, значит, ты хочешь отправиться в космос изучать кристаллы ДНК?
Тут Белла разразилась жутким хохотом. Не переставая смеяться, она захлопнула книжку и сползла с трибун.
- В следующий раз, если захочешь сойти за умную, просто молчи. Позор-то какой! Кристаллы ДНК! Тебе сколько лет? – соседка подошла ко мне вплотную и положила руки мне на плечи, зажав толстую книжку подмышкой. Тогда я невольно заметила, что Белла была выше меня на голову. Я отвела взгляд куда-то в сторону и вниз, в траву и пробубнила:
- Двенадцать. Перешла в шестой класс.
- А, ну тогда ладно. Ничего, не расстраивайся, у тебя ещё всё впереди!
Впервые с начала нашего общения я уловила нотки доброты в её голосе. Подняв голову, я увидела, что Белла улыбается и игривые огоньки пляшут в её глазах. Я тоже не смогла удержаться и улыбнулась в ответ.
- Тебя как зовут-то? Убежала, вишь, тогда и даже не назвалась!
Я сказала соседке своё имя и добавила:
- А нечего было меня невоспитанной дикаркой обзывать!
- А кто же ты ещё, как не дикарка невоспитанная? Сначала молчишь, потом грубишь, а в следующий раз уставишься и смотришь, как маленькая обезьянка.
Слова Беллы звучали обидно, но отчего-то обижаться совсем не хотелось. Она говорила это со смешинками в голосе, журила, как младшую сестрёнку, и было в этом что-то невероятно правильное, как будто так было всегда. Словно мы не вчера познакомились, а сто лет назад.
С того дня мы стали часто проводить время вместе. Сначала я ждала, пока она сама покажется на поле, потом осмелела и стала бегать к её дому и звать через забор. Нередко я заставала её с разными книгами в руках. Меньше всего я думала, что прерываю её чтение – теперь мне казалось, что весь мир крутится вокруг нас двоих. Каждый раз, когда я стучала в калитку, Белла кричала в ответ: «Секунду, сейчас буду! Да не стучи так! Тётя этого не любит». Лишь позже я поняла, что, наверное, ей не всегда хотелось бегать со мной на улице, когда можно было посидеть дома с книжкой, но ради меня она откладывала свои занятия.
Мы носились друг за дружкой по полю, играя в догонялки, до тех пор, пока кто-то из нас не валился ничком в траву, больше уже не в силах продолжать беготню. Чаще всего, это была я – у Беллы был какой-то невероятный запас сил. Казалось, ей только дай волю, и она будет кружиться как заводная целые сутки напролёт. Кроме того, она хорошо бегала, так что я за ней едва поспевала: она частенько меня подкалывала, мол, если я не прибавлю скорости, то скоро превращусь в черепаху.
Больше всего мне нравилось время, когда бешеная погоня заканчивалась, и мы обе переводили дыхание лёжа в густой траве и уставившись в небо, пока комары не закусают. В такие минуты всегда шумная Белла надолго умолкала, и мне было неловко нарушать это молчание. Во мне боролись два чувства: бесконечное счастье от того, что я не одна, что кто-то рядом, пусть даже и молчит, и смущение от невольной близости, которую хотелось скорее разбавить оживлённой беседой. Только вот, как назло, нужные слова не шли на ум, и я была рада уцепиться за любую чепуху, лишь бы нарушить молчание.
- Кем ты хочешь быть? – задала я банальный вопрос в один из дней, тут же упрекнув себя в безыскусности. Но Белла как всегда не обратила на это никакого внимания. Ответ её был донельзя прямодушен, она произнесла его как будто это было вовсе не желание, а уже свершившийся факт:
- Космологом, конечно! Буду исследовать просторы Вселенной, открою когда-нибудь новую звезду, назову её своим именем. Чем ждать, пока тебе жених подарит звезду, лучше уж самой её обрести! – полушутливо-полусерьёзно призналась Белла.
- Хм…, - протянула я, не зная даже, что и ответить на такое заявление. – Это ты поэтому такие книжки читаешь? Ну, ты ещё на днях мне что-то читала оттуда, - напомнила я ей.
- А ты как думала! Наука не стоит на месте. Нужно следить за дискурсом постоянно, иначе оглянуться не успеешь, как ты уже конкретно отстала. Я этого не хочу! Разумеется, я читаю всё, что связано с космосом.
- Хм, это как же много тебе надо всего изучать! – воскликнула я, от волнения даже приподнявшись на локте. – Ты что, до конца жизни собираешься учиться?
В ответ Белла одарила меня таким укоризненным взглядом, как будто я задала вопрос в духе «Почему солнце жёлтое?».
- Я думаю, есть только один смысл в жизни – это учиться, учиться и ещё раз учиться. Вот, давай я тебе на примере докажу! – видно было, что Беллу также взволновала наша беседа, и она села, скрестив ноги, чтобы лучше меня видеть.
- Давай, - согласилась я.
- Кем ты мечтаешь стать?
- Я? Не знаю даже, - я не ожидала, что мой же вопрос вернётся ко мне так скоро. – Писательницей, наверное. Я в восемь лет написала свою первую книгу…
- Вот как, - задумалась на минуту моя новая знакомая, но тут же лицо её просветлело, и она с жаром кинулась мне доказывать, что раз я хочу стать писательницей, то мне просто необходимо выучиться тысяче наукам, если, конечно, я собираюсь писать грамотные произведения. – Смотри, как думаешь, психология тебе нужна?
Я неопределённо пожала плечами.
- Конечно, нужна! И языки нужны, и история, и юриспруденция с медициной – вдруг ты захочешь написать криминальный детектив? - уточнила Белла. – Да вот даже космология нужна! Подумай, что ты будешь делать без этих бесценных знаний, если твой издатель закажет тебе научно-фантастический роман?
На это мне решительно нечего было возразить, поэтому я поспешно со всем согласилась, лишь бы Белла поскорее отстала со своими энергичными увещеваниями. Я уже больше не была уверена, что хочу быть писательницей.
В другой раз мы разговорились о родственниках. Белла призналась мне, что увлекаться космосом она начала, когда услышала о профессии прадедушки по папиной линии: тот был ракетным инженером и за свой век успел пожать руку всем советским космонавтам. Тогда я и рассказала, что мой дед держит тут неподалёку небольшую лошадиную ферму.
- Можем сходить, дедушка наверняка даст нам покататься на Любимчике – это самый ласковый конь на ферме, - предложила я.
- А давай! Спорим, я и на лошади буду быстрее тебя!
- Не думаю, что ты почувствуешь разницу. На поле нас всё равно не выпустят, - пыталась я обороняться, но Белла меня совершенно не слушала.
- Если моя семья произошла от летающих динозавров, то твоя, как пить дать, - от черепахообразных! – беззлобно поддела меня моя новая соседка.
- Прекрати, ну хватит! Я просто не люблю бегать, - отмахивалась я.
Так мы и шли, шутливо пререкаясь, всю дорогу до фермы. Она находилась на соседнем поле, у озера. Издалека ферма напоминала большой железный ящик, внешне огороженный деревянным заборчиком, так же мало подходившим к зданию, как лошадиное седло – боевому слону. На пороге нас встретил дедушкин друг. Вид у него был какой-то перекошенный. На мой вопрос, что случилось, он лишь бросил:
- Проходите, сами всё увидите! – и без лишних слов провёл нас к стойлам, где столпилась кучка людей, среди которых был и мой дед.
- А, это ты, лисёнок, - он старался говорить как обычно, но голос выдавал его потерянность.
- Бравый волк, - по традиции вторила ему я, - мы с моим новым другом пришли покататься на Любимчике! Ты же разрешишь?
- Кхм, ты это… - видно было, что дед никак не мог подобрать нужных слов. – Слушайте, девочки, - наконец решился он, как вдруг молодой мужчина в медицинском халате окликнул его. Первое, на что я обратила внимание, были его ослепительно белые перчатки, запачканные кровью. Затем я перевела взгляд на землю и с ужасом обнаружила, что тут и там виднеются кровавые следы. Мой взгляд уже было пошёл дальше, туда, где столпилась куча народу, как Белла закрыла ладонью мне глаза и прошептала на ухо:
- Не смотри туда.
Пока дед разбирался с врачами, к нам снова подошёл его друг и всё объяснил:
- Видите, ящики с сеном стоят высоко и неровно. Я давно заметил, что это опасно! Говорил рабочим, чтоб не громоздили, а им всё один чёрт! Тьфу, жалко лошадь, конечно, но если б человека задавило?!
Тут до меня дошло. Я решительно вырвалась из мёртвой хватки Беллиных рук и кинулась к дедушкиному другу с вопросом:
- Так лошадь погибла? Как же так? Кто?
- Любимчик! Славный был малый, только чего уж теперь, – горестно вздохнул тот.
Мне было трудно поверить в случившееся. Казалось, что это всё очередная шутка Бравого волка, моего деда, который любил всех дурачить, а меня по причине моей крайней доверчивости – так особенно. Наверное, я плакала. Дедушка даже порывался сам отвести меня домой и остаться на вечер, но ему не дали: надо было разбираться с трупом мёртвой лошади, очищать помещение, давать распоряжения насчёт ящиков с сеном…
Пришла в себя я уже по дороге к дому. Мы с Беллой шли молча, но впервые я совсем не замечала неловкости. Всё моё существо было поглощено переживанием неожиданной трагедии. Когда я услыхала от дедушкиного друга, что это был Любимчик - что это его придавило тем злосчастным ящиком, что это от него столько крови было на полу, что теперь я уже больше никогда не поглажу его морду, не покатаюсь на нём верхом - какая-то туго натянутая струна вдруг оборвалась у меня внутри, и воцарилась всеобъемлющая тишина, которой, казалось, теперь не будет конца.
- Это первый раз, когда у тебя кто-то умирает? – мрачно, как-то даже с нажимом, наконец, спросила Белла.
Я подняла на неё свои глаза, которые до сего времени прятала в траве придорожных канав – хотела сказать что-то, но ком, застрявший в горле, отчаянно мешал мне, и я, сама того не желая, разрыдалась, хотя меньше всего мне сейчас хотелось плакать. Белла молча подошла и обняла меня. Позже я думала над этим: почему, когда случается какое-то горе, люди обнимаются? Наверное, потому что нет слов, пришла я к выводу. Даже у моей говорливой соседки, которая могла заболтать любого, не нашлось слов. Её горячие и несколько неуклюжие объятия постепенно возвращали меня в реальность. Я шевельнулась, чтобы отстраниться, но Белла только сильнее прижала меня к себе:
- Испугалась? – произнесла она.
- Не то что бы…
- А я вот – да. И если ты меня сейчас отпустишь, я наложу в штаны, так что стой смирно, - и, хотя её слова звучали неуместно иронично, отчего-то мне стало легче на душе. Наконец, Белла разжала объятия, и мы возобновили путь.
- Ты так спросила сейчас, - вспомнила я её недавний вопрос, - неужели у тебя кто-то умер недавно?
- Отец. Два года назад. Рак лёгких. Курить надо было меньше, - отрывисто выдала Белла.
- Я не знала, - озадаченно протянула я.
- Естественно, ты не знала! – воскликнула она. – Мы с тобой сколько, пару дней знакомы? Хотя знаешь, это к лучшему! Все знакомые и родственники после папиной смерти стали относиться ко мне как-то чересчур жалостливо. Как приходит кто-нибудь в гости, так и начинается: осторожные расспросы, навязчивое участие. А я так ненавижу эти скорбные взгляды! Как будто раз отец помер, то теперь и я обречена, ей Богу! О родственниках и говорить не приходится. Они думают, что я замкнулась в себе и никуда не хожу, потому что у меня горе. Второй год подряд! А то, что я до этого никуда не ходила, на это им память, видно, отшибло. Вот, отправили сюда. Думали, что тётка Наташа сможет меня развлечь. Ха! Да у неё одна Библия на уме! Всепокайтеся, называется, и дело с концом. Да разве молитва может что-нибудь решить? – завершила она свои излияния неожиданным вопросом, на который мне решительно нечего было ответить.
- Не знаю, - призналась я честно, - я не пробовала. Я вообще не знаю, как молиться – мои родители атеисты.
- Так вот я тебе скажу, потому что меня заставляли молиться, и не раз – ни фига это ничего не решает. Так и запомни!
- Так вот и что, тебе совсем папу не жалко? Не грустно ни капельки? – усомнилась я.
- Грустно, конечно, - смягчила Белла тон. – Только я для себя решила, что чем скорбеть попусту, лучше свою жизнь прожить достойно. Думаю, папе это нужнее моих слёз. После его смерти я дала слово, что обязательно выучусь и стану известной. Он бы гордился мной, если б знал, как я решительно настроена. Мой папа, он сам был смелый и любил смелых людей.
Слушая всё это, я поняла, что смерть отца вдохновила Беллу на достойную жизнь, и решила больше не печалиться о Любимчике. Я дала ему слово, что, как и Белла, найду своё место в мире, и обязательно стану счастливой.
Следующие несколько дней я безвылазно просидела дома. Бабушка, как только узнала о случившемся, весь вечер не могла прийти в себя, а когда увидела моё вытянувшееся заплаканное лицо и вовсе перепугалась и «от греха подальше», как она выразилась, отстранила меня от садовых работ на некоторое время. Дед порывался зайти ко мне – растормошить, приголубить, как это умел только он, но бабушка каждый раз шикала на него: «Пусть её, пусть посидит. Не видишь, у девочки горе? Поменьше была, так только и делала, что о Любимчике пела. Как, вот ты скажи мне, вы его не уберегли?» - сокрушалась она. Это выводило деда из себя, и то и дело между ними начиналась перебранка. Всё это я в пол-уха слышала, сидя в своей комнате. Во мне боролись два чувства: желание успокоить бабку с дедом и желание просто побыть наедине со своими мыслями. Последнее победило, и я откровенно ругала себя за слабость. «Вот, они волнуются из-за тебя, даже родителей на уши подняли, а тебе хоть бы хны!» - но увещевания не помогали. Со мной сделалась такая апатия, что сил хватало только на то, чтобы выходить к обеду и к ужину. В остальное время я читала или просто лежала на кровати, уставившись в потолок. Оказалось, что раньше я совершенно не замечала, какой на даче интересный потолок: деревянный, с причудливым узором трещин и облупившейся коричневой краской, а в углу сплёл паутину паук. Так часами могла я разглядывать детали до боли знакомого помещения, пока в уме крутились одни и те же мысли: «Отчего я раньше не думала о том, что всё может так скоро закончиться? Отчего на меня вдруг напало такое бессилие? Ведь я решила, что не буду унывать, ведь я дала обещание Любимчику… И что не так с этой Беллой? Как она может говорить о сложных вещах так просто? Тьфу, вот у неё-то папа умер, а у тебя – кто? Конь любимый! Подумаешь! Сколько этих лошадей там у деда на ферме, папа один на всю жизнь… Она, небось, ни слезинки не проронила, а ты, ты плакса, слабачка. Выходи из комнаты сейчас же! Ну же, кому сказала, хватит тут горе из себя строить!» - подстёгивала я себя, но моё тело словно приклеилось к кровати, руки-ноги отяжелели, и стоило большого труда, чтобы сдвинуть их с места.
На третий день, желая прогнать навалившуюся слабость и скуку, я вышла из дому. Сразу вспомнила Беллу, её громкий смех и энергичную манеру разговаривать. «Но что я скажу ей теперь?» - меня одолевали сомнения. За время домашнего затворничества мои чувства совершенно расслабились, и теперь меня трогала любая перемена во внешнем мире. Слёзы то и дело наворачивались на глаза без всякой причины. Я стала как бы совсем прозрачная, и лёгкий летний ветер колыхал меня из стороны в сторону. «Не хочу показываться ей на глаза в таком виде. Она плакс не любит», - решила я, но ноги сами собой привели меня к забору, с которого началось наше знакомство.
Внезапно я услышала голоса. Прямо тут, за хлипкой перегородкой, кто-то был. Немного погодя, я различила голос Беллы, а вот второй мне был незнаком. Он принадлежал какому-то соседскому мальчику. Из любопытства я прильнула к отверстию в заборе, тому самому, куда в первую нашу встречу Белла просунула свой журнал, тем самым ещё больше раздвинув старые доски. Теперь отсюда открывался хороший обзор на неухоженную поляну перед домом тёти Наташи.
Они стояли лицом к лицу в тени подзаборных зарослей. Белла и незнакомый мне паренёк, примерно одного с ней возраста. Он был худощав и нескладен, носил короткие синие шорты, в которые была небрежно заправлена выцветшая малиновая футболка с какой-то аляповатой английской надписью. Так как я присела на корточки, чтобы меня не заметили, мне хорошо было видно, как он шевелил пальцами босых ступней и как аккуратные ножки Беллы в белых босоножках нетерпеливо переминались с одной стороны на другую.
- Так чего тебе надо от меня? – голос Беллы звучал настороженно.
- Как чего? Только то, что ты мне обещала, - несколько обиженно ответил незнакомец.
- Я тебе ничего не обещала. Это была шутка. Ты с ума спятил требовать такого от приличной девушки! И, прошу заметить, не где-нибудь, а прямо в саду у её набожной тётки! Как не стыдно тебе! – наигранно журила его Белла, но за напускной уверенностью явно скрывалось волнение. Я изловчилась и вывернула голову так, чтобы видеть не только их ноги. Поскольку нас разделяли каких-то пара метров, удалось разглядеть только их фигуры по грудь – лица по-прежнему были скрыты в малиннике.
- А кто говорил, что уговор дороже денег? Честно же сыграли! Я был быстрее. Ты обещала, что исполнишь любое моё желание, если я выиграю! – мальчишка сделал шаг ей навстречу, Белла отступила назад.
- Я и в страшном сне не могла подумать, что ты станешь просить такой вздор! Тоже мне, ловелас выискался! Поцелуй ему подавай, да ещё и настоящий! Что ты можешь знать о поцелуях, сидя тут в деревне? Лучше б учился как следует, - откровенно насмехалась над ним Белла, но её руки при этом мелко подрагивали. Она то и дело одёргивала вниз коротенькое платье.
- Ну тогда я сейчас как выйду из кустов, да как начну шуметь! Что твоя тётя скажет на это, а? Подумай сама, один поцелуй, и всё. Ничего ведь страшного не случится, и тётя будет спокойно сидеть себе дома и ни о чём не узнает, - наседал паренёк. Казалось, этот аргумент привёл Беллу в замешательство. Молчание длилось недолго. Видя, что собеседница начала колебаться, мальчишка схватил её за запястья и всем телом подался вперёд. Послышался шорох потревоженной зелени, а затем стук о доски забора, близко-близко от того места, где притаилась я сама. «Видно, он окончательно загнал её в угол», - догадалась я. Белле больше некуда было отступать. Моё сердце бешено колотилось. Сейчас бы выпрыгнуть из-за забора, дать о себе знать, и всему конец, но только отчего-то тело мне не повиновалось, и я с ужасом ожидала, что же будет дальше. По всей видимости, паренёк времени даром не терял, и уже успел крепко прижать Беллу к забору, потому что она отчаянно вырывалась:
- Пусти меня! Пусти, кому говорю! Сейчас заору!
- Ори, давай. И что твоя тётя, а? Тебе совсем её не жалко, да? Что она скажет, когда увидит, как ты обжимаешься со мной? – он окончательно почувствовал своё превосходство и теперь без стеснения глумился над своей «жертвой». Казалось, ему и не нужно было уже никакого поцелуя – он просто хотел растянуть сладостный момент победы.
Наконец, он, видимо, решил таки сделать то, ради чего затеял всю эту сцену. Я услышала невнятное мычание Беллы, а через пару секунду – яростную мальчишескую ругань:
- Ах ты гадина! Как ты посмела меня укусить?! Дикарка!
Белла была лишь рада отпихнуть своего незадачливого ухажёра, но он и сам уже больше не горел желанием стоять с ней близко. Не переставая ругаться, незнакомец выбрался из кустов и, дабы ещё больше насолить своей обидчице, громко прокричал, пританцовывая на лужайке возле самых окон дома: «Ла-ла-ла! А ваша племянница – развратная шлюха! Со всей деревней уже переобжималась!» - бросив эти нарочито развязные слова, он спешно ретировался. Всё это время Белла стояла в кустах, вжавшись всем телом в забор, не шелохнувшись. Тут я сообразила, что этот парень, наверняка, засечёт меня, если я не потороплюсь, и в три прыжка оказалась на своей половине, сильно исколовшись в малиннике. Сидя на корточках в траве, я представляла, как за углом стоит застывшая Белла, прикусив опухшую губу. «Интересно, был ли это её первый поцелуй?» - подумалось мне. Мою недавнюю чувствительность как ветром сдуло, но на её место пришло какое-то гадливое отвращение. Воображение живописало эту сцену в красках, дорисовывая то, что не дал подсмотреть забор. Не только незнакомый мальчишка, но и Белла стали мне противны в одночасье. Я гнала от себя это чувство, пыталась вспомнить, как хорошо было лежать рядом в поле, как она говорила, что мечтает стать космологом, как обнимала меня в утешенье… Но стало только хуже. Я знала, что Белла ни при чём, но было такое чувство, словно меня предали. Не видя ничего вокруг, я выбралась из малинника и зашагала по направлению к дому…
.
.
.
- Внучка, выходи, к тебе тут гости! – услышала я голос бабушки с веранды как-то вечером.
Я сразу поняла, что гостьей была Белла, и поэтому застыла в нерешительности посреди своей комнаты. Я вспомнила недавнюю сцену в кустах, и кровь прилила к моим щекам. Мне стало стыдно. Казалось, покажись я сейчас ей на глаза, и она сразу уличит меня в преступлении. Мысли мои метались как сумасшедшие в поисках виноватого: «Этот мальчишка во всём виноват – он же повёл себя так ужасно! Но Белла тоже хороша! Она первая пошла играть с ним! Она тоже виновата. Грязная. Оба они… Нет! Это ты, ты стояла и смотрела. Ты предала её, не она тебя – ты во всём виновата», - на последних словах мысль оборвалась. Будто что-то тяжёлое ухнуло вниз. Я тихонько приотворила дверь из своей комнаты. До веранды оставалось несколько шагов – всего-то пересечь узкий коридор и войти в дверь почти напротив от того места, где сейчас стояла я. Под вечер внезапно разгулялся ветер, и дверь на веранду, непрочно сидевшая на петлях, чуть приотворилась с очередным его порывом. На меня пахнуло вечерней прохладой, и тут же я услышала голос Беллы:
- Вы извините меня, ради Бога!
- Да ничего, ничего, дорогая, садись, я сейчас её позову!
- Это… просто… я уезжаю через два часа. Хотела повидаться с вашей внучкой. Мы с ней вроде как подружились, - объяснила Белла.
«Уезжает? Уже?» - пронеслось у меня в голове, и я уже было занесла ногу через порог, как услышала скрип двери на веранде. Мой взгляд успел ухватить лишь цветастый подол бабушкиного летнего платья – я в мгновение ока затворила за собой дверь и отбежала в глубь комнаты на пару метров, а затем шмыгнула под кровать. Дыхание сбилось, как после пробежки. Я тщетно пыталась успокоиться, прижавшись щекой к прохладному полу.
- Внучка, да хватит уже сидеть там! Выходи, кому сказала! К тебе Белла, твоя подружка пришла, говорит, что скоро уезжает к себе домой, обратно в Москву! – она постучала. Не получив ответа, отворила дверь, зажгла свет, осмотрелась секунд пять, а затем, подумав, что никого нет, вышла из комнаты. Я высунулась из-под кровати и прислушалась.
- Нет там никого. Видно, в поле гуляет. Ты поди, поищи её там!
Я услыхала, как каблучки беллиных босоножек проворно стучат вниз по ступенькам нашего крыльца.
- Ну и пусть уезжает! – пробубнила я себе под нос. – Тоже мне подруга! Да какая она мне подруга? – пыталась убедить я себя, но какой-то назойливый шум внутри, сперва едва различимый, становился всё громче и громче, пока, наконец, полностью не поглотил остатки моей гордости.
Я кинулась вон из дома.
- Ты что носишься как угорелая? – донеслось мне вслед.
Я летела через весь огород, не чуя под собой ног, так что всё вокруг слилось передо мной в одно зелёное месиво. И вот, я уже перед домом Беллы, возле того самого злосчастного забора, с которого и началось наше знакомство. Теперь ворота были отворены нараспашку. Возле них была припаркована машина светло-коричневого цвета. Мне сразу бросилось в глаза, какая она была блестящая, эта машина. «Да, такие и должны ездить по улицам Москвы», - удовлетворённо подумала я. Из окна машины выпросталась женская рука и жестом подозвала кого-то к себе. На зов явился полноватый мужчина средних лет, в руках он нёс большую картонную коробку.
- Ща, Наташ, иду! Да тут Ленка просто зовёт! – мужчина спешно открыл багажник и водрузил туда коробку, а после подошёл к переднему окну и стал о чём-то переговариваться с женой. «Родители Беллы», - догадалась я, но тут же одёрнула себя: «Ведь папа Беллы умер… Наверное, это её отчим или дядя».
Я стояла на углу между нашими с соседкой Наташей участками: достаточно близко, чтобы всё рассмотреть в деталях, но достаточно далеко, чтобы оставаться незамеченной. Если, конечно, специально не смотреть в мою сторону.
Мужчина разогнулся и отошёл от окна. Дверь автомобиля отворилась, и оттуда вышла женщина в ярком костюме и летней шляпке лимонного цвета. Переговариваясь, они оба скрылись за воротами. Я подумала, что стоять здесь так не имеет смысла, и направилась к полю, но, поравнявшись с блестящей машиной, я почувствовала на себе чей-то взгляд. Это была Белла. В своих красных брюках, казавшихся теперь мне жутко нелепыми, как и лимонная шляпка её матери до этого. Эти брюки как будто кричали: «Хэй, мы приехали из столицы! А ты кто?».
- Слушай, ты нигде не видела мой научный журнал? Я сегодня уезжаю, а он как назло куда-то пропал, - буднично обратилась ко мне Белла.
«Как странно… Почему так странно?» - думала я. «Она так весела! Неужели, забыла уже о том, что было позавчера? Неужели, её это нисколечки не волнует?»
- Ты чего снова понурая такая? Всё из-за Любимчика грустишь? Ну-ка взбодрись! Знаешь, как мой отчим говорит? «Жизнь тяжела… для тех, у кого нет чувства юмора», - она подошла и потрепала меня по плечу. – Точно не видела журнал? – добавила она чуть позже. Я покачала головой.
«Она ведь не знает, что я там была и всё видела. Ведь она не виновата ни в чём», - убеждала я себя, но обида просилась наружу. Мне хотелось задеть Беллу, сделать ей больно, чтобы она почувствовала то же, что и я. Чтобы не улыбалась больше так искренне, так беззаботно.
- А знаешь что? Я ведь всё видела – всё-всё, до последней капельки! Московская шлюха, вот ты кто! Катись к себе обратно и больше никогда сюда не приезжай! – выпалила я как на духу и кинулась обратно к своему дому. Слёзы застилали мне глаза, но я живо, как на картинке видела, как расширились от удивления глаза Беллы, как дёрнулись вверх её брови, как разомкнулись губы – она хотела окликнуть меня, но так и осталась стоять, не шелохнувшись.
А я побежала в самый густой малинник на нашем участке, забилась в самую гущу и долго плакала, пока совсем не стемнело.
На следующий день утром я слышала, как бабушка переговаривалась с соседкой Наташей через забор:
- Ой, моя-то племянница – да вот они только вчера уехали – деловая такая, уже к поступлению готовится. После того, как брат мой преставился, царствие ему небесное, вся в учёбу ушла, бедняжка. Хоть на природе побыла немножко, и то ладно… Ну да Бог рассудит, все ведь пред Ним ходим, - перекрестилась несколько раз набожная тётя Наташа.
- И то верно! А моя, вертихвостка… - начала бабушка, но я не стала слушать дальше и поспешила прочь из дому, на поле.
Там, на промокших от только что прошедшего дождя трибунах ветер трепал помятый журнал, на обложке которого красовался размытый заголовок: «Современная наука. Космос и всё, что мы о нём знаем сегодня».