Война по чужим правилам

 
  Уже заметно успели сгуститься сумерки, когда исполняющий обязанности командира Эргашов, взамен погибшего старлея Коростылёва, мальчишки направленного к ним из Уральского военного округа, собрал вокруг себя наиболее опытных солдат из ста трёх, оставшихся в живых бойцов. Окинув отеческим взглядом – за его спиной остались Приднестровье, Абхазия – он невольно усмехнулся, зная, что пробиваться будет не просто трудно, а почти невозможно.
 
 Ополченцы, как гордо именовали себя боевики, выступающие против официальной власти, а впоследствии уже против всех, в отличие от его солдат, знали горы, родные горы значительно лучше.
 
 «Что ж, без разведгруппы не обойтись», - задумался он, - иначе не прорваться.
 
 - Ахмедов, - без упоминания какого-либо звания, поскольку в данной ситуации это ровным счётом никакого значения не имело, он обратился к наиболее опытному бойцу, выросшему в ауле, а затем уже чисто по дружески, - Баха. Послушай, Баха, у нас нет выхода… 
 
 - Выхода нет только из могилы, - попробовал отшутиться Баха.
 
 - Баха, не до шуток. Придётся тебе подобрать группу в пять-шесть человек и … вперёд. Будьте на связи.
 
   Баха, как его называли все, хотя полное имя Бахтияр, о чём знали немногие, да и привыкли звать: Баха и Баха, с боевиками сталкивался ещё в самом начале всех этих перемен, произошедших в стране, когда из некогда огромного союза остались феодальные владения с местными князьками и башами, пожелавшими неограниченной власти.
 
   …Тогда он вернулся домой, в родной аул с «Калашом» на плече, густая чёрная борода скрывала лицо почти мальчишки, в ту пору едва перешагнувшему семнадцатилетие. Для кого-то это неизмеримо мало, но… когда ты убивал, чтобы выжить, тащил на спине умирающего друга, и знаешь, что значит поймать пулю, здесь уже время измеряется совсем другими мерками.
 
  На второй ли день, его брат, ставший коммерсантом, заимевший свой небольшой магазинчик, пока Баха лазил по горам, подобно снежному барсу или горному козлу, защищая границу, подошёл к нему:
 
  - Баха, разговор есть.
 
 - Говори, Султан, - снисходительно, уже по привычке, ответил он.
 
 - На меня, наехали, Баха.
 
 - Кто такие? – глаза его, и без того узкие, превратились в щёлки, и по звериному засверкали зрачки.
 
  - Не знаю, вчера приезжали. На бабки поставили. Сегодня обещали навестить. 
               
   -Подожди, братан, - Баха щёлкнул пальцами, как если бы нашёл решение, - ты на колёсах?

  - Да? Здесь? На улице стоит.

  Баха степенно прошёл по двору, усыпанному песком вперемешку с глиной, и вошёл домой. Появился он, уже облачённый в камуфляжный костюм, прихватив автомат, и позвал за собой Султана, направляясь к калитке, ведущей на улицу.

  - Баха, ты что надумал? – не на шутку всполошился брат, служивший в своё время в частях стройбата.

  - Так… Поговорим.

  Подъехали к магазину со двора, заметив возле главного входа чёрный джип.
 
  - Они? – Бахтияр стволом автомата указал на машину.
 
 - Они.
 
 Открыв дверцу, Баха покинул салон и зашагал к «форду». Автомат, укороченный до размеров обреза, он закинул за спину. Из машины вышел смуглолицый с золотыми фиксами амбал, лет двадцати двух и посмотрел на Бахтияра:
 
 -Ты кто такой?
 
 - Баха, - отчеканил, словно сплюнул, он.
 
 - Баха? – с некоторой ехидцей произнёс, - чудо ты, в перьях.
Зови Султана, - уже, отбросив шутки, приказным тоном повелел амбал.
 
 - А я что, не подхожу для разговора?
 
 - Кирзачами, что ль?
 
 - Что так грубо? Видит аллах, я по хорошему хотел договориться, - Баха резким движением переместил автомат с плеча в боевое положение, на что ушли доли секунды, и пули, выпущенные из автомата, просвистев, прошили резину обеих колёс.

– Ещё вопросы будут? – Он прямо посмотрел перед собой.

  - ?! – Ужас застыл в глазах, только что самоуверенного качка, не верившего, что Бахтияр решится стрелять.

  - Короче, - не отводя глаза, Баха подбирал слова, - если кто тронет Султана, будет со мной говорить, - процедил он сквозь зубы и остался стоять, ожидая ухода непрошеных гостей. Надо заметить, когда они начали разговор, к ним присоединился ещё один, вышедший из машины.

  … И вот опять горы, перестрелка, смерть. Когда же она закончится, эта проклятая, трижды проклятая война, в которой уже немало его друзей полегло, как с этой, так и с другой стороны. И никто не способен ответить: кто прав и кто виноват.

   Баха определил для себя, кого брать, а кого нет и, попрощавшись с Эргашовым, они вышли в дорогу, ступая в ночную тьму, поглотившую горы. Он вёл группу, придерживаясь ближе к скалам: хоть и просматриваются изредка, но и врасплох застать тоже не удастся. Пройдя около трёх или боле часов, никто и слова не проронил в пути, Баха объявил привал.

  - Айнур, выйди на базу, - обратился он к связному.

  - Барс, я пятый; Барс, я пятый; ответь, - позывные полетели в эфир, словно круги от брошенного в воду камня.

  - Барс, я пятый, - Айнур тщетно пытался связаться с оставшейся группой бойцов, голос его, охрипший от повторов, осип.

  - Барс, я пятый, ответь…

  … Им не дано было узнать, что едва они ушли, как на группу напали ополченцы. Не ведали об этом и федералы, увлечённые дележом, поступивших денег.

   Группа Эргашова, оказавшись в плотном кольце огня, сражалась до посчледнего: тонкие лучи трассирующих пуль, прорезающие темноту, треск автоматных очередей, многократно повторенный эхом, откалывающиеся осколки скал, стоны людей, всё перемешалось в ночной мгле.

    Обо всём этом никогда не напишут газеты, не будет репортажей телевизионных, упоминаний в сводках штаба и даже последнего пристанища и того, они будут лишены. И только скалы, испещрённые следами пуль, взрывами гранат, навсегда сохранят память об этих героях и не важно, что камни не умеют говорить. Иной раз молчание стоит гораздо большего, намного большего, в сравнении с лицедейскими речами политиков…

  - Эргаш, твою мать, ответь! – уже открытым текстом, отбросив всякую тактичность и все другие условности, как ненужный хлам, кричал Баха, - они, что там, сдохли? – слова его попали в самую точку, о чём он и не подозревал.

  - Айнур, выкинь ты это барахло, он нам больше не пригодится, - указал на рацию Баха, - мы, похоже, теперь остались одни. И только от нас зависит: пробьёмся мы или нет.

  Баха, прикидывая все возможные варианты, пытался понять, разрешить для себя: что случилось с оставшимися, куда пробиваться, а главное как?

  - Кондрат, - он позвал коренастого, вечно сутулившегося солдата, никакая выправка не смогла ему помочь, - подойди. В общем, сейчас поднимаемся, трогаемся в путь, - последнее слово оборвал одиночный выстрел, произведённый из винтовки М-16, на слух определил Баха. Стреляли со ста-стапятидесяти метров.

 Кондрат, только что стоявший перед ним навытяжку, сейчас мёртвый лежал перед ним…

  - Занять боевые позиции, - коротко скомандовал он.

  Бойцы залегли, устроившись за камнями, уступами скал, заняв круговую оборону. Баха не нал и не мог знать ни о численности противника ни о его вооружении.

  Около получаса, показавшихся вечностью, они ожидали нападения. Но то ли решили их просто припугнуть, или ещё какие цели преследовали, но больше ни единого выстрела не последовало.

   Через два часа, взяв с собой одного бойца, Баха предпринял попытку пройти к огонькам, заметным вдали.

   Парнишка, что шёл с ним рядом, молчал. Нет, не сколько страх обнаружить себя сковал их речь, хотя и это тоже имело место, говорить было не о чём и не хотелось. Оба думали о товарищах, что остались, о Кондрате, погибшем у них на глазах, о матерях, что где-то на далёких просторах России, ждут сына из армии. И каждая в глубине души надеется, что сын вернётся живым. Откуда родом был Кондрат, Баха не знал, его недавно лишь перевели из переброшенного взвода вместе с остальными новобранцами. Баха всего-то и успел узнать, что он побывал в самых разных передрягах, по той причине и оказавшийся здесь. И вот… последняя часть.

   Баха не один раз задумывался о смысле жизни, об этой войне, что затянула его в свою кровавую мясорубку. Но ради чего? Ради кого? Ради счастливой жизни? Но Баха помнит, как дел говорил, что ради счастливой жизни нужно много трудиться, не покладая рук. Тогда в чём повод этой войны?

    Со вчерашним соседом, бывало, перехлёстывался в этой бойне, воюющим на стороне правых, как они себя именовали, по сути же типичные боевики, возомнившие себя героями, которым позволено всё. Может быть, в этом и кроется весь ужас всех войн: на войне  они могут позволить себе то, а что в гражданской жизни неминуемо ожидает наказание. Правда не стоит отрицать и тот факт, что некоторых на эту войну привёл страх быть убитым ни за что от пули вербовщиков, или случайно погибшие родственники, жаждали мести. А в бою уже бьёшься не за что-то, не за кого-то, а чтобы остаться в живых, это тоже давно усвоил Баха.

   …Группа Бахы была уже рядом с заставой российских погранвойск, когда неожиданно посыпался град пуль, укладывая солдат: кого на время, кого уже навсегда. Баха откатился под скалу, устрашающе нависшую над ним. Но это не страшило, пугало другое: чего он и сам не смог ещё обозначить словами. На том месте, где он только был, разорвался снаряд. Его оглушило… Всё вокруг провалилось в полную темень и казалось, что он летит в какой-то темноте, лишённой начала и конца. Пока не исчезло и это…

   Ему повезло. Проходивший наряд пограничников, из группы выдвинувшейся им на поддержку, обратил внимание на слабый стон. Война без правил, война вне правил…