Розовый двухэтажный дом на углу улицы Александра Матросова и Серго Орджоникидзе.
Я огибала его каждый раз, когда шла в школу.
К нам в класс пришла новенькая. Хрупкая, как тростинка, девочка Наташа.
Мы станем подругами. Но у неё в семье всё не так, как у меня.
У нас большая многодетная семья, где самое главное - накормить и одеть, отправить в школу.
Сколько надо тетрадей, ручек деревянных, чернильниц, перьев!
Сколько надо одежды!
И мне уже лет двенадцать. И я стыжусь идти по улице, опускаю глаза, если на противоположной стороне идут мальчишки. Мне кажется, что они скажут что-то гадкое.
Наверное, я некрасивая. И на мне одно и то же платье.
А когда я приду после уроков, мама уже ждёт меня. Ей одной не унести четыре корзины с тяжёлым настиранным бельём.
Она торопит меня. Вечером ей на работу. Я подхватываю на коромысло две большие корзины. Коромысло давит, врезается в тонкое плечо.
И мы идём в сторону Камы. Мама - впереди. А я - за ней.
Раскачиваются корзины в такт моим шагам. Я смотрю под ноги на землю.
Только бы не упасть!
Мы пройдём мимо телефонного и винного заводов, спустимся крутой тропинкой по откосу. Корзины ещё сильнее будут врезаться в моё плечо.
Мы перейдём через блестящие рельсы железной дороги.
Только бы не споткнуться!
Я самая маленькая в классе.
Может, от того, что носила эти корзины?
Или поднимала чурки дров, которые мы пилили на деревянных козлах на заднем дворе?
Пилили опять же с мамой двуручной пилой. Пила изгибалась своим железным телом, звенела, застревала, показывая не точенные, не разведённые зубья, выплёвывала на землю свежие, пахнущие спиртом опилки.
На Каме моего детства ещё не было набережной. Зато у берега сгрудились плоты. По ним можно было пройти, поставить корзины на качающиеся брёвна. Можно было увидеть зелёные клейкие листочки на телах этих брёвен. Им хотелось жить, но они были уже обрубками древесины. От камской воды остро пахло катерами, рыбой, мазутом, баржами и белыми пароходами.
И в проёмах между брёвен мы полоскали с мамой бельё.
А Наташина жизнь была другой. Мама, красивая женщина, не работала, а воспитывала двух своих прехорошеньких девочек. Дядя Коля, Наташин отец, остался для меня образцом настоящего мужчины. Он преподавал в речном училище физику и математику. Иногда дядя Коля надевал белый китель с золотистыми погонами, белую фуражку и ехал на работу. В его руках звучал любой музыкальный инструмент. Иногда они вместе с женой пели:
Что так сердце, что так сердце растревожено?
Словно ветром тронуло струну.
О любви так много песен сложено.
Я спою тебе, спою ещё одну…
Тетя Валя, красивая, стройная, стояла, прислонившись к белой печке. Её карие глаза излучали счастье, тепло и загадочность.
А дядя Коля играл на пианино и смотрел на неё.
Мне запомнились на всю жизнь эти моменты их счастья. Тогда я не задумывалась. Но меня тянуло к ним.
Почему приходил после работы уставший и опустошённый мой отец?
Что он там делал на большом станке, на котором мог работать только он?
Почему мама сразу валилась с ног на кровать в тёмном чуланчике после ночной и дневной смен в роддоме?
А мы ходили на цыпочках и говорили шёпотом, чтобы её не разбудить.
К новогодней ёлке она приносила клочок ваты с работы. Мы развешивали картонные игрушки, водружали на верхушку пятиконечную звезду. У нас были маски серого волка и зайца. С работы мама приносила скромные подарки в бумажных пакетах.
Мы ждали Нового года. И младший брат Коля не понимал, кто такой Дед Мороз.
- Он придёт в двенадцать часов, постучится к нам в дверь, - говорили мы ему.
- Нет! Я не пущу его! Я прогоню его веником! – кричал Коля.
И засыпал с веником в руках.
Но это был наш Новый год, наши подарки, наши родители.
Им некогда было приласкать нас, приободрить, погладить по голове.
А у Наташи к школьным вечерам были красивые пышные платья из газовой прозрачной ткани, о которых мы и не мечтали. Но она не задавалась.
Меня часто приглашали к Наташе на семейные праздники. Здесь было просто, тепло и сердечно. И решающее слово было за дедушкой и бабушкой.
А я только наблюдала с интересом отношения в их дружной семье. Они и меня не обделяли вниманием.
Брали с собой в походы, на новогоднюю ёлку.
Для каждого под ёлкой были приготовлены подарки, даже для взрослых.
Однажды тетя Валя сняла с пальца колечко и подарила его мне на Новый год. Мне жаль, что я его не сохранила.
Всегда я помнила о Наташе и её родителях.
Прошло почти пятьдесят лет. Мне хотелось хоть что-то узнать о своей однокласснице.
И вот недавно я позвонила ей.
Когда я назвала свою девичью фамилию, она узнала меня и обрадовалась.
Мы вспомнили её родителей, нашу школу и одноклассников, улицы, по которым мы ходили.
- А помнишь, Таня, какие ты писала стихи в школе! ?
И однажды у меня на глазах ты порвала свою тетрадь со стихами.
- Нет, не помню, что порвала эту тетрадь,-
ответила я.
Она помнила, а я не помнила сомнений, которые одолевали меня в отрочестве.
Но стихи я начала писать снова года четыре назад.
Только сейчас я осознала, что в семье, где есть тепло, доверие, и любовь, вырастают счастливые дети. Они хранят семейные традиции.
И ещё я помнила, как однажды Наташа села за пианино, положила на клавиши свои тонкие пальчики и начала играть.
- Послушай.
Как красиво звучит.
Бетховен. К Элизе, - сказала она.
Плавно, колокольчиками лилась мелодия, успокаивая, утверждая что-то ещё не понятное мне.
Она становилась похожа на серебряный ручеёк…
Я и сейчас слышу эту мелодию.
фото автора