В 1988 году попали мы с супругой в Индию в составе туристической группы. Началась наша поездка в Калькутте, где мы были размещены в пятизвездочном отеле. Всё было замечательно кроме одной вещи, немаловажной для любого человека, оказавшегося за рубежом, практически полном отсутствии у туристов наличных денег, ну а уж о банковских карточках в нашей стране тогда даже и слыхом не слыхивали. В те времена денег меняли на туристические поездки, сказать "мало" - не сказать ничего, нам на руки выдали по двадцать рублей на человека в индийской валюте – целую пачку разноцветных бумажек, пробитых компостером, со следами скрепок; причем никто не утруждался аккуратно вытащить эту скрепку, а просто вырывал одну купюру из пачки, скрепленной металлической скобкой, и все. Много это было денег или нет, нам до сих пор не известно. На какие-то сувениры хватило, да на попробовать пива индийского где-то на экскурсии, вот и всё.
О самой Калькутте рассказывать не хочется, до сих пор на глаза наворачивается скупая слеза, как вспоминаю тот ужас, который мы увидели. Один из членов нашей группы, сильно пожилой кооператор из Белгородской области, сказал так:
- Большего кошмара я не видел за всю свою жизнь: и при немцах, и при коммунистах мы жили, по сравнению с ними, как в Раю.
Достаточно привести одну небольшую циферку, и вам всё будет более или менее ясно. Калькутта была одним из самых больших городов мира, тогда нам сказали, что в ней проживает более тридцати миллионов человек, так вот один миллион из них не имел крыши над головой. Проезжая вдоль великой реки Ганг, мы обратили внимание на некие сооружения, напоминающие детские шалаши, сделанные из тростника и стоящие почти вплотную друг к другу на значительном протяжении. По нашему мнению, что для человеческого жилища, эти шалаши никак не подходили, но около них суетились люди, а на порогах некоторых из них сидели женщины и кормили грудью детей. Любопытства для мы спросили у гида:
- А что, речь идёт о таких людях?
Ответ был обескураживающий:
- Да вы что, у этих же есть крыша над головой, а бездомные ночуют прямо на тротуарах.
Так вот, в этой самой Калькутте у нас выдалась небольшая толика свободного времени, и гид порекомендовал нам поехать на рынок за сувенирами. Как туда добраться он объяснил очень просто: надо пройти по прямой метров сто, сесть там на рикшу, сказать водителю волшебное слово, которое из памяти сейчас напрочь испарилось, и он довезёт вас до рынка, дождётся там и вернёт назад на то же самое место, где вы на него сели.
Рикш на той площадке, куда нас послал гид, было множество. Все они были не моторизованные, а обычные, с индусом в качестве тягловой силы. Увидев белого человека, водители бросили свои тележки и, расталкивая друг друга, кинулись прямо к нам. Гвалт стоял непередаваемый, некоторые тут же встали на руки или начали делать сальто-мортале, наверное, чтобы доказать свою силу, некоторые достали однорупиевую банкноту, чтобы показать белым людям реальную стоимость их услуги, - в общем, каждый хотел заполучить нас в седоки. В сторонке стоял немолодой уже человек, который как-то безучастно, даже не обращая внимания на всю эту вакханалию, молча, но в тоже время неотрывно, смотрел на нас.
Представьте себе нашу реакцию - сама мысль, что можно сесть на тележку, в которую будет впряжен живой человек, буквально убивала, но видеть при этом такие глаза, и не отреагировать было невозможно. Если к этому добавить, что я очень почитаю творчество лауреата Нобелевской премии в области литературы (1936) американской писательницы Перл Бак, которая в тридцатых годах прошлого столетия написала прекрасный роман "Земля", о жизни рикши, правда в Китае, но это не меняет дела, жизнь рикши в любой стране на том краю света - это жизнь рикши, так вот наша реакция была запрограммирована.
Нам стало жалко этого человека, и я поманил его пальцем. Все крики и телодвижения вокруг нас моментально стихли, ведь белый человек сделал свой выбор, зачем же тратить драгоценную энергию, тем более, что на улице было далеко не прохладно, сейчас мне кажется, что градусов около тридцати пяти, а сколько на самом деле, естественно, забылось, да и какая разница, просто было жарко.
Мы забрались на мягкие подушки, удобно устроились там, поправив тряпичный козырек, натянутый на две толстые проволоки, чтобы хоть немного скрыться от изнуряющего солнца, рикша поднял оглобли, вцепился в них и побежал, куда и зачем, нам было совсем не ясно, мы же не сказали ему, куда нам нужно. Но он бежал равномерно, не дергая повозку, на которой мы полувозлежали, и к нашему изумлению привез нас на крытый рынок. Там было также шумно, но гвалт, который стоял, был какой-то глухой и практически однотонный, как будто некто гигантского размера завывал низким сипящим голосом. В узких рядах никто нас не хватал за руку, все как бы замолкали в нашем окружении и молча смотрели на нас, время от времени почесываясь. Стало страшно, но мы боялись не этих людей, они-то как раз никакой угрозы не могли представлять, но вот те, кто живёт у них на голове или на теле, - эти насекомые, вернее одна только мысль, что они там могут водиться, вызывала омерзение. Ничего не купив, мы позорно ретировались с этой территории, понимая, что, наверное, ничего страшного не может произойти, вон же ходят другие белые люди, что-то выбирают, что-то покупают, но мы не смогли превозмочь свою слабость, в общем, мы вернулись к нашему рикше. Он стоял в той же позе, в которой мы его оставили, оглобли тележки лежали на земле, смотрел он куда-то в сторону, но стоило нам подойти поближе, он встрепенулся, как будто заметил нас боковым зрением, и повернул тележку так, чтобы нам было удобно на неё взгромоздиться.
На этот раз мы назвали наш отель, именно этого нельзя было делать ни в коем случае, но мы-то этого не знали, нас же никто не предупреждал, что рикшам нельзя называть отели, где живут белые люди. Дождавшись, когда мы займём наиболее удобное положение, рикша поднял оглобли и снова побежал. Через десяток минут он добежал до той самой площадки, где все также толпились другие рикши, но не остановился, а повернул налево и продолжил свой путь в сторону показавшегося над деревьями нашего отеля. Буквально через десяток метров полицейский, стоящий на тротуаре в безупречной белоснежной форме, резко сказал что-то, приведшее нашего возницу почти в ступор. Он не стал ничего объяснять, а резко развернулся, добежал до своей стоянки, повернул направо, пронёсся целый квартал и опять свернул направо. Он решил, сообразил я, добраться до нашего отеля с другой стороны. Крыша отеля опять возникла вдалеке, и наша тележка загрохотала на неровной дороге, но тут появился чуть ли не тот же самый полицейский, по крайней мере, белизна его формы была не хуже чем у первого, преградившего нам путь парой минут раньше. Опять резкое слово, опять резкий разворот, настолько резкий, что мы чуть не свалились на землю, и опять бег вокруг отеля. Стало ясно, что туда нас на рикше не пустят, но как это объяснить рикше? Мы, используя все возможные английские слова, пытались его остановить, но это был не человек, это был настоящий робот, запрограммированный на достижение вполне определенной цели - он должен доставить нас к отелю, и всё тут, никакие уговоры не могли помочь. Ещё пару раз из ниоткуда возникали полицейские, одно резкое слово - и рикша, как заведенный, делал резкий поворот и снова бежал. Он совсем обессилел, ему-то, наверное, казалось, что он бежит быстро, а на самом деле он еле-еле передвигал ноги. Наконец, когда он на миг приостановился, чтобы перевести дыхание, мне удалось спрыгнуть с тележки и встать перед ним. На рикшу было жалко смотреть, пот струился по его изможденному лицу, а из глаз текли слезы. Он понимал, что не смог выполнить приказ белого человека и будет за это наказан, но он решил стоически перенести это наказание. Я помог жене вылезти из повозки, мы, недолго раздумывая, отдали рикше почти половину из тех индийских денег, которые были у нас, и, не оглядываясь и стараясь не слушать возгласы, звучавшие нам вслед, быстрым шагом направились в сторону отеля. Нам было очень и очень стыдно.