Подарок для Годохмы
Трясясь от отвращения, выхлестывая кровь и желчь, будто накануне ночью, правда, там я узрел е...ло фюрера, а сейчас рыло всеядной свиньи, вновь одержавшей грандиозную победу на говнотурнире Газмяса - а ведь позорище, тварь поняла, что нормальные спортсменки будут убивать ее парой сетов, и соскочила в стремные лиги и турниры, стыдобища, возвращение мразоты, убей меня, Шилов - я побежал дебиловатой пробежечкой мудака к тиви и включил обещанный прямой эфир Премьер лиги. Х...й вам, гражданин телезритель. Лыжники, бля. Канделаки, грузинка сраная, по кой хер твои дикторы анонсируют прямые эфиры, которых нет ? Чумоватая ситуация полнейшей непонятки нахлобучила меня клобуком доминиканского монаха, мне мечталось схватить за ухо схизматика Гундяева и пытать его во славу Исуса, потерявшего буквицу по замыслу реформ Столыпина, столбнякового героя Советского Союза, Чудским прудом отбросившего танки Гудериана на ту сторону Луны. Сучья рашка, почему ты такое уё...ще ? Это я, богиня моя, заглянул на канал Россия 24 часа говна вам экскаватором, дрочат, уроды, на пресвятого Ляксандру Ярославича. П...дец. Это действительно просто п...дец.
Сломившись к себе наверх, убив на хер все каналы, сделав их по определению ненастраиваемыми, ничо, сучье, я еще антенну срублю топором, чтоб даже случайно не наткнуться на ваши рожи, а гигиену в инете возведу в чин протопопицы, приползу к ведьме и покаюсь, а потом застрелюсь от глупости оной девки, надев на башку себе не балаклаву, а целый Крым, он же : лошадь.
- Крым, - бубнел я, пытаясь возведенными к самой линии роста волос зенками рассмотреть поширше и благо, - брат и сват, внук всякому шурину, зеть по - сибирски самому Трампу и Арафату, ответь : доколе ?
- Навсегда, - гудит лошадь, пердя мне в голову.
А когда лошадь пердит, то никакой Ургант не поможет расторгнуть юмор сатирой, тут надобно орудовать культурой песьвьегонских просторов. Бывалоча выходит Невский на Мойку и видит...
- Лежит, - трясущимися губами прошептал князь Андрей, вынимая свои глаза коловоротом. - Лежит Неврюй и мацает обрезом х...й.
- Кощунство, - подозревает воевода Боброк, анахронично переместившись из кивера Лермонтова через дуло Безухова под Мойкинский мосточек, на котором сидит и печалится царевна Лебедь сумасхожего Верещагина, утопшего на пиру Балтасар Балтасарыча. - Предательство идеалов и утрата надежд.
- Какие, в манду, надежды ? - гнусит бетоным голосом Акакий Акакиевич, грозя пальтецом Густаву Адольфу, ежащему стриженую енотом голову на той стороне пролива всех Дарданелл. - Даешь Беломор - канал и по шинели на кило трудодня.
- На, сука !
Маленький пионер Сурков отворяет врата Сезама и вываливается лавиной все это говно на русском, ублюдочные политики и мерзкие звезды, совдепы и кал Гайдая, попса и аналитики, пАлитика по Велемиру Хлебникову и культур - мультур по Швыдкому, а ты, гражданин потребитель, учи, сука, польский, учи, финский, любой язык зубри и эмигрируй внутрь себя, лишь бы не видеть маразм оглоушенной коксом брежневщины, всех этих седастых жаб Шиловых и Кирилловых, преследующих тебя, как псы Баскервилля Генри, все твои сорок три года. Сорок три. Курская дуга, на х...й. Николай Палкин и Великий. Чехарда бунташного века. И полный п...дец Тишайшего, а там и Исус Флинт, потерявший буквицу.
- Умру за Исуса ! - рычит фальцетом Аввакум, вытрясая мандавошек тети Юли Латыниной под кожу Пинхеда. - Восславлю в веках абцуг и Кусумду всея Московии.
- А я просто умру, - отвечаю я вымышленному протопопу, печально выдавливая из себя вызванный моей любознательностью яд вечного и неизменного города бородатого дедушки вице - губернатора.