Весной 1980-го я вернулся из армии и следующие четыре года каждое лето с дядей ездил на стройки в Сибирь и Казахстан. Шабашкой (сезонными работами, если по-научному) в те времена выживали, наверное, процентов 60-70 населения нашей республики. В 25 лет я понял, что пора самому браться за дело и вскоре сколотил свою бригаду.
Строителей набрал, как водилось тогда, на железнодорожном вокзале; контингент тот еще - бичи (бывший интеллигентный человек, как они называли сами себя), бомжи. Вскоре получил первый подряд на ремонт коровника и строительство дома в колхозе «Путь Ильича» в Омской области. Дело шло поначалу слабо, но я не отчаивался; знал, что надо набраться опыта, и тихо двигался к цели.
Петрович, совхозный участковый закрывал глаза на моих «пролетариев».
- Ты это, главное, следи, чтобы не конфликтовали с местными по пьяной лавочке, - говорил он каждый раз, когда приходил за ежемесячной (червонец с носа) мздой.
В бригаде было семь человек.
В первый день, когда я знакомился с ними поближе, предложил каждому рассказать мне о своем прошлом: где родился, чем пригодился; профессия. Сергей (Серый) сразу же вызвался в бригадиры. А я кто, по твоему? - возмущенно спросил я. Да какой ты бригадир?! Ты же Шеф у нас…
Серый, как оказалось, и на зоне был бригадиром и потому лихо справлялся со своими обязанностями. Все остальные «мужики» согласились с подчинением Серому и безропотно исполняли его задания. Среди всех выделялся Кантик - так его прозвали за то, что он имел привычку каждый день выбривать начисто лицо и всякий раз просил кого-либо из ребят поправить ему шею.
- Слышь, поправь кантик, - можно было часто слышать через стенку просьбу Кантика. И чей-нибудь ответ в кабацком духе, - Да пошел ты со своим кантиком! Задолбал уже!Но он не отставал, и кто-нибудь все равно вызывался поправить ему шею, грозясь при этом в следующий раз непременно порезать шею. Очень скоро все забыли, как его звали - Кантик и Кантик, даже я не помнил его имени.
Из семи человек все кроме Кантика были с двумя и даже тремя отсидками, и на Кантика с одной ходкой, посматривали снисходительно. Освободившись по актировке, он, как говорят, дышал на ладан, но старался работать наравне с другими, чтобы не попасть под гнев Сергея.
Как-то в августовское утро меня разбудил Сергей.
- Шеф, Кантик преставился!
- В смысле,не понял я.
- Подох наш Кантик, во сне, царствие ему небесное, - сказал он и перекрестился. Сон как мигом сдуло. Было полшестого утра; я умылся и одевшись, пошел к Петровичу.
- Вы случаем не прибили его? - пытался придать служебную подозрительность своим красным от похмелья глазам участковый.
- Ты что! - возмутился я, - он чахоточный был, сам умер.
- Значит так, - после паузы заговорщическим тоном начал Петрович. - Тихо, чтобы местные не учуяли, вези его в районную больницу; пусть там сделают вскрытие и выдадут тебе справку о смерти… Да, родичи у него есть?
- Да не, - развел я руками, - он говорил, что - детдомовский; кроме справки об освобождение у него никаких и документов-то не было.
- Работнички, мать вашу! Смотри у меня и молись Богу, чтобы он свой смертью умер, - сказал Петрович и закрыл дверь перед моим носом. Я вернулся в барак и, загрузив тело остывающего Кантика в старенький УАЗ (санитарку) поехал за восемнадцать километров в район.
Объяснив ситуацию дежурному врачу, сказал, что меня прислал Петрович, и сунул тому в карман халата 25-рублевую купюру.
- Заносите его в морг, я сейчас позвоню, там вас встретят, а завтра в обед получишь заключение, - сказал врач, разглядев исподволь «четвертной» и оглядываясь по сторонам…
Мы вернулись в совхоз, а в полдень ко мне на «Жигули» седьмой модели приехал земляк Леча. Мы рыли траншею под фундамент, и я, увидев знакомую машину, пошел ему навстречу. Леча был по тем меркам деловой, продвинутый человек. Несколько лет назад судьба свела его в поезде с главным архитектором Омска и вскоре, оставив за себя в соседнем с нашим совхозе младшего брата, он перебрался в город, изредка наведываясь в село, чтобы проверить, как идут дела.
-Мы с ним познакомились тоже случайно: я как-то поссорился с их совхозным кузнецом и, когда тот перешел грань дозволенного, выбил из него спесь, обойдясь при этом без помощи кузнечного инвентаря. С кузнецом мы потом помирились, Леча же, узнав про тот инцидент бывая у брата, всегда заезжал в гости.
Так вот, вижу, Леча явно нервничает; говорит ни о чем, потупив взор; я же, не понимая, в чем дело, молчу.
- Ты же знаешь, я эти блатные дела не догоняю, - вдруг перешел он к делу, быстро бросив взгляд на меня и тут же отведя его в сторону. Не выдержав недосказанностей, я спросил его прямо, не поссорился ли он с кем-то.
- Да нет, - махнул он рукой, - я же не конфликтный, ты ведь знаешь. Просто пригласил на день строителя в гости архитектора, обещал ему достойный прием. А он вдруг спрашивает: «Отвечаешь?» Отвечаю, мол, хоть мента зажаренного, есть такая шутка. А он сегодня звонит, дескать, завтра в обед заедет и многозначно так намекнул, мол, не забудь про свое обещание.
- Так я не понял, что за обещание-то? - спросил я.
- Ну… Я пообещал на обед мента за жаренного… Разумеется, это была шутка,так к слову. А он, архитектор, тебе прямо за этого «мента зажаренного» что-нибудь говорил? - пытаюсь я понять, шутит ли он или прикалывается. При этом пытаюсь представить саму эту нелепицу в образе зажаренного на медленном огне участкового Петровича.
-Отстегнуть како-нибудь кузнеца-амбала или какого нибудь блатного поставить на место, куда еще ни шло. Но «зажарить мента» - да я родному брату не посмею оказать такую услугу.И вдруг меня, озарила одна мысль.
- Ты говоришь, что хорошо заплатишь. А «хорошо» - это сколько? - сурово спросил я,глядя на работника,который как мне казалось симулянт. Он тут же перехватил мой взгляд и бросил «Три! Три тысячи руб…» Пять и деньги вперед! - прервал я его с таким хладнокровием, как будто всю жизнь жарил ментов.
- Хорошо, - затараторил он, - но мент должен быть в форме…
- В форме так в форме, - безразлично развел я руками,как будто всю жизнь жарил ментов. Он достал из машины потертый кожаный портфель черного цвета и протянул мне две пачки по 25 рублей.
Признаюсь, никогда до этого не имел за раз 5 тысяч, пачки приятно согрели мне руки. Я быстро убрал их в карман и пригласил Лечу на обед.Спасибо, нет времени. Скоро привезут баранов, мне надо мариновать мясо, готовиться к завтрашнему дню. - ответил он. - Надеюсь ты не подведешь меня.
Вечером ко мне зашел Петрович, сказал, что звонили из морга и, если, мол, завтра до обеда я не заберу тело Кантика, то смогу это сделать лишь после выходных, в понедельник. После ужина я собрал всю бригаду и объявил, что Кантик накануне смерти, предчувствуя близкую кончину, открылся мне. Оказывается, он до тюрьмы работал в органах, и за пьяный наезд со смертельным исходом был разжалован и осужден.Он завещал, чтобы мы похоронили его в форме…
- Вот сукаааа... - промычал Могила, в прошлом Иван Могилев. - Я ж ему кантик через день поправлял.
- И я поправлял, - прошипел Серый, - а он, оказывается, мент поганый...
- В первую очередь он человек, - важно прервал я прения, - если вы отказываетесь, я дам ящик водки, который куплю на поминки Кантика, местным мужикам и они с удовольствием похоронят его.
- Тормози начальник, - произнес Серый, - с чего это местные должны нашего кореша хоронить? Сами все сделаем…
- В принципе он был безобидным, - произнес Могила, его поддержали и остальные, - мы сами похороним своего товарища, Кантик был адекватный мужик, хоть и мент…
- Хорошо, - согласился я и велел двум работникам готовится с утра в район, а сам пошел к Петровичу.
В девять утра нам выдали тело Кантика из морга со справкой-заключением судмедэкспертизы. Разложив матрас, застелил его белоснежной простыню, с маленькой печатью «Совхоз «Путь Ильича» в углу и велел двум работникам переодеть его в милицейскую форму. Когда его переодели в старую форму Петровича, он был настоящим майором!
В полдень мы с племянником отправились в колхоз «Дорожный». Возле дома родного брата Лечи стояла черная «Волга» с омскими номерами. «Архитектор здесь», мелькнуло в голове. Положив сверху, на грудь Кантика милицейскую фуражку, я оставив племянника с телом, а сам прошел во двор к пирующим.
Затем попросил Лечу вместе с дорогим гостем выйти на пару минут на улицу. Открыв настежь задние двери УАЗа, убрав фуражку с тела Кантика, расстегнул китель и три пуговицы рубашки - обнажился грубый толстый шов.
- Как ты и просил, брат, мы зафаршировали его молодой картошкой, ну там еще помидоры, зелень, немного шампиьонов, поперчили, посолили, как полагается… Быть может наш гость желает что то еще добавить? - пытался я придать своему голосу брутальности, присущей немногословным убийцам из ранних вестернов Серджио Леоне.
- Дядя, - вдруг произнес племянник, предательски прижимая ладонь ко рту, - меня тошнит…
Когда я оглянулся, увидел, как побелевший архитектор падает на спину, и Леча едва успевает подхватить его. Слава богу, они не заметили, как в это время племянник вывернул весь свой завтрак на белую простынь и ноги Кантика, обутые в его «дембельские» ботинки.
- Помоги мне! - крикнул Леча, и мы потащили гостя к «Волге» и усадили на заднее сиденье.
- Леча, клянусь, я не это имел в виду! - мычал он, задыхаясь от испуга. Леча забежал в дом, вынес литровую кружку воды и стал его поить. Отпивая по глотку тот снова и снова повторял, - Леча, я не это имел в виду…
- Что делать с ментом? - произнес я, как можно, сурово, давая понять, что мне надоели все эти малохольные люди, которые никогда в своей жизни не «жарили ментов».
- Да закопай его где-нибудь! - махнул Леча рукой, массируя область сердца бедняги-архитектора.
Я с чистой совестью отправился восвояси. Заходили местные мужики, Петрович - поминали Кантика, приносили мне соболезнования.
- Он был великим человеком, - отвечал я скорбно…
После похорон, до осени больше не видел Лечу. Бывая в районе, несколько раз заезжал к его брату, просил передать привет, звал в гости; думал, посидим, повспоминаем, как нас выручил Кантик, однако Леча явно избегал меня.
Осенью я отдал свой старый УАЗ местному комбайнеру, а тот уступил мне свою очередь на «Жигули» шестой модели. Перед отъездом решил купить подарки родным, заехал в ЦУМ. Встретил там случайно Лечу. Я был удивлен его видом - сероватый цвет лица, небритый, в рубашке не первой свежести, от него несло водкой.
Поздоровались. Леча неохотно отвечал на мои расспросы, тупил взор, оглядывался по сторонам, а потом еле слышно произнес:
- Как думаешь, это не всплывет?