В МОЕЙ ХРУЩЕВКЕ
Первый раз меня дернуло написать об этом, когда въехал в шведский Мальмё со стороны Копенгагена. Я неожиданно очутился посреди леса настоящих четырехэтажных кирпичных хрущевок! Точь-в-точь 1-447 серии с четырехскатными крышами, сам в такой провел детство и отрочество. Понятно, скандинавские хрущевки отличаются от советских гармонией цветов оконных рам и убранством балконов, а в остальном хрущевки как хрущевки. Справедливости ради стоит отметить: советские кирпичные хрущевки имеют самый приличный вид по сравнению с обветшалыми фасадами домов даже более поздних серий. Интересно, кто у кого слямзил архитектурный проект?
Во второй раз попробовать взяться за перо меня вдохновил французский певец Рено (Renaud), а именно его песня «Dans mon HLM», что в переводе – «В моем социальном доме». Песня вышла в свет в 1979-ом. Думаю, если бы в свое время пародийная песня французского барда была известна в СССР, то ее название в фольклорной интерпретации должно было звучать именно так: «В моей хрущевке».
На третий раз я просто не выдержал, когда узнал, что отцом легендарных хрущевок был советский архитектор В.П.Лагутенко - по совместительству дед музыканта Ильи Лагутенко из группы «Мумий Тролль». Странно, что внук не воспел в своем творчестве легендарное творение деда.
Хватит стебаться, у меня был свой дед и была своя хрущевка.
Стоит моя хрущевка и поныне, а что с ней станется, на одной из центральных улиц сибирского города. Рядом железнодорожный вокзал, через дорогу отделение милиции-полиции( там же был когда-то и медицинский вытрезвитель). Улица наша и в советские годы была торговой, весь первый этаж нашей хрущевки занимали предприятия торговли и общепита. Был там овощной магазин, молочный, кулинария. А еще была столовая-ресторан. Существовали в советские годы такие заведения общепита: до пяти вечера заведение функционировало как столовая, а после пяти как ресторан низшего пошиба с гранеными стаканами, погнутыми алюминиевыми вилками и радиолой. Завсегдатаями там были местные блатные, да залетные командированные. В этой же столовке-ресторане готовили хавку для арестантов КПЗ и пятнадцатисуточников, которые содержались в отделении милиции напротив. Пусть вас не вводит в заблуждение приставка «ресторан» - хавка та даже отдаленно не напоминала лукуллов обед, который уплетал пятнадцатисуточник Федя из приключений Шурика. Мне самому не раз довелось отведать той хавки: в гражданской столовой такую мерзость можно приготовить только сознательно. Такой я застал нашу хрущевку в 1970-м, когда мы туда переехали из заводского общежития после рождения младшей сестры. Родители хорошо потрудились над сестренкой, она принесла нам целую двухкомнатную квартиру, так как после моего рождения нам обломилась лишь комнатенка в заводской общаге. Я рос, радовался жизни, лазал по деревьям и сараям, зимой катался с деревянной горки и на коньках в хоккейной коробке, что стояла в нашем дворе. Еще я посещал художественную школу и секцию классической борьбы. Мое нежное отрочество совпало с переломным моментом в жизни не только нашей хрущевки, но и всего района: на месте овощного магазина открылся винно-водочный. Течение жизни резко и четко разделилось на до и после. В народе винную лавку прозвали – «капустный».
По иронии судьбы козырьком над входом в «капустный» служил балкон квартиры, где жил мой друг детства Кочерга. Старший брат Кочерги был патологический вор. Он воровал все и всюду, от плавленых сырков в гастрономе до мотоциклов. Сначала он привлекался условно, затем сидел. Вот один пример, как общество в лице нашего участкового пыталось перевоспитать юного клептомана. Как-то прикатил старший Кочерга во двор на мопеде. Украл? Оказалось, это наш участковый подарил юному клептоману конфискованный мопед в надежде, что тот больше не станет воровать. Но братан Кочерги не оправдал доверия добродушного участкового. Вскоре он попытался совершить вопиющую по дерзости и циничности кражу: его вытащили за ноги из форточки милиционеры, когда он ночью лез в тогда еще овощной магазин напротив окон дежурки.
Повзрослев, мы фрондерствовали: демонстративно пьянствовали на балконе у Кочерги напротив окон все той же дежурки. Чтобы не спускаться в магазин, мы клали деньги в корзину и спускали на бельевой веревке. Знакомые алкоголики покупали вино и клали в корзину, за это мы им оставляли сдачу на пропой души.
Кочергу призвали в армию, но через полгода комиссовали. Да уж лучше б в дисбат упекли. Его ударил ножом в спину семнадцатилетний пацан, которому Кочерга не дал закурить. Кочерга умер, истекая кровью, на крыльце отделения милиции напротив своих окон.
В том же подъезде на первом этаже жила девочка-олигофрен. Летом она разгуливала с ранцем и пионерским галстуком или позировала голой в окне своей квартиры. В доме жили еще два олигофрена. Один, тощий, пьяной походкой бессмысленно бродил по двору и насвистывал. Другой, жирный, сидел на двух табуретах у подъезда и вечно улыбался. Вместо одной ноги у него была культя, он попал под поезд, когда лазал по вагонам на станции
Мой сосед по подъезду дядя Коля выделялся среди других пьяниц полным отсутствием цивильной одежды, носил он и зимой и летом исключительно заводскую робу. Покупать цивильную одежду было затеей абсолютно бессмысленной, он все равно бы ее пропил. Да и забыл он уже, как выглядят деньги - зарплату за дядю Колю давным-давно получала его жена. Жизнь дяди Коли мало чем отличалась от жизни расконвоированного заключенного: дом-работа-дом.
Дядя Коля имел до того жалкий вид, что его даже в вытрезвитель не забирали. Шарить по карманам у дяди Коли было столь же аморально, как и бесполезно, как лазать в церковную кружку для пожертвований. Вам не терпится узнать: на какие шиши пил мой сосед. Дядя Коля пил совершенно бесплатно разбавитель для краски №4 в малярном цехе завода. Жил дядя Коля на втором этаже и последний лестничный марш никак ему не давался. Марш этот дядя Коля, наверно, считал заколдованным, он давно перестал с ним бороться и засыпал прямо на лестнице.
Соседом дяди Коли по лестничной площадке бы милиционер, и должность у него была - начальник вытрезвителя. Местные пьяницы об этом знали и в наш подъезд не совались. Потому после открытия «капустного» ситуация в нашем подъезде была немногим лучше, чем в остальных. Начальник вытрезвителя делал исключение только для дяди Коли. Воистину соседей не выбирают. Представляю, какими глазами смотрел начальник трезвяка на мертвецки пьяного соседа: как охотник на дичь, как Том на Джерри, как Волк на Зайца! Ну и выдержка была у начальника.
То, что заводчане пьют разбавитель, начальство прекрасно знало, поэтому добыть чистый разбавитель было непросто, зато использованный – сколько угодно. Я сам проработал недолгое время на том заводе и видел, как пьют использованный разбавитель, предварительно процедив через валенок.
Пил бы дядя Коля родной отечественный разбавитель да пил, но на беду завезли на завод импортный. Яркие, красочные бочки с импортной политурой сразу привлекли внимание заводчан. Можно только догадываться, что думали по этому поводу любители пить разбавитель, может, они приняли его за диковинный заморский напиток? Истины мы уже никогда не узнаем. Тогда от отравления импортным разбавителем умерло полтора десятка заводчан, и среди них был наш бедный дядя Коля.
В третьем подъезде жил Резя. Резя слушал тяжелый рок и пугал нас своей огромной овчаркой. Когда его зверюга, Астон, выскакивала из подъезда без поводка, мы замирали - на месте морская фигура замри. Мы с ужасом, не дыша, ждали, пока злобный пес нас обнюхает и потеряет интерес. Резю это веселило. А еще Резя был известным торчком. Он торчал от всего. Когда под рукой не оказывалось ничего чтоб заторчать, он отвинчивал крышку бензобака своего мопеда и торчал, вдыхая пары бензина.
Более северянскую внешность, чем у Рези, трудно представить. Отца его я не знал, но когда с ним рядом была мать, все становилось на свои места. Мне казалось, что на людях он стеснялся своей матери. С колированными все ясно, а таким, как Резя, всегда приходится нелегко, в России они мимикрируют, шифруются, а в Израиле выпячивают напоказ маген Давиды и ермолки.
В аптеках города Резя был персоной нон грата, ему могли продать разве что аскорбинку и гематоген, и то с опаской – не замутит ли он с ними что-нибудь, лишь бы заторчать. Помню, пришел я в аптеку на другом конце города гематогена купить. А рядом Резя с корешами ошивается.
– Эй, сосед, сюда иди! – позвал Резя.
Подхожу.
– Держи деньги, пойдешь в аптеку, сонников нам купишь, - и высыпал мне в ладони горсть мелочи. Попробуй, откажи. Захожу в аптеку, прошу гематоген и таблетки для торчков. Провизорша строго на меня смотрит, кладет на прилавок батончик гематогена:
- Ты их знаешь? - кивает в сторону окна.
- ?
- Не валяй дурака, я все в окно видела.
Я покраснел и понурил голову.
- Гематоген будешь брать?
Я со страхом спускался по ступеням крыльца аптеки, в одной руке сжимая батончик гематогена, в другой мелочь на сонники для торчков. Резя с корешами приближались.
Провизорша вышла следом на крыльцо:
- Я все видела! Только попробуйте еще кого-нибудь подбить - милицию вызову. Мальчик, отдай им деньги!
Резя прошипел:
- Заложил, гнида?
- Клянусь, нет, она все сама в окно видела!
- Только посмейте ребенка тронуть! – вступилась за меня провизорша.
- Заткнись, сука! – зло крикнул один из резиных корешей.
Тут на мое счастье из-за угла появился милиционер с папкой в руке: по виду - участковый.
- Менты, валим!
Наркоманы рванули в одну сторону, я в другую.
Довольно долго мне удавалось избегать встречи с Резей. Но все-таки я на него напоролся в моем подъезде, он там тусовался с дружками:
- А вот и ты! Стуканул нас тогда?
- Нет, Резя, клянусь!
- Ладно, верю. Тащи ацетон и все пучком будет!
Ацетон у нас дома был, я принес им полбутылки.
- Рок уважаешь? – спросил Резя.
- Конечно!
- Магнитофон есть?
- Пока нет, но скоро будет.
- Как будет, заходи, запишешь что-нибудь.
- Лады!
С тех пор у нас с Резей сложились приятельские отношения.
Как и большинство наркоманов, Резя долго не прожил.
Самым опасным в нашем доме был - Шут. С Шутом шутки были плохи, более агрессивного и безрассудного человека я в жизни не встречал. О жестокости Шута ходили легенды. Невысокий, щуплый, но беспредельно наглый Шут получил свой первый срок еще по малолетке. Они с Рыжим, хулиганом из соседнего дома, застрелили одноклассника из обреза охотничьего ружья. Их судили за убийство по неосторожности и просидели они недолго. Вскоре Шут выбил парню глаз палкой с гвоздем. На моих глазах полосовал другого парня опасной бритвой посреди танцпола дискотеки. Затем стрелял в обидчика из обреза на выходе с летней танцплощадки дома культуры, ранив при этом дробью несколько человек. Шут ждал обидчика сидя на заборе у дома, где жила семья фронтовика - Героя Советского Союза. Отдачей выстрела Шута сбросило с забора прямо в огород к герою.
У меня в памяти отложился совсем дикий пример ничем не мотивированной жестокости Шута. Зимним утром вышли мы с Кочергой во двор с клюшками. Но гонять шайбу в хоккейную коробку не пошли. Накануне вечером старшие пацаны коробку почистили, залили и подновили разметку: они готовились к встрече с командой из соседнего квартала за приз – ящик вина. Потому играть, а тем более кататься на коньках до матча, было запрещено. А тут видим, как девушка лет семнадцати режет фигурными коньками свежий лед. Вдруг с грохотом, едва не слетев с петель, распахнулась дверь парадного: появился Шут в пиджаке на голое тело, трениках и валенках. Со зверским выражением лица и папиросой в зубах он направился к хоккейной коробке. Спортом Шут не занимался, в хоккей точно не играл, даже не помню, катался ли он вообще на коньках, а уж чисткой и заливкой коробки и подавно не занимался. Однако, накануне вечером я видел его, выпившего, он тусовался с пацанами, когда те заливали коробку. Шут обругал девушку последними словами и приказал убраться из коробки. В ответ девушка рассмеялась, покрутила пальцем у виска, и продолжила выписывала пируэты. Мы с Кочергой с любопытством наблюдали за происходящим. Разъяренный Шут подошел к нам, вырвал у меня из рук клюшку. Взвесил клюшку в руке. Клюшка у меня была деревянная и показалась Шуту недостаточно тяжелой. У Кочерги клюшка была поувесистей, из семислойной фанеры.
- Кочерга, тебе клюшку жалко?
Испуганный Кочерга тихо промямлил:
- Нет.
-Дай-ка мне, да не ссы, я тебе новую принесу!
Кочерга покорно отдал клюшку Шуту.
Тем временем ничего не подозревающая девушка остановилась у борта и стала перешнуровывать коньки. Словно первобытный охотник с копьем, Шут подкрался за снежным валом вплотную, и с диким воплем обрушил на голову девушки сокрушительный удар. От удара прочная фанерная клюшка разломилась на три части. Ничего не понимающая девушка схватилась руками за голову. Из-под белокурых локонов выбившихся из-под красной вязанной шапочки по вискам потекли алые струйки, словно это была не кровь, а завязки от шапочки. Физиономия Шута расплылась в безумной улыбке, и он, как ни в чем небывало, зашагал домой, с удовольствием пыхтя папиросой. Умер Шут от передоза.
Теперь следует упомянуть о хулигане и убийце Рыжем, чья судьба тоже непостижимым образом сплелась с историей нашей хрущевки. Рыжий с женой, сыном и родителями жил в соседнем доме на первом этаже. В начале 90-х они продали свою квартиру коммерсантам под магазин и поселились в нашем подъезде на третьем этаже, прямо под нашей квартирой на место приличной интеллигентной семьи. По иронии судьбы та квартира в советские годы носила звание – «квартира образцового порядка». Моя мама, жившая в нашей хрущевке до начала нулевых, рассказала мне эту историю.
И так. Вскоре после переезда жена насмерть зарезала Рыжего во время пьяной ссоры и отправилась отбывать срок. Следом за маман отправился на малолетку за наркоту их сынуля Деня. Справив на зоне совершеннолетие, Деня откинулся. За неделю квартира, где с нетерпением ждали возвращения внучка дед с бабкой, превратилась в настоящий притон. Оттуда неслись шум, крики, блатная музыка, запах ацетона и еще какой-то политуры. Моя мама забыла, что такой сон и жила словно на пороховой бочке. Деня отбирал у дедов жалкую пенсию, а если те не отдавали - бил. Ломился в поисках денег к соседям. Соседям невольно вспоминался дядя Коля, мирно спящий на ступеньках в своей неизменной робе. Та ночь у соседей снизу выдалась особенно шумной. Мама вспоминала, что уснуть ей удалось только под утро. Но вскоре ее разбудила суета в подъезде и под окнами. Мама вышла на балкон. Внизу стояли милицейский уазик и буханка скорой помощи. Санитары вынесли из подъезда брезентовые носилки, покрытые замызганной простыней. Под простыней угадывался мужской силуэт - это был Деня. Следом милиционеры вывели дениного деда. Согбенный старик шаркал подошвами по асфальту, обреченно уронив голову на грудь. Его плачущая старуха с перебинтованной головой и рукой ковыляла следом.
Позже бабка рассказала подробности ночной трагедии. Той ночью обезумевший от ломки Деня избивал стариков, требуя денег. Он разбил бабке голову и сломал руку. Дед в отчаянии решил положить конец этому безумию и зарубил внука топором. Деда посадили за превышение самообороны. Паноптикум? Поймал себя на мысли, что все это напоминает русскую народную сказку про Репку, только очередность перепутана и действие происходит в аду.
В теплое время года столики у подъездов с утра были заняты ожидавшими открытия «капустного» пьяницами. Пили повсюду. Пили за столиками, на лавочках агитплощадки, где летом проводились концерты художественной самодеятельности, пили в лабиринтах между сараями, в кустах, пили в хоккейной коробке. Зимой, понятно, всех тянуло в теплые подъезды. «Капустный» был болью и радостью жителей нашей хрущевки: в подъездах было нагажено, зато за бухлом не надо было далеко ходить. В подъездах перманентно воняло мочой и блевотиной, а тут еще коммунальщики порадовали нововведением: в каждый подъезд поставили железные бачки для пищевых отходов. Бачки были сделаны халтурно, из щелей вытекала зловонная жижа, невообразимый смрад стоял в подъездах. После массовых жалоб, мой незабвенный папа был автором петиции, бачки из подъездов все же убрали. Поверьте, это было чудесное избавление! После тяжелой, густой помойной вони стойкий запах мочи лишь приятно щекотал нос, как щекочет тонкий нос гурмана аромат нормандского камамбера.
Для меня же после открытия «капустного» настал золотой век - я стал охотником за «пушниной»! Я ежедневно обходил свои владения, складировал найденные бутылки в сарае, а затем относил в пункт приема. Конечно, у меня были конкуренты – бомжи, но когда я чуток подрос, они исчезали, лишь завидев меня. Это занятие приносило мне неплохой доход. На эти деньги я покупал сигареты и выпивку, пластинки, и даже накопил на целый мопед. Рица - моя любимая верная собака! Кто-то дрессирует собак для поиска трюфелей, я же натаскал Рицу на поиск бутылок. И Рица охотилась за пустыми бутылками с не меньшим азартом, чем ее сородичи-эстеты за излюбленным лакомством гурманов. Она отыскивала бутылки в самых укромных уголках. Рассказать, как я ее этому обучил? Защитники животных, закройте глаза и уши! Погожим летним вечером выгуливал я Рицу во дворе. Отпустил ее с поводка. Побегав по двору, Рица нырнула в проход между сараями. Зову ее, та не идет. Я пошел следом лабиринтом узких проходов. Там предо мной предстала следующая картина: мертвецки пьяный мужик лежал в куче мусора, в руке он сжимал недопитую бутылку молдавского розового портвейна, Рица приподнимала носом донышко бутылки, портвейн выливался, и она жадно лакала из лужицы. Я не стал ей мешать и решил дождаться, чем это закончится. Допив портвейн, Рица благодарно облизала физиономию собутыльника и странно загавкала. Выбежала во двор, стала носиться как бешенная, проделывала немыслимые кульбиты и каталась по земле. Захмелев окончательно, моя собака завалилась на траву и уснула! Пришлось нести пьяницу домой на руках! С тех пор завидев пустую бутылку, Рица поддевала ее носом и по-особенному гавкала. Я поддерживал в собаке охотничий инстинкт и угощал ее портвейном. Я пробовал угощать Рицу разными винами, но та отказывалась и пила исключительно молдавский розовый. Разборчивая была псина.
Как многие подростки, мы оборудовали свой штаб. Устроили мы штаб в подвале четвертого подъезда. Мы в шутку называли его - «петровкой», что являлось аллюзией на популярный тогда фильм о работе муровцев «Петровка, 38», ведь располагался наш штаб напротив отделения милиции. Мало того, штаб мы оборудовали в сарае, владельцем которого был дед Хобота – в прошлом начальник того самого отделения милиции, полковник в отставке. Мы обшили сарай деревоплитой, притащили старую мебель, огромную железную кровать, старый патефон, соорудили верстак. «Петровка» была для нас лучшим местом на планете, нашим пристанищем, теплой берлогой, нашим островком свободы. Там мы выпивали, ставили брагу, играли в карты под шипение старого патефона, ночевали, когда убегали из дома. А еще мы там изготавливали ножи, заточки, кастеты и малокалиберные пистолеты. Патроны для пистолетов Хобот тырил у своего деда-отставного милиционера. Дед Хобота - фронтовик и заядлый охотник - хранил дома целый арсенал. Кроме охотничьих ружей и мелкашки в арсенале имелись трехлинейка, японская армейская винтовка, а еще трофейный люгер с наградной гравировкой на рукояти. Пружина взвода у люгера была столь упругая, что мы с Хоботом вдвоем кое-как взводили. Этот трофейный люгер придавал нам вдохновение, когда мы мастерили наши пистолеты. Пистолеты мы мастерили из подручных материалов: алюминиевой лыжной палки, пружин, стальной трубки высокого давления, фанеры или текстолита. Самым дефицитным инструментом была слесарная развертка на 5.6 мм для расточки ствола. Государство знало, что его граждане в тайне вооружаются, потому развертка данного размера отсутствовала в свободной продаже. Развертки тырили на заводах. В школе на уроках я делал эскизы и чертежи( все же сын конструктора, выпускник художественной школы и земляк Михаила Калашникова!), а вечером на «петровке» развивал навыки, полученные на уроках труда. Для столь кустарного производства пистолеты получались довольно приличные. Мы изготавливали целых две модели: с оттяжным бойком и оттяжным стволом. Такие пистолеты наводили страх на кого угодно. С десяти метров они могли нанести смертельное ранение. Мы мастерили пистолеты и на заказ тоже. До нас доходили слухи о перестрелках, ранениях, и даже убитых. Не желаю знать, где и как применялись наши стволы. Хотя, чего я парюсь – и Кольт и Калашников вполне гордились своими дьявольскими изобретениями.
Вспоминается курьезный случай, который стал аллюзией уже на нашу «петровку». Пацаны из соседнего квартале оборудовали свой штаб. Узнай, какое место они выбрали под штаб, любой здравомыслящий человек покрутил бы пальцем у виска. Повинуясь роковому смыслу поговорки «соседей не выбирают», пацаны устроили штаб в подвале подъезда, где соседом сверху был - отдел КГБ! Пришли мы к пацанам в гости. Пьянку устроили колоссальную. Шум, дым коромыслом, кассетник надрывается. И тут как в бородатом анекдоте: пьяный мужик набирает номер: - Это КГБ? – а ему в ответ по плечу хлопают: - КГБ, КГБ! Дверь сарая, которая открывалась наружу, от могучего удара распахнулась внутрь, снеся колченогий журнальный столик с бухлом и магнитофоном. Три дюжих соседа сверху после слов: - Мы вас предупреждали! - вышвырнули нас из подвала, как шкодливых щенят. Обращаться в милицию комитетчики считали ниже своего достоинства и мы отделались лишь пинками под зад.
Надя-Наденька, свиньями мы оказались неблагодарными, никто о тебе и слова не замолвил. А ведь скольких прыщавых юнцов ты мужчинами сделала и не счесть. После обряда инициации с тобой наши девочки-ровесницы выглядели смешными куклами с нелепыми косичками. Да тебе впору памятник при жизни ставить. Я, Наденька, благодарный и говорю за всех – огромное спасибо!
Надюха была лет на пять-шесть старше меня. Ее всегда можно было отыскать в объятиях какого-нибудь девятиклассника, который, очумев от собственной смелости, угощал ее портвейном «три семерки», купленным на деньги для школьных завтраков. Обычно это действо заканчивалось на веранде местного детского сада бурным потоком слез подуставшей от страсти Надюхи, которая жаловалась потрясенному девятикласснику на неудавшуюся любовь по вине какого-то лихого грузчика с овощной базы или начинающего сантехника.
Помню, как первый раз пригласили Надюху на «петровку». Нас было шестеро; очередь на прием к Надюхе мы заняли с утра. У каждого в руках была шоколадка, а у Васи было полбутылки портвейна.
Надюха разделась, улеглась на большую железную кровать и стала напевать: - Капитан, капитан улыбнитесь! Потом она замолчала, прокашлялась и, наконец, громко крикнула:
- Ну, пацаны, кто там у вас самый смелый?! Вперед!
Мы замерли, глядя друг на друга. Забыв про очередность, начали бешено шептаться, подталкивая друг друга к кровати.
- Саня, иди ты первый.
- Не пойду, я боюсь…
- Чё бояться-то? Дело простое!
- Ну, вот ты и иди если простое.
Мы загоготали. Наконец выпихнули вперед Ваську с портвейном. Он пытался отбиться, но мы его пристыдили, так как он первый очередь занимал. Васька подошел к Надюхе. Она держала в одной руке горящую сигарету, а другой мгновенно вырвала у него из рук портвейн; и, сделав большой глоток, схватила Ваську за шею и втащила его на кровать. Поцеловала его в губы и нежно прошептала:
- Сейчас мы тебя, Васенька, разденем и будем учить любви, Надюшка плохому не научит.
И Надюха начала медленно раздевать полуживого от страха Ваську. Сняла с него рубашку, затем брюки, и в последнюю очередь сдернула с него футбольные трусы. И, навалившись на Ваську всем своим мощным телом, впилась губами в его рот. Васька, судорожно дыша, пытался освободиться, а Надюха между тем нащупывала местоположение его тестикул. Но у Васьки никак не вставал от нервного перевозбуждения. А рвались то мы как, групповуху нам подавай!
Гаси свет!
Зажгли свечку.
При мерцающем свете свечи все вокруг преобразилось: подвальный сарай превратился в парижский будуар, обитые деревоплитой стены покрылись муаровыми узорами, а пышнотелая Надюха превратилась в томную рубенсовскую даму. Для большинства из нас это был первый сексуальный опыт, потому никто не мог себя настроить. Мы занялись привычным для нас делом – стали мастурбировать. Мы залазили на Надюху, замирая от стыда и страха, а она нас подбадривала. А сколько бахвальства доводилось слышать от разных сопляков. Да Надюха таких кроликов сотню б пропустила и дух не перевела! Зато наскоро кончив, мы чувствовали себя крутыми парнями.
Затем я встречался с Надюхой один на один. А потом я ушел в армию. И когда вернулся домой, встретил ее около нашего дома. Она катила коляску, в которой лежал розовощекий малыш.
- А я тут замуж вышла. За фотографа нашего. Помнишь Алика?
- А он что, ничего про тебя не знал? – удивленно спросил я.
- А что он про меня мог знать? – в свою очередь удивилась Надюша.
Я смотрел на нее молча. И подумал вдруг: и действительно, что уж такого особенного можно было узнать про Надюху?
Я посмотрел на малыша.
- Это мой сыночек Сашенька! – весело сказала счастливая Надюша. Она была очень красивая в новом сарафане и босоножках.
В продолжение темы напрашивается еще одна история. Занесло к нам на «петровку» двух лолит: семнадцатилетние деревенские девчонки сбежали в город от колхозной грязи и тоски. Мы их выменяли на вокзале у знакомой банды за две бутылки водки. Веселились мы с ними пока не надоело и деньги не кончились. Но лолитам этого было мало, пришлось передать их по эстафете другой банде.
Через пару дней выяснилось, что девки эти сбежали из венерологического диспансера - сифилис у них! Милиционеры отловили девок и вернули в вендиспансер. Новость эту принесли нам пацаны из банды, у которой мы этих девок выменяли. А пацаны узнали об этом от участкового. Он приходил к ним во двор, был по-отцовски добр, и сказал, что заражение сифилисом в городе среди молодежи приняло угрожающий размах, и даже создан оперативный штаб для борьбы с эпидемией. Участковый настоятельно советовал не медлить и сдать анализы, и передать по цепочке другим. И еще добавил, что случай неординарный, паники в городе никто не хочет, и если понадобится лечение, то все пройдет без огласки. Сдавать анализы власти предложили в обычной городской больнице, а не в вендиспансере, чтоб не отпугнуть молодеж( и самим по шапке не получить за то, что эпидемию проморгали). Хотя, была одна ремарка: совершеннолетних, все же, могли привлечь за растление несовершеннолетних. В нашей компании было двое совершеннолетних. Как быть? Не пойти нельзя, сифилис не триппер, тут всю жизнь можно пустить под откос. С другой стороны перспектива быть осужденным за растление и изнасилование несовершеннолетних бодрости духа не предавала, с такой статьей на зоне не жалуют. Дилемма. Я предложил простую и гениальную идею: взять у лолит расписку, дескать, те дали по собственному желанию, без всякого принуждения, выдав себя за совершеннолетних. Воодушевившись этой идеей, мы купили три бутылки портвейна, шоколадных конфет, и направились в венерологический диспансер. Вендиспансер считался режимным объектом(хотелось бы знать, как режимники ****ей тех проморгали), постороннему туда так просто не попасть. Заветная бутылка портвейна и вахтер позвал лолит.
Мизансцена была следующая: лолиты в больничных халатах стояли на лестничной площадке второго этажа, мы на пролет ниже, снизу за нами наблюдал вахтер. Я включил на полную свое красноречие, осыпал девчонок комплиментами и принялся убеждать написать расписку, и предложил за это портвейн и конфеты. Юные ****и сначала дерзили, подтрунивали над нами. Пришлось прибегнуть к шантажу. Я намекнул, коль так легко мы проникли на режимный объект, то добыть их адреса и навестить в родном колхозе тоже труда не составит. Лолиты согласились написать расписку, выторговав в придачу к портвейну и конфетам блок болгарских сигарет! Меня всегда разбирает смех, когда вспоминаю, как диктовал юным ****ям текст расписки, а они тщательно его выводили на обложке школьной тетради с таблицей умножения! Заполучив заветную расписку, мы тут же напились от радости, а на следующее утро отправились в больницу сдавать анализы на реакцию Августа Пауля фон Вассермана.
Сцена у больницы нас потрясла. Там толпились десятки знакомых и незнакомых хмурых парней и девушек(ведь кому-то пришлось сообщить своим подругам и женам). Реакция Вассермана дала положительный результат лишь у одного из нашей компании. Этим везунчиком оказался наш совершеннолетний Юрка. Он на ходу сочинил легенду, что якобы в другом городе, даже область другую назвал, на вокзале пьяный познакомился со взрослой женщиной, но ни имени ее, ни лица не помнит, а пришел так, на всякий случай. Копать глубоко не стали, но упекли Юрку в вендиспансер. А остальные отделались профилактическими уколами.
Но слухи по городу все же поползли, но почему-то про бытовой сифилис. Какое-то время люди боялись пить из общих стаканов в автоматах газированной воды и просили тщательно мыть стаканы для молочных коктейлей и соков на розлив, и не просили оставить покурить.
А недели через три мне исполнилось восемнадцать лет. Сидим с родными и друзьями за праздничным столом. Звонок в дверь. Открываю. На пороге стоит мой друган Юрка-сифилитик! Поверх больничной пижамы лоснящаяся засаленная фуфайка, на голове драная шапка-ушанка, на ногах валенки с галошами.
- Ты чего приперся, сифилитик?!
Тот ржет, мол, уже все прошло!
Юрка сбежал из вендиспансера специально, чтоб меня поздравить, а одежку позаимствовал у кочегара, своя под замком была. Куда деваться, впустил. Правда, заставил руки вымыть со стиральным порошком! В довершение всего он попросил две бутылки вина для и кочегара и вахтера. Каков нахал! Пришлось дать: сам погибай, а товарища выручай! А когда Юрка ушел, я его посуду спрятал, втихаря вымыл с хлоркой и прокипятил.
Прощай веселое, сумбурное отрочество, здравствуй взрослая жизнь!
P.S. "Звездочки" вместо букв не моих рук дело - все это на совести редакции Прозы!