Глава третья. О блуждающей и невинной душе
Дома старика сморила усталость, и он проспал почти полдня.
И сон его был необычным. Пригрезилось, что он идёт в подземелье, в котором осыпается грунт и торчат извилистые корни деревьев. Он пригляделся - оказалось, что это не корни, а скелеты, светящие во тьме жёлтыми костями, протягивающие длинные руки со скрюченными пальцами к нему. Под ногами раздавался треск - оказывается он идёт по человеческим черепам, которые хрустели, как орехи... В страхе вскрикнул он, и что было сил, рванулся сквозь землю в небеса! И тут у него выросли крылья, и он с блаженной радостью полетел ввысь, в небесное царство!
Проснулся старик не с головной болью, как ожидалось, а с удвоенной энергией и силой, хотя и ощущал сейчас свою земную сущность.
Приготовил кое-какой лёгкий обед и, напевая, подошёл к зеркалу.
Жизнь приняла приятный оборот, каждая клеточка тела старика пела. В доме было прохладно, но земное тело старика, казалось, не ощущало холода.
Он вышел на прогулку, оглядывая прекрасные припорошенные листвой скверы и чистое высокое голубое небо, по которому летели косяки птиц. Ему хотелось к ним, но крыльев за спиной сейчас не было, хотя он был уверен, что это волшебное средство вернётся.
Когда задребезжал в кармане телефон, он даже удивился тому, что в жизненной яви он ещё кому-то нужен.
Но потом усмехнулся. Звонил Пётр Игнатьевич, его старый товарищ, номер которого он набирал накануне, и который звал его на охоту.
Старик сначала отказывался, памятуя, что должно решиться важное дело, о котором говорил Рафаэль, и его могут внезапно посетить, но после всё же согласился. Чем поездка на охоту может помешать? Да и не сам процесс его интересовал, а возможность полюбоваться прекрасным осенним лесом взглядом земного человека.
Пётр Игнатьевич обещал заехать очень рано, едва ли не в три часа ночи, и пройдясь ещё немного, и купив продукты в супермаркете, старик пошёл домой.
Заснул он поздно, так как долго готовился к внезапному походу, а в три часа его разбудил звонок телефона. Неугомонный Пётр Игнатьевич подъезжал к его дому. Старик нехотя собрался, но, уже спустя двадцать минут после чашки кофе, чувствовал себя гораздо бодрее.
Когда Пётр Игнатьевич зашёл к нему в дом - круглолицый, синеглазый, весёлый, весь в зелёном камуфляжном костюме, то, как ни странно, старик почувствовал какую-то смутную тревогу.
- Собрался? Долго возишься, Марк! Ружьецо я тебе приготовил. Пошли!
***
После лунной ночи, во время которой они мчались на «Ниве» по сонным улицам, к утру землю охватил первый лёгкий мороз. Деревья, кусты и травы казались седыми, небо обронило звёздчатый порошок снежинок. Подмёрзший лес встретил их вкрадчиво и тихо, рябина сморщилась в красивом белом уборе.
На лесной болотистой речушке их встретил непроницаемый туман, сквозь который просвечивали едва видимые тусклые звёзды.
Над белым покрывалом тумана повисло утро. А когда из-за туч брызнуло солнце, то деревья и травы заплакали обильной росой, словно алмазными украшениями оделись.
Потом всё пошло как обычно, по накатанной колее. Они ходили по болотцу и палили в уток.
На привале у небольшой заболоченной реки старик принялся за разведение костра. Собирал сушняк, небольшим топориком рубил ветки.
Пётр Игнатьевич взялся за приготовление пищи.
Ощипанную утку он ловко выпотрошил и промыл, а когда костёр запылал, приготовил её прямо в котелке с лимоном и в яблоках.
День был чудесным – красота земной осени очаровывала, багряный огонь согревал своим пламенем, пища таяла во рту. Незабываемо пахло йодистым ароматом желтеющей листвы, речной водой, сиреневым дымком костра.
Говорили о том, о сём.
- Да, чудесный день, - многозначительно сказал Пётр Игнатьевич, - конечно, ради таких дней и стоит жить.
- То-то и оно, - согласился старик. – Не так уж много на земле радостей. Побыть среди природы – одна из них, согласись! А этот чудесный воздух, ароматы, эти просторы, деревья и шум листвы, эта водная гладь и тепло костра – всё так радует, возносит душу...
Пётр Игнатьевич посмотрел на него как-то по-особенному, и старик почувствовал усиление тревожности, как будто что-то мощное и великое вновь находилось рядом с ним. Он ощутил всем естеством, что и сам на пороге преобразования, как тогда, той магической ночью, когда к нему вернулась ангельская сущность.
Глаза Петра Игнатьевича грозно сверкнули серебряным блеском, и сам он подёрнулся какой-то дымкой, которая завертелась вокруг, закрыв его пеленой и нестерпимым блеском. Ещё миг - и его уже рядом не было! Старик оглянулся и увидел его стоящим на поверхности воды, скользящим к берегу, слегка взмахивающим крыльями, словно лебедь.
Мир вокруг изменился, и теперь Марк Себастьян видел далеко вглубь земли и вод, мог наблюдать червей и рыб, птиц и гадов земных, горбатых карлов и водяных, но он всё же был охвачен Петром и его нестерпимым блеском.
Пётр сложил крылья, но сиятельный блеск его не прекращался, ослеплял, и Марк был вынужден закрываться рукою.
Наконец глаза привыкли к сиянию, и он смог рассмотреть новый облик Петра Игнатьевича – грозный и гордый, в пышных голубых и золотых одеяниях, мягко и волнисто ниспадающих к ногам и закрывающих тело. Лицо его было грозным, что и подобало случаю.
- Ну, вот мы и увиделись, Себастьян. Нет, это не сон, это явь, и перед тобою, я – Пётр Хранитель. Ты ждал меня?
Марк Себастьян кивнул в некотором смятении:
- Ждал и готов держать ответ за всё!
- Да, давно мы не виделись. Хотя по времени мира небесного не так уж много вытекло воды из кувшина Красной богини. Как же ты сразу не признал меня?
- Не признал, но чувствовал, - в волнении промолвил Марк Себастьян.
- Приглашаю тебя пойти по реке на тот берег. Там более подходящее место для важного разговора, а наше место возле костра даёт слишком много земного уюта.
Старик вновь пережил преображение. Вода перед ним раскинулась крепкой тёмной сине - зелёной твердью, и он уверенно ступил на неё, следуя за Петром.
Большой цветник, росший где-то в глубине чащи противоположного берега, ранее лишь ощущался Марком, чем замечался им. Он тонул в бело-молочном тумане.
Пестрота цветов, деревьев и трав, перелив различных красок, пряный аромат успокаивали, создавали радостное ощущение.
Цветущие весной низкорослые многолетники располагались впереди. Невысокие тюльпаны, пиретрумы, наперстянки занимали среднюю часть цветника. Задний план был занят высокими летними и осенними многолетниками – очитками, хризантемами, сентябринками. Между ними прорывались травы – манжетка и сизая овсяница.
В этом цветнике стояли, как будто специально приготовленные для них, два уютных плетёных кресла. Скрытый алебастровой вуалью овал солнца нежно ронял свои лучи в лилейную дымку.
Пётр в роскошной тоге сидел напротив и какое-то время молча рассматривал Марка Себастьяна, будто видел его впервые.
Марк Себастьян первым нарушил молчание:
- Оказывается рядом со мною в земной жизни обитало такое могущественное лицо верхнего мира, а я и не подозревал о его сущности.
Пётр улыбнулся:
- Себастьян, ты невнимателен. А ну – ка, вглядись... Твой друг Пётр Игнатьевич сейчас мирно почивает в своей квартирке, как и положено пенсионеру. Так что, не будем будоражить пожилого человека рассказами о его якобы метаморфозах. Я лишь на время принял его облик, так будет легче вести беседу. К тому же - среди роскошной природы, так щедро рассыпанной господом по этой грешной земной тверди.
- Значит вы цените земную красоту? – спросил Марк Себастьян.
- Нам, обитателям облаков, космоса и сухих пустынь нравится заглядывать на землю, чтобы любоваться ею.
- А люди ещё и преобразовывают её, превращая в прекрасный сад, умножая красоту и замысел господний, - сказал, подумав, Марк Себастьян. – Как говорил Ламетри: «Не будем считать ограниченными средства природы! С помощью человеческого искусства они могут стать безграничными»,
- Но ещё Шекспир заметил, что «в природе есть и зёрна, и труха», - ответствовал Пётр. – Сколько раз человеки своим руками уничтожали созданное.
- Как и боги в своё время, переделывая мир, якобы во имя лучшего – заметил тихо Марк Себастьян. – Так что, в своих действиях высшие сферы иногда равны низшим.
- Не всегда. Есть установленные законы. Их менять нельзя, иначе наступит где-то сбой, и в мире воцарится демон хаоса. С этим не поспоришь, о упрямый и гордый Себастьян! Я вижу ты искренне полюбил этот мир, проникся к нему глубокой симпатией.
- Да, Пётр, это прекрасный и ужасный, любящий и страдающий мир!
- Да, но мы наблюдаем деградацию земного царства, его угасание. Человечество склоняется к разложению и самоубийству. Наша задача - поддерживать в мире равновесие, и мы иногда успеваем принимать необходимые меры... Хм... А разве ты, побывав человеком, не испытал огромного количества подлости, низости, мерзости, тщеславия, жадности, предательства и прочих негативных явлений?
- Да...Не буду отрицать, и такое было.
- Разве не было так, что ты, скучая по земле, тосковал по какому-то далёкому неземному миру?
- Было и такое, меня просто съедала тоска!
- Так вот, Себастьян, мы желаем твоего возвращения. Наш мир богат, прекрасен и величественен. Он более творческий и более справедливый, чем грешный земной. Мы приглашаем тебя туда. Твои немалые способности могут послужить созиданию...
Марк Себастьян горько улыбнулся:
- Сначала вы жёстко бросили меня вниз, в пучину земной жизни, а теперь предлагаете вернуться наверх?
Пётр вдруг отделился от своего плетёного кресла, взяв за руку Марка Себастьяна, и взмахнув явившимися крыльями, мгновенно поднял его в голубеющие небеса. Лишь там, в облаке белой пены, глаза его заблистали молниями, и он промолвил жёстко:
- Ты совершил серьёзное правонарушение, брат мой! Ты нарушил две заповеди: нельзя убивать (ты ведь не ангел смерти), нельзя нарушать постулаты Книги Судеб, выхватывая душу у ангела смерти, буквально из-под носа, и возвращать её в земное тело.
Острые голубые ветры и алые молнии пронзали Марка Себастьяна, бросая то в холод, то в жар.
- Я восстанавливал справедливость – твёрдо сказал он.
- И нарушал этим законы! И был низвергнут! Так нельзя! Знаешь, что стало с душой? Вернее, помнишь, что бывает с нею в таких случаях?
- Наверняка теперь душа стала неуловимой и бродячей.
- Именно. Она в земной жизни переселяется из тела в тело. Необходимо вернуть её обратно. И это должен сделать именно ты. Потому, что изначальным толчком к нарушению спокойствия весов послужило твоё действие, Себастьян. И это необходимо сделать именно сейчас...
- Вы имеете ввиду ближайшее время? – еле пошевелил губами Марк Себастьян.
- Именно так. Душа должна вернуться в обитель. Ну, а пока она у молодого юнца, по земным понятиям - даже мальчишки....
Марк Себастьян провёл по глазам, вытирая испарения облачной влаги, и заметил, что они уже стоят у реки. С волнением он осознал тогда, что находится у своего собеседника Петра в полной власти.
- Мне всё понятно... Но душа находится у мальчика, - промолвил Марк Себастьян, уже видя его жизнь, как картинку в книге. – А отнять жизнь у земного человека, тем более такого молодого – это большое несчастье для его близких.
- У него только мать, - промолвил устало Пётр, как будто разговор забрал у него много энергии. – Душа его, пережив очередное превращение, ещё молода, полна неясных планов и грёз, это не душа уже пожившего человека, уставшего от земного бытия и жаждущая отделения... Так что – сейчас самое время...
- Я посмотрю его душу, - сказал тихо Марк Себастьян, - определю её состояние...
- Как хочешь, - склонил голову Пётр. - Ты можешь вернуться, но пока что в ангельском состоянии способен пребывать лишь временно. Я думаю, ты не сможешь отказаться от такого шанса.
Он ещё что-то говорил, а перед глазами Марка Себастьяна была голова вихрастого, симпатичного мальчишки.
Так же незаметно всё и закончилось. Вот и разговор подошёл к концу, и вновь они сидели у костра, старик и неугомонный, хлебосольный Пётр Игнатьевич, будто и не было никакого разговора.
Старик отвлёкся от тяжёлых дум – было неумолимо хорошо – блестящая синевой река с плывущими островками листьев, седой, вьющийся змейкой дымок костра, согревшаяся на выглянувшем солнце нежнокорая берёза, и тёмный ельник, колышущий острыми верхушками под свежим ветерком, улетающие в серо-голубом небе птицы.
Пётр Игнатьевич пошёл в лесок за дровами, а старик спустился к реке. Она струилась медленно и величаво, блестя синевой с жёлто-багряными оттенками. В воде играли мальки. Старику вспомнились строки Тютчева:
Душа моя, Элизиум теней,
Что общего меж жизнью и тобою!
Меж вами, призраки минувших, лучших дней,
И сей бесчувственной толпою?..