- А почему ты называешь её СОломея, ведь правильно САломея? - спросила Клавдию Ивановну Марина.
Та сначала подняла удивлённо брови, но ответила невозмутимо:
- Так ведь окаем мы, по-волжски. Да и страшным человеком была та Саломея, о которой Библия речёт. А наша-то, - голос Клавдии Ивановны стал нежным, - была с соломенными волосами. Вот как...
Марина со Светланой переглянулись.
- Всё у вас перемешалось, - проворчала Марина. - И водку пьёте, и чужих людей чаем поите...
- Но не сквернословим, не курим и заповеди Божьи соблюдаем, - мягко возразила ей Клавдия Ивановна.
Между ними повисла тишина, в которой каждая подумала о своём, сокровенном.
Марина склонила виновато голову, хотя уже давно знала, что старшая сестра простила её за давнее обращение в суд. А та никогда не напоминала ей о нанесённой обиде и проявляла только заботу о ней и Светлане.
- Тётя, - произнесла, наконец, Светлана, - я утром, когда с автобуса к Вам шла, слышала, что Тимофей Васильевич умер.
Клавдия Ивановна подскочила со стула, повернулась к образам.
- Он, наверно, ещё до войны на пенсию пошёл, - задумчиво сказала Марина.
Клавдия Ивановна её не слышала - платок её уже мелькнул за окном.
- Нет, - возразила матери Светлана, - крестьянам пенсии стали назначать только в шестидесятые годы прошлого века.
- А Тимофеей Васильевич на руднике пенсию заработал, - сказала Марина, - городскую. Ты вот, недоучка моя, когда определишься в жизни? Мне уже внуков пора нянчить.
Светлана грустно улыбнулась и ничего не ответила.
За дверью послышался шум, и вошли сразу несколько человек: соседка Лидия, художник Иван Яковлевич и Клавдия Ивановна.
- А где?.. - вместо ответа на приветствие вошедших спросила Светлана.
Иван Яковлевич сразу понял её вопрос, сказал:
- Боб на Чусовую опять подался, дом там, заброшенный, взялся ремонтировать. Вам привет передавал, Светлана. Я вот провожу Тимофея Васильевича и тоже туда...
Художник устало сел на табурет.
- Да Вы к столу садитесь, - позвала его Клавдия Ивановна. - Поешьте, дел сегодня, перед похоронами, много будет...
Тот кивнул, но с табурета не сдвинулся, мял в руках шляпу.
- Иван с сыном новую домовину Тимофею Васильевичу долбят, - сообщила Лидия.
- Ну да, - усмехнулся художник, - не предупредил старик, что внезапно мир покинет.
Он поднял глаза на Клавдию Ивановну:
- Я пришёл сказать Вам, что брат мой, ювелир, готов купить у Вас все изумруды, он честно расплатится с Вами.
Пожилая женщина, сжав в кулаки концы повязанного на голову платка, медленно покачала головой.
Соседка Лидия, а вслед за ней и мать с дочерью, выжидающе переводили взгляд то на художника, то на Клавдию Ивановну.
- Вы даже не представляете, как рисковали жизнью из-за этих "камушков", - продолжал задумчиво Иван Яковлевич.
- Светлана, - вдруг спросил он, - Вы читали "Жемчужину" Стейнбека?
- Я читала, - насмешливо, вместо дочери, ответила Марина.
Художник, не обращая внимания на её тон, сообщил всем:
- Участковый у вас будет другой.
- А этот, Бычковский? - спросила Лидия.
Художник поднялся с табурета. Ещё помял в руках шляпу, усмехнулся:
- А этот Бычковский больше не будет служить в полиции.
- Он же ещё молодой идти на пенсию, - продолжала гадать Лидия.
- Это по другой причине, - пояснила ей Марина. - Не хватило смелости стать бандитом, пошёл в полицию. А там такие не нужны.
После поминок по Тимофею Васильевичу, когда все разошлись, Светлана спросила тётю про изумруды.
- Они теперь там, где и должны быть, - ответила Клавдия Ивановна, благостно улыбаясь. - И никому больше ни хлопот, ни зла не принесут.
- Что Вы такое говорите, - встревожилась Светлана. - Куда Вы их подевали? И шкатулку я что-то нигде не вижу... А, тётя?
Клавдия Ивановна отщипнула крошку от серого ломтя хлеба, отправила её в рот и, не поднимая глаз, сказала:
- Это всё Соломее принадлежит навеки. Это тайна её несчастной любви, и нечего ворошить...
Светлана заплакала и,подойдя к Клавдии Ивановне, обняла и поцеловала ту в щёку.
Она знала, что тёте сейчас бесполезно задавать вопросы.
Наверно, когда-нибудь, как Тимофей Васильевич, Клавдия Ивановна, устав носить в себе тайну, откроет её.
-