О предсказуемой судьбе московского интеллигента...

Он улетел. Теперь, мне без него плохо, вернее, мои дети скучают, а мне жалко их, а ему их не жалко...ему, стервецу из Индонезии, хорошо. У вонючего, своими жителями и углами подъезда, мы ежедневно встречаемся друг с другом глазами, где мои, воспалённые от дешёвых пластиковых линз, сливаются слезой с его по-чёрному, от хитрости, смеющимися бусинками. Он похоже на меня выделяется из общей толпы серых московских — я людей, он воробьев - как и изумрудные перья с красным хвостом, от большинства грязных лохмотьев, из-под которых торчат лапки отмеченные морозом двупалостью. Ему, как и любому заблуждающемуся  интеллигенту, кажется, что совместные набеги на чужой корм в балконных проемах, и провокационные полеты перед носом дворовых котов — цепных псов режима  -  даёт ему право быть выше всей этой чирикующей гопоты. А потому он пропадёт. Они сдадут его, использовав для отвлечения внимания кошек, по причине своего экзотического вида и длинны хвоста, ни минуты не сомневаясь в его прозападной политической ориентации, и плохом влиянии на голодный, замёрзший, полуголый коллектив сказками о том, что где-то еда появляется сама собой на деревьях, о теплом море и кошках, которые едят дома жульен. Его обманут так же, как обманул его я, посадив в клетку, вместо теплого моря, высоких пальм и сладких испарений от манго, поддерживающих его изумрудные крылья в свободном полете. Он, глупый, получил свободу быть тем, кем хотел, а я повод еще раз рассказать своим повзрослевшим детям «колобка», герой которого, тоже, как и он не дождётся морозов... Это у меня здесь осень — это время смерти и обмана, а на его родине в это время весна...пора безостановочной любви...Дочь и сын машут мне из окна, машут ему, машут нам, и не понимают, как я завидую тебе сейчас, Янкель...