Она была хороша. Ника была не из тех записных красавиц, которыми пестрит телевизионная реклама чистящих средств. И даже феноменальными формами похвастать она не могла. Но тем не менее она была хороша. Что-то было в её поведении, чуть более резком, чем это должно нравится другим. Чуть более развязном, чем это позволено молодой девушке. Глядя на неё, я думал о эмансипированных девушках первой трети двадцатого века. Тонкая сигарета в длинном мундштуке, небрежно зажата яркими сочными губами. Струйка дыма, поднимается по светлой коже лица. Сквозь дым влажно блестят темные, глубокие глаза. Бледная кожа, угловатые черты лица. Всё это отлично подчеркивается полумраком и мягкими тенями. Темные волосы, выразительные глаза под высоким лбом. То кроткие, то хищно сверкающие. Как же часто она дразнила меня этим невинным, неожиданно превращавшимся в вызывающе зовущий, взглядом. Ника вызывающе прямолинейна. Как стройный геометрический чертёж прекрасен своей безукоризненной точностью, так и она была интересна своей неуклюжей прямолинейностью. Когда я в первый раз её увидел, то сразу подумал о картинах модернистов. Эти полуженщины – полусущества, изображенные на полотнах. Словно перемешанные миксером и выплеснутые на холст, будоражили мой мозг.
Она была хороша. Ника часто одевалась в мешковатую одежду, будто пытаясь скрыть свою природную угловатость. Но свободный покрой только ещё резче подчеркивал изгибы тела. Мне казалось, что она этого немного стеснялась. Возможно, это было единственным чего она стеснялась. С течением времени Ника нравилась мне всё больше. Я часто задумывался о том, чем мы могли бы заниматься вместе. Представлял, что бы она могла сказать мне, в ответ на мои вопросы. Какие темы мы могли бы обсудить. Над чем посмеяться. Искал общие интересы. Но мы были слишком разными и оба чрезмерно зависели от условностей наших жизней.
Она была хороша. И я полюбил. Набравшись смелости, я сказал об этом Нике, но в ответ услышал только короткий недоверчивый смешок. Она не поверила мне. Приняла искреннее признание за неуместную глупую шутку. Ника стала для меня еще желанней. Чем более недоступной она становилась, тем больше я грезил нашим счастьем. Я стал одержим ей. Конечно в разумных пределах, я же не какой-то сумасшедший психопат. Ника не верила в наше совместное счастье. А я верил. И я завоевал её расположение. Я добился своего. Теперь ты веришь мне? Теперь ты веришь в меня?
Она была хороша. Всю свою жизнь я заблуждался. Я считал, что счастье нельзя схватить. Схватить и удержать. Но оказалось, что это очень просто. Самое главное захотеть, и не отступать в своём желании добиться счастья. Несмотря ни на что. Ведь всё что делается для удержания состояния безмятежного счастья, делается ради любви.
Она была хороша. Я лежал в кровати, выдохшийся после страстных ласк. Лежал, обжигая светлый пушок на её нежном ушке. Хотелось остановить это мгновенье. Заморозить это мимолётное ощущение. И я мог. И моё счастье было рядом, прямо под моей рукой. Оно было так осязаемо и так поразительно доступно. Так неожиданно просто было чувствовать это растворяясь в наслаждении.
Она была хороша. Сейчас Ника лежала, отвернувшись от меня к стене, неловко подогнув руку под себя. Я поправил ей руку, заботливо укрыл простынёй и прошептал:
- Люблю тебя.
-……………,- Ника ответила мне сердитым молчанием.
- Знаешь. Я боялся, что ты никогда не станешь моей,- глупо улыбаясь я перевернулся на спину, закинул руки за голову и уставился в потолок,- а теперь и вспомнить не могу, как мы были друг без друга.
Снова молчание в ответ на мои слова, но мне послышалась заинтересованность, и я продолжил:
- Уже четыре дня мы наслаждаемся друг другом. Нам с тобой никто не нужен. Я растворяюсь в тебе, а ты во мне…,- Я украдкой глянул на неподвижную спину своей собеседницы, ожидая подтверждения. И получив молчаливое одобрение продолжил:
- Одна только мысль не даёт мне покоя. Крутится и крутится на границе сознания. Глупая мысль конечно, но никак не отвяжется. Мысль о том, что всё в мире рано или поздно должно закончится. Что счастье мимолётно…
Вдруг, мимо меня пролетела огромная жирная зелёная муха. Пролетела с той хозяйской наглостью с какой кот невозмутимо прыгает к тебе на колени. Муха закрутила замысловатую петлю над кроватью. Свой вираж она закончила на плече Ники, скрытом простынёй. Муха протерла лапки и деловито заползла под простыню. Устав разговаривать сам с собой я прикрыл глаза и умиротворённо уснул. Уснул рядом с любимой.
Она была хороша. Еще несколько дней назад. Она была хороша. Она была жива. И сейчас я спокойно спал, не думая о пронзающем взрыве ярости в голове, когда Ника мне отказала. О красной пелене, затуманившей мои глаза. О тяжелых молотах, стучавших в голове. О вздувшихся венах на руках, судорожно сжимающих женское горло. Спал, не чувствуя приторно сладкого запаха, разложившегося рядом со мной тела. Не замечая тучи мух, роившихся и издававших утробный рокот. Спал, не слыша яростно стучащего в дверь соседа, привлеченного мерзким запахом.
Я никак не хотел принимать, что счастье мимолётно.