- Да, старик был, видно…, - Федор Викторович провел средним пальцем по открытой пасти медведя и, задержав его на нижнем клыке, спросил, - а, кем? – и, прищурившись, не пряча язвительной ухмылки, посмотрел на Синцова. – Как вы думаете, Николай Иванович, кем он был?
- Таксидермистом?
- Чучельником? Ненавижу иностранные слова. Таксидермист, хм. Нет, он был творцом.
- Не понял? – Николай оторвался от планшета и вопросительно посмотрел на Федора Викторовича. - Так мне и записать? Вертилов Сергей Петрович, творец, пропал пятого марта… Так? Только Творец, дорогой вы мой, это не тот, кто убивает или из шкуры убитых животных делает их чучела.
- А он этим никогда и не занимался, - раздался из угла комнаты мягкий женский голос.
Николай обернулся и посмотрел на Веру Сергеевну. На глаз ей было около сорока лет. На полноватом лице ни одной морщинки, посередине ее полных губ, напоминавших наливающийся розовым цветом плод шиповника, сидел черненький паучок – родинка. Глаза большие, вроде бы светло-серые, а, может, и голубые. Тусклое освещение комнаты не давало возможности рассмотреть их цвет. Строгое черное платье скрадывало её полноту. А ноги…
Николай отвел с них свои глаза на экран планшета.
- Нет, нет, папа совершенно не занимался выделкой шкур, изготовлением чучел, - женщина, легонько вздохнув, села за столом напротив Николая, обдав его волной приятного запаха - жареного кофе. – вы - корреспондент нашей «Вечерки»?
- Нет, извините, - почему-то пряча глаза от Веры Сергеевны, сбивчиво прошептал Николай.
- Он из «Городских ведомостей», - опередил Николая следователь. – Может, слышали, Николай Синцов.
- А-а-а, да, да, - улыбнулась хозяйка. – Читала вашу статью о Верамондове. Ужа-ас! Такой уважаемый человек в городе… бы-ыл, - с расстановкой сказала, как бы тем самым ставя ударение на каждой из гласных. – Депутат городской Думы, директор фи-ирмы. Вы так обо всех его делах страшно написали, что на сердце стало тяжело, оно заболело, когда читала. Вы, наверное, еще и детектив?
Оторвав руку от клавиатуры на планшете, Николай посмотрел на ее подбородок, на глубокое декольте, и снова – на губы.
- Н-нет, нет, - прошептал Синцов, - я - журналист, пишущий на разные темы. Газета коммерческая, штат маленький, - почему-то начал оправдываться Синцов.
- Я с удовольствием читаю ваши статьи, - не сводя своих глаз с Николая, кивая подбородком, стала говорить хозяйка дома, - и про воров, и про директора завода, и про пожарников, и про депутатов и их дела всякие.
- Рад, рад, да, да, - легонько улыбнувшись, пряча глаза в ноутбуке, быстро заговорил Синцов. – Но, вот, к сожалению, все эти статьи уж больно большими получаются. Редактор вечно недоволен этим.
- И зря, - быстро застукала по столу своими белыми пальчиками с короткими ноготками хозяйка дома. – Я вашему Игорю Петровичу об этом обязательно скажу. Молодежь сегодня, может, и не читает газеты, потому что там кроме рекламы и выборов с отчетами администрации города больше нечего смотреть. Но у вас совсем другая газета, а ваши статьи в ней, как родник: о жизни, о делах людских. Особенно нравятся под рубриками «Из зала суда» и м-м-м, а… «Психология». Да, да, да, а еще как-то, н-напомните…
- Он у нас писатель, - снова вставил свои «три копейки» Фёдор Викторович.
- Правда? А какие вы книги написали?
- Да, нет, нет, не писатель я, а только журналист. А книги так, небольшие брошюрки, раз в квартал выходят бесплатно для подписчиков нашей газеты.
-…С детективными рассказами и романами Николая Ивановича, - добавил Дятлов, - и скажу вам, довольно-таки, с профессиональной точки зрения, интересные, читаются легко и с узелками, которые нужно распутывать читателю.
- Нужно обязательно подписаться на вашу газету, – её взгляд был опьяняющим.
- Вера Сергеевна, а ваш отец был охотником? – Николай посмотрел на чучело головы медведя, прикрепленное к темно-коричневым стеновым панелям комнаты справа от входной двери.
- В каком-то смысле да. Хотя, - женщина, сжав губки, с дрожью в голосе прошептала, - в последние годы старость уже свое взяла. Но папа старается этого не показывать никому, покупает лицензию на боровую дичь, но так её и не использует. Он постоянно чистит ружье, перебирает патроны и говорит мне, что собирается утром на зорьку.
- И выезжает? – присел рядом с Николаем следователь.
- Да, да, уезжает. Может, даже и на озеро или в лес, не знаю точно. Но скорее всего, просто так, для того чтобы подышать там воздухом, послушать пение птиц, может, с охотниками у костра посидеть. Но его в последнее время что-то большее томило, - продолжила свое размышление Вертилова. - Может, мысли о старости или о приближающейся смерти.
- А почему именно к такому мнению вы пришли? – следователь, открыв блокнот, начал в нем что-то записывать.
- Он стал меня просить, чтобы я в церковь чаще ходила, и передавал листок с записанными именами, чтобы священник их поминал в своих молитвах. Многие имена из них мне незнакомы. Святой воды просит приносить ему, иконы разные покупать, молитвенники.
- Иконы и чучела животных!? – то ли Дятлов задал вопрос, то ли удивился какому-то несочетанию этих увлечений Вертилова.
Но Николай этому нисколько не удивился, понимая, что на старости многие люди начинают обращаться к Богу, просить у него прощения за какие-то свои дела, совершенные ими в Миру. Сергей Петрович, такой же человек, как и все. С одной стороны, судя по должности, которую он занимал больше тридцати лет на химическом комбинате – инженера по охране труда, должен нести добро, требуя от человека соблюдения всех требований безопасности. Почти как в Библии, только вместо десяти заповедей Христа: «Не убивай», «Не прелюбодействуй», «Не кради», их у него было больше, целые талмуды по каждой профессии. «Оголенный провод не трогай…», «Рабочее место должен содержать…», «Вентиляция должна работать…»
«С одной стороны, все мы - грешники», - подумал Николай и стал прислушиваться к разговору Веры Сергеевны со следователем.
- …Он спас ему жизнь. Вот с тех пор Иннокентий Григорьевич и стал доставлять папе эти чучела. Это я придумала, как их расположить в этой комнате, какими должны быть стены. Человек, присутствуя в гостиной, должен ощущать себя в мире рыцарей! – приподняв глаза на Николая, с восклицанием прошептала Вера Сергеевна.
- А по характеру, каким он был? – спросил Николай.
- Николай Ива-но-вич! – с укором на Синцова посмотрел Федор Викторович.
– То есть, извините, какой он по характеру? – поправился Николай.
- Я все поняла, - улыбнувшись, успокоила гостей Вера Сергеевна, - и отвечу на все ваши вопросы. Сам по себе, отец мягкий человек, хотя на работе был совсем другим, его даже называли Питбулем. Это такая бойцовая порода собак. Вот я и старалась здесь создать такой же мир, ну, так сказать, загадочный, сугубо мужской, чтобы люди, пришедшие сюда в гости к нему, ну, сами понимаете…
- Питбуль! Эта собака считается и охотничьей, - задумавшись, сказал Федор Викторович, - а не только для охраны и собачьих потасовок.
- Я тоже об этом читала. У нас никогда не было ни собак, ни кошек. Папа не выносит их, хотя и был охотником. Он - чистюля.
- А гости у вас бывают часто? – спросил Дятлов.
- Нет. Папа по характеру аскет. Когда мама ушла из жизни, - женщина замолчала и, сжав губки, посмотрела на свои руки, лежащие на темной, кофейного цвета, столешнице. Потом подняла глаза на Николая. – Умерла она, когда я в первый класс ходила. С тех пор папа заменил мне маму. Он жив! Федор Викторович, отец жив!
- Я тоже в это верю. Мы просмотрели все последние трехдневные записи видеокамеры, установленные на магазине, расположенном напротив вашего дома. Он не выходил, так что я тоже не понимаю, как он мог исчезнуть. Может, у вас есть другой выход из дома? – Дятлов не сводил с Веры Сергеевны глаз.
- У нас только один выход и два подвала. В одном мы храним старые вещи.
- Обычно принято их хранить на чердаке, - перебил хозяйку следователь.
- Они там пропадут, - голос Вертиловой стал немножко громче, - ссохнутся, моль их поест. А в подвале поддерживается низкая температура и влажность. На чердаке, - подняв глаза на Николая, - извините. А во втором подвале установлено управление водоводом, отоплением, канализацией…
- Может, он ночью как-то вышел, когда произошли какие-то переключения записывающего видеоустройства в магазине? – размышлял вслух следователь.
Николай, слушая разговор Дятлова с хозяйкой дома, встал из-за стола и пошел к заинтересовавшей его внимание голове чучела кабана-секача. Создавалось такое впечатление, что вепрь в это мгновение пробил стену головой и осматривает, на кого из людей, находившихся в этой комнате, накинуться. Видно, этот секач был огромным и страшным. Вот и сейчас вепрь внимательно следил за приближающимся к нему человеком, оголил клыки и вот-вот бросится на него, чтобы разорвать и растоптать Синцова.
Чувствуя это, Николай невольно остановился. Показалось, что вепрь похрюкивает. Показалось? Николай осмотрелся по сторонам, и через некоторое время все же решился ближе подойти к чучелу.
Нет, все просто показалось. Голова кабана была неплотно прибита к стене, по концам шкуры видна черная тесемка, скрывающая пустоту. А вот глаза у животного, как настоящие, а не какие-то пластиковые пуговицы. И клыки темно-желтые. Один цельный, а второй – наполовину сломан. Язык чуть поднят, тоже создается впечатление, что он сделан не из резины или какой-то ткани, а настоящий.
Николай оглянулся, посмотрел на беседовавших между собой Веру Сергеевну с Дятловым и протянул руку к пасти кабана. Дотронулся до его языка. Он был сухой, было трудно понять, он состоит из натурального мяса или какого-то его искусственного заменителя. Надавить побоялся, вдруг голова плохо держится на стене…
Гостиная была большой шестиугольной формы. Четыре широких окна закрыты тяжелыми гардинами кофейного цвета, не дающими дневному свету пробиться в комнату. На стенах по краям висели свечи-бра, тускло освещающие комнату. Под лестницей, поднимающейся на второй этаж, увидел дверь. Медленно направился к ней, стараясь мягко наступать на пол, чтобы не шаркать кожаными тапками по паркету.
- Можно и кофе. Николай Иванович, вы не против? – окликнул его Дятлов.
- Что?
- Вера Сергеевна хочет угостить нас кофе!
- Да, да, спасибо.
Синцов остановился, посмотрел на хозяйку, направившуюся к выходу из зала, потом - на дверь под лестницей и невольно отшатнулся от увиденного. Огромная кабанья голова с полуоткрытой пастью грозно смотрела на него. Но ее здесь только что не было, а была дверь?
Оказывается, это было огромное зеркало, прикрепленное к стене. А кабанья голова, закрепленная на стене сзади, отражалась в нем, почему-то в укрупненной форме. Главное, что удивляло, в этом зеркале он был не чучелом, а живым, голова его поворачивалась то влево, то вправо, выискивая свою жертву. Аж, мурашки от этого пошли по телу.
Николай невольно с испугу шагнул вправо и хотел было сказать об увиденном Федору, как тут же заметил огромную медвежью голову, смотревшую на него с другой стены. Дрожь снова прошла по телу. Казалось, что и медведь живой, и Синцову сейчас будет не сдобровать от него.
- Угэ-ээх, - рыкнул он.
«Что это? - Николай с неунимаемой дрожью в теле посмотрел влево на вторую медвежью голову, прикрепленную к стене у входной двери. – Неужели и она так четко, и, более того, увеличено, отражается в этом зеркале? Это, видно, какая-то новая модификация зеркал типа 3D, а для «оживления» еще и специально трясется. Вот дела-а».
Синцов, сжав пальцы, успокоил себя, и направился к медвежьей голове.
Да, он оказался прав. Это было такой же величины зеркало, как и то, что под лестницей. Посмотрел вправо и тут же вздрогнул от оскалившейся волчьей пасти. Слева на него также грозно смотрела лосиная голова, опустившая свои огромные рога-лопаты, и сейчас вот-вот кинется на гостя, чтобы забодать его.
«А где настоящая? А-а, вон, у второй двери, расположенной напротив выхода в прихожую. Удивительно, лосиная голова самая выдающаяся здесь по своим размерам, а её-то сразу и не приметил, - удивился Николай. – А слева на него смотрел кабан. Да, я его уже видел» - и, глубоко вздохнув, Синцов посмотрел на Фёдора Викторовича, стоявшего у стола, и так же с удивлением рассматривающего зеркальные отражения чучел голов животных.
- Страшно, да? – прошептал Синцов.
- Не говорите. Я даже струхнул.
- Мальчики! - голос Веры Сергеевны в этот момент оказался некстати, оба и с испугу вздрогнули. - Что, напугала вас? - засмеялась она. – Это придумал отец, – и, поставив на стол поднос с чашками, вернулась к выходу в прихожую и нажала на выключатель.
Вместо света, на зеркала сверху стали опускаться шторы, темно-коричневого цвета, над столом загорелась люстра. Её свет был не ярким, располагающим к спокойному разговору.
– Если честно, я сама очень боюсь этой комнаты и поэтому всегда в ней оставляю включенными бра. А пока папы нет, живу не в своей спальне на втором этаже, а в малой гостиной, что у кухни с той стороны, - махнула она в сторону прихожей рукой. - Там кровать для служанки.
- Да, да, - осматриваясь по сторонам, кивнул Дятлов…
- 2 –
- Федор Викторович, у меня уже времени нет, - просяще посмотрел на следователя Синцов.
- Нет, нет, Николай Иванович, не торопись, - поднял руки Дятлов. – Давай, как договаривались. Поделись первыми впечатлениями об увиденном, услышанном, а завтра-послезавтра, заново встретимся и поговорим на эту тему. Ну, что скажешь?
- О чем? – глубоко вздохнув, отодвинулся к спинке скамейки Синцов и, поняв, что следователь повторять своего вопроса больше не будет, сказал. - Я ошеломлен тем, что увидел, - и, замолчав, задумался.
Бросив горсть семечек стайке голубей, суетящихся у скамейки, Федор Викторович, наблюдая за ними, сказал:
- Вы, журналисты, в принципе, от нас не отличаетесь. Я прав, Николай Иванович?
- Наверное, - пытаясь собраться с мыслями, ответил Николай.
- Вы поверили этой женщине?
- Я как-то над этим вопросом и не задумывался, - смутился Синцов.
- Николай Иванович, мы с вами уже знакомы лет десять или больше?
- Больше, больше, двенадцать с чем-то, - почему-то удивившись заданному вопросу, Синцов внимательно посмотрел на Дятлова.
Его одутлое полное лицо с двумя наплывающими друг на друга подбородками, заросшими седовласой колючей щетиной, всегда сбивали Николая с мысли. Дятлов вечно выглядит каким-то неухоженным. Его глаза прятались под седыми космами не стриженых бровей, как и волос на голове. Щеки тоже не бриты, нос вечно лоснится от жира или пота, толком, и не поймешь. Воротник у него никогда не застегнут на последнюю пуговицу, потому что по размеру маловат, из-за чего узел галстука спущен до второй верхней пуговицы.
Выждав короткую паузу, Дятлов продолжил:
- И что-то вас смутило в этой встрече или нет?
- Федор Викторович, вы меня никогда за время нашего знакомства не приглашали на расследование, а только давали интервью по делу, которое закончено, и судом расставлены последние точки, кто виноват и на сколько. Ну, так ведь?
- Коля, - повернувшись к Синцову, Дятлов улыбнулся, - не ври. Следствие происходит не только на месте преступления, но и во время встреч с подследственными. А я вас не раз приглашал на такие мероприятия в роли своего помощника. И результат был всегда! Так?
- Ну, - смутился Синцов, - может, и так. Только вы мне об этом никогда не говорили.
- Так как с вами, по имени отчеству говорить, или как всегда?
Николай в ответ улыбнулся:
- Давайте по-старому, по имени. Федор Викторович, поймите, для меня нужно время. То, что я увидел, услышал, требует осмысления и, конечно, расспросов. Первое впечатление: его дочь что-то скрывает от нас.
- Вот, Коленька, наши мнения уже сходятся. А я ведь с ней встречаюсь уже не первый раз. Нет, она не актриса. Совершенно нет! Она врет прямо в глаза и улыбается.
- А когда правду говорит, какие у нее глаза, Федор Викторович?
- Интересный вопро-ос! – протянул последний слог следователь. – А я еще и не разобрался. Она всегда какая-то мягкая, податливая, а поглубже начинаешь копать – сталь, броня, прямо! Танк.
- Знать бы, где врет, а где нет, - Синцов протянул Дятлову открытую коробку с монпансье.
- Ну, вы, Николай, как всегда неудержимый сладкоежка, - Выбирая из жестяной коробки красные и желтые леденцы, прошептал следователь. – Я люблю кисленькие конфеты, с соком лимона, киви, барбариса. Спасибо!
- Вы, Федор Викторович, пригласили меня, потому что в расследовании есть какие-то трудности, или потому что уже знаете, как распутать этот узелок? У вас с Верой, м-м-м…
- Сергеевной, - напомнил Дятлов. - Ее папа в прошлом году уже два раза пропадал. Один раз на три, второй раз на пять дней, потом появлялся. Когда же его расспрашивал о том, где он был, старик не помнил. Хотя и «стариком» то его не всегда я готов назвать. Правда, правда, Коленька. Иногда казалось, что он лет так на десять младше своего возраста выглядит: шебутной такой, юла, прямо, и при всем этом - нервный, поправлюсь, психически неуравновешенный человек. А потом, буквально, через день встречаешься с ним, и куда это все делось: больной старик, опирается на клюку, смотрит на тебя исподлобья…
- Трость! – поправил следователя Синцов.
- Нет, нет, Николай Иванович, на клюку. Это - ветка или обломленное молодое деревце и, скорее всего, м-м-м, осина. Да, да, осина, покрытая лаком. А ее ручка, это - кусок корневища, такой скрюченный, - показал рукой Дятлов.
- Осина?
- Она крепче сосны и березы и гибче, я вам скажу, Коленька. Но не в этом суть дела, хотя такую мелочь из дела тоже исключать нельзя. Так вот, продолжим разговор о том, как он быстро меняется на глазах. Почему бы это может происходить, как вы думаете? - следователь внимательно посмотрел на Николая.
Синцов смутился и повернулся к нему:
- Об этом лучше с психиатром поговорить, с терапевтом. У деда же есть лечащий врач?
- Терапевты просят предоставить его «Историю болезни», а в ближайших поликлиниках ее нет, хотя живет здесь он уже около двадцати пяти лет. И в больнице тоже ничего о нем нет.
- Может в заводском здравпункте?
- В заводском? То есть в здравпункте химкомбината? – с удивлением посмотрел на Синцова Дятлов. – Как-то этот момент я выпустил из виду. А там есть поликлиника?
- Здравпункт, - уточнил Синцов. – Я там до армии год токарем работал.
- А Вертилова Сергея Петровича тогда не знали, случайно?
Синцов пожал плечами:
- В те времена охране труда уделяли серьезное внимание. Да, да, уделяли. Свой станок я всегда содержал в чистоте, если работаешь с длинной трубой или длинным брусом, то они не должны были выглядывать из передней бабки станка больше чем на тридцать-сорок сантиметров. И, более того, эта деталь должна была быть закрыта сеткой…
- Все, хватит, хватит! – приподнял обе руки Дятлов.
- Да мастер с наставником токарем за мою подготовку к самостоятельной работе отвечали. А Вертилов? Нет, я с такой фамилией не встречался.
- Правильно, правильно, Коленька. Не встречали этой фамилии потому, что не допускали нарушений правил безопасности. А если бы нарушили и от этого кто-то бы пострадал, то не обошлось бы без него или того, кто в тот момент работал в должности Вертилова.
- Что?
- Понятно. Федор Викторович, ну, а как вы думаете, где же он эти дни проводил?
- А вы думаете, мне нужно в этом обязательно разобраться? Ну, может, Вертилов в лес к другу своему, к егерю, ездит, может, к своей первой любви или заводской любви какой-то. Может, в карты любит поиграть со старыми знакомыми. Да, да, и такое бывает. А дочке в этом стыдится признаться. Скрывает все и от меня. Вот так, Коленька.
- Вы меня сюда пригласили, чтобы обсудить этот вопрос?
- А почему бы и нет, Николай Иванович.
- (?)
- Вы - журналист, пишете детективные романы. А, значит, обладаете хорошей аналитикой, умеете размышлять, так?
- Ну, это моя работа, – встал со скамейки Синцов, и голуби тут же разбежались и разлетелись в разные стороны, и расселись на соседних скамейках и ветках деревьев.
- Вот поэтому я к вам и обратился.
- Спасибо, - пожал руку следователю Николай. - Федор Викторович, вы уж извините меня, но чтобы сделать какой-то вывод о том, что мы с вами полчаса назад видели, то нужно хотя бы на что-то опираться сначала. Вы же, не сказав толком ни слова об этом человеке, о его дочери, привели меня сюда. Я вас так и не понял, с какой стати вы это сделали? Я не психолог со стажем, не переводчик женских мимик, эмоций, хитростей разных на мужской язык.
- Извините, но вы владеете тем, о чем я вам сказал. Вы для меня своего рода спасательный круг, Коленька. Вот хожу по кругу, глаза замыливаются, что-то не замечаю. А с вами по этому вопросу поговоришь, а вы по-другому смотрите на это. Беру вашу ниточку, начинаю ее разматывать, а она, глядишь, и есть та, что нужна мне.
- Я рад, я рад, - Синцов еще раз пожал руку вставшему за ним со скамейки следователю. - А сейчас, как видите, я ни чем не смог вам помочь.
- Зря вы так думаете. Очень и очень помогли. Здравпункт – это раз. Второе, его дочка при вас разговорилась. А то со мной все о чаях рассуждает, о видах сахара, как нужно все это употреблять и когда.
- Вы знаете, одного не могу понять, где они деньги нашли, чтобы такой дом построить? Вместо линолеума, ламината на полах паркет. Стена гостевой комнаты покрыта доской красного дерева. Зеркала невиданные, трехмерные. Каждая штора – вся месячная пенсия старика, а дочь - домоседка, нигде не работает. А каким кофе напоила! Аромат от него исходит словно клейкий дым. После двух глотков унес куда-то меня, начались какие-то видения, все ожило.
- Хм, - удивился Федор Викторович. – Я тоже что-то такое почувствовал, думал, у меня сосуды какие-то открылись в мозгах от этого кофе, окрыляющие. Это, знаете, бывает, когда из душной комнаты выходишь на свежий воздух, и он тебя сразу опьяняет, дает крылья и несет, несет тебя на них, э-эх.
- И хочется летать, летать, - вспомнил Синцов слова Водяного из мультфильма. – Ладно, Федор Викторович, давайте без обид, мне пора. Сегодня выпускной день газеты, а я еще одну статью не закончил, извините, - и, поклонившись, и, приложив руку к груди, Николай побежал к остановившемуся микроавтобусу. – До завтра! – крикнул он следователю.
Пропустив выходившую из микроавтобуса женщину, Николай прошел в конец салона «Газели» и сел у окна. Нашел глазами стоявшего у остановки Федора Викторовича и, улыбнувшись, поднес к стеклу левую руку и сжал ладонь в кулак, мол, все будет нормально.