Не верь, не бойся, не проси,
Глаза твои всегда открыты,
И будь хотя бы раз побитым,
Не верь, не бойся, не проси.
Николай Трофимов
Странная штука память. Напрочь забываются события недельной и месячной давности, улетают в неизвестность имена и фамилии знакомых и бывших коллег, тонкими ручейками песка сквозь пальцы уходят в небытие маленькие радости и большие печали. Но некоторые случаи сидят как крепко вбитый гвоздь опытным и мастеровитым плотником и не дают покоя, постоянно вовращаются из более чем полувековой давности.
В школе с первого по четвертый классы все предметы нам преподавала одна учительница. В эту пору детский ум с жадностью впитывает как обычные, так и матерные или попросту дурацкие слова, не задумываясь об их значении. Одним из таких - училка, мы стали называть своих учительниц. Осознание разницы между учителем и училкой приходит гораздо позже. В пятом учителей стало много, каждый вел свой предмет, да еще и появился классный руководитель в лице Любови Васильевны, которую мы прозвали Любушкой, не забывая при этом и слово училка. Учитель уже минувшей сталинской эпохи, выкованная и прошедшая закалку в горниле до и послевоенной педагогики. Вела она русский язык и литературу.
Всем известен в уголовном расследовании прием "плохого и хорошего следователя", а в воспитании метод "кнута и пряника". В воспитании и обучении подрастающего поколения Любушка признавала только способ "плохого следователя" с кнутом в руках. Ученики её не то чтобы не любили или не уважали, они её элементарно боялись. В случае, о котором я хочу рассказать, она изменила себе и отошла от своих принципов, с блеском исполнив роль "доброго следователя" с кнутом за спиной.
В начале того злополучного урока по русскому языку как всегда была проверка домашнего задания. Что мы тогда изучали: суффиксы или деепричастные обороты, существительные или прилагательные, корни или "ча ща пишется через а" - не имеет значения, рассказ не об этом. В памяти остался лишь глагол "не верь".
Первым к доске был вызван Толик Петров. Поморщил Толя лоб, побормотал что-то и с гордо вытянувшей лебединую шею двойкой в дневнике отправился обратно за парту.
Радик Багаутдинов долго волочил ноги, умудрялся запинаться о гладкий пол, молчал как партизан и с той же отметкой, что и у Толика Петрова, вернулся восвояси.
Высокий увалень Гена Торопов у доски долго переминался с ноги на ногу и бубнил: - Бу - бу - бу... суффикс, бу - бу - бу... это я читал, бу - бу - бу..., но не запомнил, бу - бу - бу... предложение, бу - бу - бу... больше я ничего не помню, бу - бу - бу...
Наташа Красильникова гордой павой прошествовала к столу учителя, стреляла глазами по сторонам, но успеха это не принесло. Та же отметка.
Любушка решила вызвать кого-нибудь посильнее и выбор ее пал на Юру Еремеева. Не помогло - опять двойка красовалась в дневнике.
Вот тогда Любовь Васильевна опустила голову, посмотрела на притихший класс поверх сползших на нос очков и очень спокойным елейным голосом сказала: - Вижу не дался вам материал, не поняли вы меня на прошлом уроке. А потому сейчас, чтобы не тянуть кота за хвост, не маяться вам зазря у доски, прошу всех встать, кто не знает урока. Опрашивать буду только тех, кто сможет ответить, а уж потом повторим всё заново.
Первой поднялась отважная пионерка и отличница Люба Вотинцева. За ней без всякой спешки и очередности стала подниматься остальная подрастающая смена комсомола.
Я не спешил. Вроде бы на троечку захудалую знал урок, но ласковый голос Любушки сбил меня с толку. И в результате тоже оказался в числе тех трех десятков, что уже стояли на ногах.
Единственный, кто заподозрил подвох в действиях классного руководителя - Айрат Латыпов. Он не ожидал никаких милостей от учительницы, нагнул голову пониже к парте и судорожно запихивал промокашку за щеку. Ни один изверг не вызовет пионера к доске с таким огромным флюсом.
В результате, когда за партами остались новоиспеченные двоечники, немногочисленные вызубрившие урок и "больной" Айрат, Любовь Васильевна обвела стоящих взглядом и рявкнула: - Дневники на стол!
Оставшуюся часть урока учительница любовно выводила каллиграфическим почерком перьевой ручкой с красными чернилами огромные жирные единицы, нагло выскакивавшие в соседние строчки, и приглашения родителям на внеочередное классное собрание по поводу возмутительного поведения подрастающего поколения.
За два года Любовь Васильевна провела не одну сотню уроков, много знаний вбила в непутевые головы, но разговор не о знаниях. В памяти как упомянутый гвоздь остался всего лишь один урок русского; глагол единственного числа, второго лица, совершенного вида, непереходный, действительный, повелительного наклонения "не верь" и дурацкое слово училка.