1. Дуры мокрые.
Рассказ №3 из цикла рассказов «Я – бабушкина дочка».
Была у психиатора. Врач сказал:
«Психических заболеваний нет. Просто
весёлая дура».
Старый анекдот.
«А Бабыра говорит, что она Бабыля!» – сердито сказал наш маленький сосед Илюшка, когда за Ириной Петровной и моей Лилей закрылась дверь. Ирина Петровна живет над нами: соседка сверху. Она твердо убеждена, что внучка, то есть я, не должна звать бабушку просто Лилей. «Ах! Ириночка Петровна, – говорит Лиля. – Пусть это будет твоя самая большая печаль. Но у нас для таких разговоров всегда находится сквозняк, и мы свой уклад не меняем». При этом она обнимает свою любимую соседку. Лиля высокая, худая. Ирина Петровна низенькая, пышнотелая, мяконькая. И в этот момент они напоминают мне небрежно написанную букву «Ю». Наша соседка не перестает нас перевоспитывать. Вот уже и Илья подключился. «А моя любимая Бабыра умная. Она же преподатель». Так называет ее внук. Илюшке три с небольшим гаком. Он недавно научился произносить звук «р» и делает это с удовольствием, раскатисто и не всегда к месту. Самые популярные у него на сегодняшний день слова «тарарам», «Варвара» и «котретка с картошкой». За последний час, если сказать с преувеличением, я их слышала раз сто! А сейчас он собирается считать сразу с тридцати. Мы с ним сегодня на ответственном задании. «Мы с тобой поварьята! И будем делать не селёдку, а, как там ее, а-а, шарлётку!» – гордо говорит малыш с щечками-снегирями. Лиля с тремя подругами ушла в баню. Она немало времени потратила на то, чтобы ее подруги стали банщицами. Но довела результат до совершенства. Теперь они каждую среду в 13.30 встречаются в бане. Первый день работы бани после выходных, первый сеанс. «Не так жарко, не так мокро, не так душно. Все не так наши», – по словам Лили. Наша баня – старушка, но молодится. Каждое лето поправляет «макияж», подштукатуривается. Она любима и почитаема у истинных ценителей банного пара. Помывочные отделения и парные там просторные. А в парных, помимо вентиляции, есть еще и окна с форточками для проветривания и просушивания. Печь большая, с дверцей, а не какая-то тарелка, как на полдник, только с камнями. Баня наша двухэтажная. Первый этаж развлекательный: номера, бильярд, буфет. На втором расположены общие отделения. Пол-этажа занимает мужское отделение, пол – женское. Между отделениями двери: и в раздевалке, и в моечном отделении. Защелки или задвижки закрываются с дамской стороны. Дочери Евы их охраняют. В моечном дверь подперта гранитной лавкой. Враг не пройдет, честь сбережем! Небольшое неравноправие мужчины с лихвой компенсируют летом. Весь этаж в четверг, пятницу и воскресенье полностью отдается мужскому роду. А среда и суббота – женские дни. «Конечно, им нужнее, – ворчит Ирина Петровна. – Не зря же шутят, что, только проехав в маршрутке, начинаешь понимать, как мало мы дарим на 23 февраля носков и одеколона».
И вот, наконец-то, звонок в дверь! Шум, смех, прихожая наполнилась запахом березовых веников, сразу стала тесной из-за сумок. И вот мои красавицы! Румяные, чистые, веселые!
«Пошли, дуры мокрые, чай пить! Марьяш! Все готово? Уж, больно, вкусно пахнет!» - «Дур-р-ра – это нехорошее слово, не для названия девочек, тем более таких старых. Бабыра, разве вы дурры?» - «Ну, что ты, Илюша, это мы про акул вспомнили. Они же кусаются. Это они – дуры мокрые!» Илюша, увидев, что справедливость восстановлена, ушел в гостиную смотреть мультики. А банщицы расселись за кухонным столом, и Лиля стала рассказывать.
«Марьяш, ты помнишь дородную тетку из рыбного отдела? – Зиназин? – Ну, да, Катерину». Тут нужно пояснить. Дородная, а, точнее, просто здоровенная бабища Катя не самый подвижный элемент в системе «прилавок- склад» в небольшом магазинчике «Колобок». Это магазин самообслуживания, кроме отдела «мясо-рыба», где за прилавком с трудом размещается наша героиня. Она обладает низким хриплым голосом не очень приятного тембра. На витрине товар как образцы. А хранится он в холодильниках на складе. Качество продукции хорошее. Покупателей много. Разговор с покупателем заканчивается обычно зычным рыком Катьки. «Зин, а, Зин! Неси вырезку свиную!» или «Зин, а, Зин! Неси семь крупных карасей!» Со временем все перестали говорить: «Иду в «Колобок», а стали говорить: «Иду к Зиназин». Так Катерина и стала Зиназин. Когда она была выходная среди недели, то обязательно ходила в баню. Как и получилось сегодня. Лиля продолжила свой рассказ, смеясь:
– С сегодняшнего дня баня работает по зимнему расписанию: общие отделения разделены по пол-этажа. Зато каждый день и мужской, и женский. Об этом сообщает невзрачное объявление у входа и у кассы. Не объявление, а тест на внимательность. Но мы увидели. Мы же пораньше приходим. Приготовили парную, напарились, отдыхаем в раздевалке. Вдруг с шумом вваливается Зиназин. «Ни мне здрасьте, ни тебе спасибо!» Этот анекдот потом расскажу. Со слоновьей грацией она обошла раздевалку. «Не места, а одна хрень осталась!» После этих слов Зиназин подходит к двери, открывает защелку и переходит к мужикам на их половину. Мы замерли. Похоже, Катерина тест на внимательность не прошла! Мы все приподнялись, ожидая шума, визга. Но за дверью было тихо! Мы переглянулись. Весьма неожиданно! Мы уже начали терять надежду на бесплатное развлечение. И вдруг…. Катькин отборный мат был слышен на двух этажах! Смысл был таков: «Ах, вы, – заменим истинные слова для приличия, скажем, например, – сволочи! Пришли, разложили свои распаренные причиндалы на хороших лавках!» Обозвав их смачно, Зиназин всех их с «ихними маленькими х…рами» отправила на один большой трехбуквенный, дабы не занимали отделение в женский день. Зиназин так их крыла, что мужики поначалу растерялись: «Не наш, что ли, день?» Потом сообразили, стали ржать, сбросили свои простынки и дружно, голыми, стали надвигаться на Зиназин. Они требовали объяснения, чем это ей не нравится картина, состоящая из столь достойных оголенных частей тела, если перевести на литературный язык. Катька сначала визжала, как кабаниха, и пятилась. Но, допятившись до двери, она вспомнила про свою натренированную торговлей жизнь. Она поставила сумку на пол, уперла руки в бока и зычным голосом на два этажа прокричала: «Тьфу, на вас! Не ёб…ри, а караси мелкопёрые! Марш в свой пруд, и не вякать!» С силой захлопнула дверь и закрыла задвижку с нашей стороны. Её проводил «из пруда» мужской гогот, сдобренный смачными комплиментами. А встретило женское хихиканье с повизгиванием и истерическими нотками. «Вот сучки крашенные! Стервы жопастые! Дуры! Дуры мокрые! Разоржались!» Катерина прооралась, потом бросила сумку на пол и начала смеяться вместе с нами. Громче всех. Минут через пять, когда смогла говорить, рассказала нам все в картинках. «Зря, девки, я поспешила! Хоть и мелкопёрые, а всё ж мужики голые! А вы могли бы задвижечку и закрыть, когда я там была!» Потом грозно повернулась к нам, будто и не смеялась с нами, и рявкнула: «А вы, заразы, чего меня не остановили, пока я туда пёрлась?». «Танк на скорости с нашими скромными тормозными способностями остановить не смогли бы», – сказала Ирина Петровна. Но потом мы все дружно пошли в парную, и там тоже смеялись. Теперь вот решили организовать закрытый банный клуб под названием «Дуры мокрые». Для свидетелей происшествия. И они еще долго болтали и чаевничали, а я убежала по своим делам.
2. Дура с тую ростом.
Рассказ №10 из цикла "Кусочки жизни".
Если кукла выйдет плохо,
Назову её Дуреха...
Новелла Матвеева.
«Дура с тую ростом, дура с тую ростом!» – громко и сердито кричу я на весь дом и стремглав, набивая синяки о косяки, несусь в нашу с сестрой комнату. « А ты, а ты! А ты еще выше дура! Выше сосны», - захныкала Дусечка, губы у неё задрожали. Я знаю, что сейчас она, плача, пойдет ябедничать на меня бабушке Тане, и мне достанется. Достанется…, но не очень, так как эта моя бабушка добрая. Это моя любимая бабушка. Но слово «дура» у нас в семье под запретом, и я об этом знаю с самого раннего детства. Но моя неуклюжая старшая сестра, которая старше меня на целых три года, хоть уже и ходит в школу, совсем безмозглая. И очень неуклюжая. Она испортила сегодняшний бал во дворце. Без моего разрешения взялась одевать нарисованных бумажных принцесс в только что мною придуманные, аккуратно вырезанные и раскрашенные платья для бала. Новые! Только придуманные! Для такого важного бала! Сегодня принц должен был выбрать одну из трех принцесс в жены. И вручить ей золотое яблоко. Ну, как этим… трем греческим богиням-красавицам. Забыла их имена. Точнее, имя одной помню. Её звали почти как столицу Греции. Только не Афины, а Афина. Я вообще много столиц знаю. В нашей с сестрой комнате висит «Политическая карта мира». Я часами могу сидеть на письменном столе перед ней и смотреть на раскрашенные страны, запоминаю их столицы и флаги, которые по краям карты нарисованы. Я их все запомнила. А вот имена других богинь забыла. Надо у бабушки Тани спросить. Она мне про них читала и про яблоко раздора. Бабушка Таня - это мама моей мамы. «Книголюбка, моя любимая», - часто говорит ей мама. Я же всегда думаю, что, если человек любит книги, он должен не расставаться с ними. Как я с карандашами и альбомами. А бабушка то на кухне готовит, то в огороде возится. Наверное, она ещё и кухняогородолюбка. Но это неважно сейчас. Важен бал, на котором принц должен был вручить золотое яблоко любви самой достойной принцессе, и сделать её невестой. Она станет прецеденткой…. Ой! Нет! Президенткой… Нет, нет, нет! А-а! Предентенткой на престол. Мне нравятся новые слова. Я их запоминаю, хотя и не всегда они мне понятны. Сегодня прочитала в мамином журнале, что гостей надо встречать ма-ра-куй-ей, который привезла ей подруга стюардесса тётя Люба. Она такая красивая, и журналы её тоже очень красивые. Непонятно только, чем мне надо встречать мою двоюродную сестру Лидочку, когда она придет к нам. Вечером у мамы спрошу. Я и сама могу слова придумывать. Вот, например, утром у меня голова выкочанная. Это значит, что прическа, как капустный кочан. А ещё мне нравится придумывать сказки, в которых обязательно должна быть любовь. У меня даже дракону волшебница помогла понять, что у него три головы не просто так даны: он из них семью делает. Одна голова – голова жены, вторая голова – мужа, а третья, любому уже понятно, голова ребёночка. А вместо дома у них тело в панцире, как у черепахи. Волшебница им, головам, все это рассказала, они обрадовались. И дракон стал добрый, и больше не вредничал. А просто наращивал головы. Это так он делал детей. А моя любимая бабушка сказала, что она сказок с такими драконами не встречала, и похвалила меня. А вот сегодня бал в новой сказке не состоится! Пока я отремонтирую платья, принцессы, ведь, могут стать старыми девами, и принц их не захочет. Эта Дуська оборвала все бумажные захватики у платьев, на которых они держатся. Принцессы не могут же пойти на такой важный бал в ношенных оборванных платьях. Придется придумывать ураган или потоп, который принцесс разбросает. Теперь принцу придется тащиться за ними в какую-нибудь даль. Вот поэтому, Дуська – дура! А почему ростом с тую? Я по телевизору слышала, как там одна злая баба другую обзывала так. Или не совсем так.
Но так говорить нельзя! Обзывать сестру никакой дурой нельзя. И не только сестру. Я знаю об этом, хоть и не хожу пока в школу. Откуда же я узнала? Я помню, как это было. Я была тогда, правда, маленькая, но мозги у меня уже работали.
Мы живем в большом деревянном доме, который разделен на две половины. Двор и сад общий. Вход один, а половины две. «Старшая» и «младшая». Так их называют. На старшей половине живут две бабушки: папина мама, Наталья Ивановна, и мамина, Таня. А вот дедушка только один. Папин папа. Николай Логинович. Но мне кажется, что это хорошо. Я его очень боялась в детстве. А двух дедушек надо было, наверное, боятся в два раза больше. Этого я бы не выдержала: я от страха и так сильно трясусь. В детстве я боялась, что попадется пенка на молоке, паутина с пауками и … дед в коридоре. Он был огромный, совсем лысый. И глаза в толстых очках огромные, наверное, как глаза у волка в бабушкиных очках, когда он съел эту самую бабушку Красной шапочки. А ещё у деда зубы были железные. Когда он нагибался ко мне со словами: «Кто тут у нас?», я смотрела на его рот и думала: «Нет, в его рот я не пролезу!» Но на всякий случай, молча, дрожала от страха. Однажды он услышал, как я его «любимицу» Дусечку, «первенькую внученьку», «ласкавочку» обозвала «дурой». Он долго и строго смотрел на меня. Я замерла на месте, но желание смыться и затаиться разгоралось в моих ногах. Они стали готовы к побегу, как мотоцикл на старте. Дед повернулся к маме и бабушке маминой и сказал: «Надо взять ножницы и подрезать ей язычок, чтобы я от нее таких слов больше не слышал! Иш! Старшую сестру «дурой» обзывает! В нашем доме слов таких быть не должно!» Я не стала ждать, пока найдут ножницы, а ловко юркнула между мамой и бабушкой и понеслась в «свой домик». В нашей с сестрой комнате стоял большой письменный стол. Он был особенный. С одной и другой стороны у него были две огромные тумбы с ящиками, а между ними место для кресла, тоже большего и вертящегося. Это если смотреть от окна. А со стороны двери, обратной стороны, он был похож на низкий книжный шкаф со стеклянными дверцами, за которыми в два ряда выстроились книги. Полки скрывали кресло, от него видна была только высокая спинка. К одному боку к столу пристроилась ещё тумбочка с полками. Даже когда мы с подружками устраивались рисовать, то места хватало всем. Стол стоял недалеко от стены. Под столом я и устроила свой домик: у меня там лежало толстое одеяло, коробка с игрушками и, даже, настоящий фонарик, подаренный папой. Именно, в этом домике я и начала придумывать свои сказки, используя сиденье кресла как сцену. А, главное, пролезть в мой мир взрослым было трудно. Для этого нужно было отодвинуть тяжеленный стол с книгами. Втайне от всех я кнопками прикрепила на заднюю стенку стола рисунки с бабочками и цветами и ходила под стол «гулять». Вот туда я и занырнула, боясь, что мне отрежут язык. И затаилась. Я слышала, что взрослые долго искали ножницы, затем меня, хотя их «любимая» Дусенька сто раз им подсказала, где меня искать. Я прижала к себе маленькую куколку-феечку Шушучку и умоляла ее защитить меня от гнева железного короля Лезвиоса. Я еще много чего напридумывала, пока не уснула. Помню только, что доставал меня и нес на руках в кровать папа. Совсем сонная я ему бормотала клятву, что никогда не буду обзывать никого «дурой» или «дураком», только пусть король Лезвиос затупится и заржавеет. Папа ничего не понял, но пообещал защитить меня, свою любимую девочку, от всех врагов, потому что она, то есть я, умница и красавица. А сейчас он пойдет и расскажет об этом всем, и, особенно, дедушке. Все будут знать о том, что я очень хорошая, и завтра у меня начнется новая волшебная сказочная жизнь. Сказка будет добрая и с хорошим концом. Я уснул счастливая.
И вот опять я обозвала старшую сестру. Теперь жду расплаты, сидя на своей кровати. Не прячусь. Я же уже взрослая, правда, насупившаяся девочка. Я уже знаю, что язык мне никто не обрежет. Я даже знаю много слов, похуже чем, дура. И умею их применять. На улице. Не дома. Дома их не употребляют, хотя, похоже, тоже знают. Время идет, но меня никто не ругает. Затем в комнату заходит хныкающая сестра. «Прости меня, Лилечка! Только не выгоняй из своих сказок. Я все исправлю, приклею». И обнимает меня. «Да, ладно! Я еще много платьев нарисую! Ты не совсем дура. Да и ростом не с тую. Помнишь, в Геленджике тую у корпуса санатория, куда нас возили папа с мамой. Она же высокая была. А ты еще маленькая. Вот вырастишь и не будешь вредничать. Ой, совсем ты не дура!» Я глажу её по голове. Мы целуемся и идем к нашему любимому письменному столу. Нет, это не просто стол. Это наша территория придумок! А вечером, когда все дружно уселись на веранде для вечернего чаепития, мы с сестрой стали признаваться. Сначала я вышла из-за стола и громко сказала: «Я каяться буду!» Но не успела я продолжить, как сестра встала рядом со мной и заявила, что будет поддерживать моё каянье. Мамин брат, вредный студент, «бяка-задавяка», засмеялся и спросил: «А что у вас каянье на бок заваливается, что его надо поддерживать? А на какой? На левый или на правый? Это для каянья наиважнейший вопрос!» Но дедушка на него строго взглянул, и этот противный Витька, раздаватель щелбанов, замолчал. Я открыла рот, вздохнула, предварительно закрыв глаза, и, набравшись смелости, стала рассказывать про свой никудышный поступок. Я закончила речь словами: «Я осознала свой тяжкий грех навеки и во веки веков, до гробовой доски и до первых петухов! Свой тяжелый крест я буду нести перед вами в открытую, не прячась под стол. Тем более я под ним уже умещаюсь с трудом и не смогу там уснуть». Я открыла глаза, и мне показалось, что все очень веселые, кроме Дуси, которая стояла уже около деда и канючила: «Ну, не режьте ей язык, хоть в этот раз хотя бы! Нельзя резать людям языки. Даже грешников в аду, наверное, жарят с языками». «О поджаривании грешников хотелось бы поподробнее!» – хмыкнул Витечка. «О твоих грехах по ночам ещё поговорим. Придет и твой черёд. А сейчас о важном, – сказал дедушка. – О том, что если близкие люди, сестры, будут обзывать друг друга, то, уж, посторонним тем более это будет позволительно. Я думал, что вы друг друга любите, а вы друг друга позорите, обзываете. Я, что ли, ошибся в вас? Если вы родных и близких так будете называть, то боюсь, что для чужих людей, которые могут вас по жизни огорчать, а, поверьте, такие будут, вы будете использовать мат. Я думаю, что вы уже слышали на улице, как ругаются матом. Это для нашей семьи, и, тем более, для моих внучек совершенно не подходит и недопустимо». Дусечка отошла от деда, взяла меня за руку и сказала: « Это в ней обида говорила, дедушка, не она. Мы уже все поняли. Мы же взрослые девочки, и про любовь все быстро понимаем. Мы уже обнимались. Мы любим друг друга. Она же за меня домашние задания по рисованию в школу делает. А если обидится, кто будет делать? Папа слишком хорошо рисует, а я и мама плохо. «Вот те на!» – воскликнула мама. И все засмеялись. «Николай Логинович, будет тебе! Угомонись», – сказала бабушка Наташа. «Хорошо, Наталья Ивановна. Девочки все поняли. Давайте пить чай! А грешник Витечка нам расскажет, что значит «дура стоеросовая».
Я улыбаюсь. А что мне не улыбаться, вспоминая своих любимых! Кухня убрана, посуда помыта. Я прислонилась к стене, вытянула ноги на соседнюю табуретку и решила, что наступило время воспоминаний. Пакет с большими белыми семечками, как в турецких сериалах, наготове. Торшер в углу кухни взял власть в свои руки. Мягким светом создал уютную обстановку, растопил спрессованное в прошедшие года время. И откуда-то, из закоулков памяти легким облачком всплыло воспоминание о вечернем чаепитии на веранде. Прошло уже больше пятидесяти лет. То чаепитие могу вспомнить только я, живущая на этом свете. Все остальные умерли. Мне стало грустно, хотя день был веселый, шумный. Моя кухня гостеприимно принимала нас сегодня на дамское чаепитие. Трудно поверить, но сегодня меня опять назвали дурой. Точнее, нас всех, меня и трех моих подруг, назвали дурами. Давненько так меня никто не называл. Было смешно. Не старыми дурами, что было бы логично, а мокрыми. Я улыбнулась.
Все разошлись. Я на кухне одна. Грызу семечки. Большие, белые и вкусные. И настойчиво, на просвет, со всех сторон, словно бармен, проверяющий бокалы: «Безукоризнены ли?», рассматриваю слово «дура». Прицепилась к этому сейчас редко применяемому слову и вспоминаю. На фоне современных стерв, сук, шлюх, хабалок и бл…й, оно выглядит даже не очень обидным и грубым. А если добавить суффикс, сделать, например, дурёху или дурочку, произнести помягче, то и вовсе приятственно звучит. Может, мода на это слово прошла? Может, я переехала в другую местность, а здесь оно не в ходу? Не знаю. Вот сейчас сижу на кухне, как дура, и вспоминаю разные ситуации в жизни, связанные с этим словом.
3. Дура кое-какая.
Рассказ №11 из цикла "Кусочки жизни".
Дура, дура, дура я,
Дура я проклятая...
Из книги "Ахматова без глянца".
Первое, что вспомнилось, это забавное происшествие в Риге, хотя тогда оно не выглядело таковым. Я в то время училась в Московском вузе. Престижном. Такое определение давалось вузам, которые занимали лидирующее положение, как сейчас принято говорить, в сфере оказания образовательных услуг. В эти вузы было трудно поступить, еще труднее было учиться. Но дипломы, полученные в такой альма-матер, котировались высоко. И легкий налет снобизма и снисходительности придавали выпускникам. Молодым, энергичным немного высокомерным. В то время я была студенткой пятого курса, и вошла в состав группы, которая преддипломную практику будет проходить в Риге. Рига! Это же почти два месяца жизни как за границей. Ну, и что с того, что декабрь и январь, зима, плохая погода, общежитие коридорного типа, лакокрасочный завод черте где. Мелочи жизни! Воздух Европы! В Москве я жила в комнате с двумя немками, моими соседками-подружками были венгерка и кореянка. В перспективных женихах были поляк Марек и финн Тойво. Своя маленькая Европа. А еще был друг Мишка, который снимал комнату в квартире диссидента. В то время это был своеобразный знак отличия от серой массы. Да еще Вовка с Машкой, друзья-фарцовщики. Вовка – студент с инженерно-физического факультета был ас в музыке и фарцевал пластинками с записями зарубежных исполнителей. Правда, тогда это называлось спекуляцией, было противозаконным делом, за это могли отчислить из института и даже посадить в тюрьму. А Машка, грузин по национальности, учился со мной в одной группе, на полимерном факультете, и фарцевал импортной джинсой. Я иногда думала, что это самострок грузинских подпольных цеховиков. Но мне было фиолетово, так как мне Машка продавал джинсу фирменную с маленькой наценкой. «Тэбэ, моя драгоценная подруга, всегда чистая фырма с маленьким походом. Что бы ты не была мнэ обязана. Купила честно. Зато я всегда увэрен, что ты своего уставшего после «утюжки» друга голодным нэ оставишь, нэ дашь умереть». Я знала, что Машка голодным был злым, вспыльчивость его переходила в агрессию. Голодный тигр! Он хотел драться. Сытым он походил на ласкового пушистого котенка. В промежуточном состоянии это был черный волосатый кот, мурлыкающий, то есть напевающий, свои грузинские мелодии. Эти-то грузинские мелодии и заставляли неровно биться сердце белокурой немки Ангелики. Я посмеивалась над их испуганно развивающимися отношениями. Уж, очень они были из разных миров! Что-то меня симпатия к моим друзьям увела далеко от темы. Хотя куда мне спешить, я одна на кухне, прислонила голову к стене, вытянула ножки на табуретку, и уже грызу ядра грецкого ореха. Укрепляю ум. Раньше говорили «Ум, честь и совесть нашей эпохи». Врачи советуют укреплять ум грецкими орехами. А чем укрепляются честь и совесть? Науке это неизвестно. И они, ничем не подкрепленные, сходят на нет. Чести и совести в наше время явно недостаточно.
Но все-таки о Риге. Или точнее, о практике. После третьего курса у нас была общая практика. Одна для всех: отличников, хорошистов и троечников. Мы ее проходили в Новочеркасске на заводе органических веществ. Огромные колонны, молоко за вредность, бесплатные абрикосы вдоль дорог и приставучие, но красивые «лица кавказской национальности». Я просто на самом деле не помню, какой они все были национальности. Может даже разных. Их объединило одно: брюнеты с глазами, как чернослив. Все до одного не в моем вкусе. Мне нравились мальчики-блондины с голубыми или серыми глазами, играющие на гитаре и в волейбол. Желательно, нападающими. Это нас и объединяло с кавказцами. Им тоже нравились светлые волосы и нечерные глаза. Естественно, у девочек, особенно у приезжих московских студенток. Я была блондинка с голубыми глазами, умела играть на гитаре и была нападающей в волейбольной команде института. Хотя к последним двум умениям они, по-моему, относились, скорее, отрицательно. Итог: я им нравилась, а меня интересовали только абрикосы. И только! Практика мне не понравилась
После четвертого курса практика была по специальности. Отличников и любимчиков оставляли в Москве. Практику они проходили на ЗИЛе (Автомобильный завод им. Лихачева). Этот завод был, видно, из семьи динозавров. Исчез из жизни и как автомобильный завод, и как завод-гигант в центре Москвы. А жаль! Замечательную практику прошла в его цехах. И как отличница, и как любимчик кафедры. Остальных же отправляли на лакокрасочный завод в тьму тараканью. Этот же порядок сохранялся и на преддипломной практике. Кто был в тьме тараканьей, того еще туда же на два месяца зимой загоняли. А нас, голубчиков, в Ригу на два месяца, в качестве поощрения. Кто летом попал на ЗИЛ, с первого дня практики начинали сидеть на диете, так как копили деньги для рижского «разгула». Истории «о незабываемых приключениях на балтийском побережье» были студенческим фольклором и передавались из уст в уста.
И вот мы в Риге. Готовы к новым приключениям. Где-то в глубине памяти на 99 ступеньке прикорнула мысль о сборе информации для диплома. Сегодня наш день! Наш первый день в Риге! Не будем будить странные мысли на 99 ступеньке. Ни декабрь, ни мокрый снег, ни холод в студенческом общежитии Рижского политехнического института не могли омрачить наше настроение. Да, мы помнили о беседах в комитете комсомола и на кафедре об отличии жизни в прибалтийских республиках, и в Латвии, в том числе. Ну и что! Она и в Новочеркасске не была похожей на московскую. Мы полны энтузиазма: Рига, ты дождалась нас! Мы – это четыре парня и я, пятеро смелых, да плюс еще и наши женатики. Поженились летом, полны энтузиазма к узнаванию друг друга. Нам – Рига, им – пустая комната в общежитии. Каждому – свое, но в первый вечер дружно ищем в снежной пурге, разукрашенной разноцветными пятнами от ярко горящих вывесок и бледными туманными облачками от тусклых фонарей, Домский собор и кабачок «Тринадцать стульев». Это всё, что мы знаем. Это как обязательный дорожный набор припасов в поезд в те времена: кусок краковской колбасы, вареное яйцо, хлеб и что-то к чаю. Разузнав дорогу к Домскому собору у вахтерши, мы отправились дружной толпой в темноту декабрьского позднего вечера. Район студенческих общежитий разноцветным вряд ли кто бы назвал. Ни зги не видно, ни… автобуса. Не то, что в центре, там где эта зга появилась. Но, видно, зга была молодая, слабенькая. Быстро ее сбивали крупные снежинки, объединившиеся в хороводы. Но темную громаду собора мы рассмотрели и стали искать знаменитый по тем временам «Кабачок 13 стульев». Никто из нас толком не знал где он. Нам было весело, все хотели умничать, у кого-то получалось остроумничать. И мы стали приставать к прохожим: «Как пройти в кабачок?» Поздно ночью стали это делать. Нас было много для редких, одиноко пробирающихся сквозь метель, прохожих. Они шарахались в сторону и растворялись в ночи. Мы уже начали мерзнуть, злиться и подумывать, что в Риге русских не любят. Мимо прошли парень с девушкой, услышали наши комментарии. И вернулись. Вопрос задали уже они: «Вы серьезно ищете это кафе?» «Ну, да» – загомонили мы. «Свет из окон этого кафе освещает ваши спины. К тому же кафе называется не «Кабачок 13 стульев», а просто «13 стульев». А «Кабачок 13 стульев» – это раньше была веселая телевизионная передача. Вывеска и вход в это кафе находится сразу за углом. И неважно, латыши вы или русские. Главное, чтобы вам там хватило места». Мы изблагодарились, слегка пристыженные. Завернули за угол. И вот оно (или она?) Кafenica «13 kresli». По-моему, так было написано, но могла и подзабыть. Но то, что дверь была деревянная и тяжелая, я помню отчетливо. «Кабачок» наш был мил, мал, пуст, а вместо семян внутри у него на полках были очень разные, но все очень красивые керамические кружки. Вкусно пахло кофе. «О-о-о, чашечка горячего кофе!» Эта мысль и аромат ванили, корицы и свежевыпеченных булочек кружили голову, заставляли работать ноздри, чтобы побольше вдохнуть этого вкуснейшего воздуха. Вошедшие без сопротивления поддавались обаянию этого места и падали в объятия свободных кресел. Если были свободные места! Кресел, ведь, только 13. Мы очень хотели тут остаться. Говорят: «Голод не тетка». Мы не были голодны. А вот холод! Хуже клещей летом. Пробирается куда хочет, не спросясь. Хотя это маленькое кафе, к сожалению, нельзя было назвать жарко натопленным. Наверное, из-за окон с двух сторон внутри было прохладно. Но, главное, ни ветер, ни снег не смели пробраться дальше порога, даже если посетитель открывал тяжелую деревянную дверь и входил. И вот мы в кафейнике. Так перевелось с латышского! В полутьме мы насчитали пять столиков, один из которых был занят парочкой, которой и кофе не больно нужен был. Нужен был приют под видом чашечки кофе, так нежно они держались за руки. Был еще один посетитель в глубине у стены, он сидел, низко опустив голову, и рассмотреть его даже мне, любопытной сороке, не представлялась возможным. На трех барных стульях расположились длинноволосые парни, спины которых были обтянуты свитерами крупной вязки. Я знаю эту вязку. Английская резинка. Я так умею вязать. Такой свитер есть у моего Тойво. Голубого цвета. Под цвет его глаз. Чего это я его вспомнила?! Да и у Марека глаза были голубее! Но, что за память! Опять повело в сторону. Вечно моя многогранность мешает мне сосредоточиться. Наше появление в кабачке, называю так по привычке, никого не заинтересовало. Изобразить популярную комедию «Три плюс два» мы не могли, пришлось написать новый сценарий: «Три плюс два раз по два». Сценарий видно был удачный, и нам всем хватило места. Ну, молодоженам, само собой, нужно было поворковать. Они сели за отдельный столик. А мы устроились с Борисом, что меня огорчило, так как он мне навязчиво симпатизировал. Даже терроризировал этой самой своей симпатией, чем очень злил меня и развлекал моих друзей. Один из которых, Василий, это все и подстроил. Борьку они приравнивали к декабрьским осадкам: снегу и ветру, и в кафе он им портил приятную атмосферу. Они втроем обсуждали суперсерию игр с канадцами по хоккею, чем Борис точно не интересовался. Без меня обсуждали! Предатели! Чтоб у них зубы стали как у Бобби Кларка. Точнее, чтобы у них не было передних зубов, как у этого нападающего. Борька собрался уже начать занудствовать и наводить порчу на роскошную пенку в чашке кофе. Я уже собралась сказать «Фу-уу!», хотя это и могло сдуть сахарную пудру с аппетитной булочки, как дверь распахнулась, и вошел Санта Клаус. Мы же, вроде, как в Европе, поэтому не Дед Мороз, а Санта. Да и не в шубе длинной был, а в короткой красной куртке. Высокий, с белой бородой. А еще я заметила, что он в варежках с орнаментами, которые вяжут только в Прибалтике. Он постоял у двери, оглянулся вокруг, борода в тепле сразу из белой стала русой и мокрой. А взгляд его стал грустный. Мест-то свободных не было! Из тепла и уюта кафе, где бороду можно было просушить, ему явно не хотелось уходить. Он переминался с ноги на ногу, потом решительно двинулся к барной стойке. Я лихорадочно начала перебирать в голове каталог моих мыслей, пока не добралась до важной и нужной. «Надо пригласить его за наш стол, и, таким образом, я смогу расколдовать кофе и нейтрализовать Борьку». Я сделала хитрую лисью мордочку и двинулась к бару, успев подумать, что если бы у меня был пушистый хвост, то он бы сейчас красиво вилял. Я подошла к незнакомцу. Ласковым честным взглядом уперлась в его глаза и проворковала, что мы не против пригласить его за наш столик, но надо бы раздобыть четырнадцатый стул. При этом я не забывала умоляюще поглядывать на бармена. И все удалось! У нас за столиком оказался интересный собеседник и очень-преочень симпатичный мужчина по имени Ивар. Лет через десять после этого случая я смотрела фильм «Зимняя вишня» и не могла понять, как Елена Сафонова выбрала Виталия Соломина вместо Ивара Калныньша. Эти мысли точно навеяны воспоминания этого вечера и симпатией к Ивару с четырнадцатого стула. На наше счастье, он оказался рижанином, практически составил программу развлечений нам на весь декабрь и январь. Приключений! Так правильно сказать, если быть честной. Конечно, где-то в уме мы держали и такие слова, как «преддипломная практика». Но, именно, где-то. Где-то далековато от места нашего нынешнего пребывания. А знакомство в Риге по плану Ивара нам нужно начать с Черного рижского бальзама для подогрева интереса к традициям. Он у них в ходу с 1755 года, как сказал Ивар. И можно, ведь, не только пить кофе с бальзамом, но и водку тоже с ним. Это, особенно, понравилось столику, ранее беседующему под кофе о хоккее. Не знаю, какое слово «бальзам» или « водка» привлекло их в нашей беседе, но они о-о-очень заинтересовались. Поговорили и о пивных барах в Юрмале. Мы рассказали Ивару, что мы начали изучать латышский язык и уже выучили два слова: «Палдиес, алдерис!» Правда, мы думали, что «Алдерис» – это название пива. Оказалось, что «Alderis» - это известная Рижская пивоварня, выпускающая не одну марку пива. И когда мы уже пять раз в магазинчике повторили эту фразу, ухмыляющаяся продавщица с роскошными формами, уперев руки в боки, сказала: «Я поняла, что пиво. Какое пиво? Светлое, темное, крепкое? Так какое?» Значит, пиво бывает не только, какое есть. Не только «Жигулевское», если оно есть, а кому повезет, то и «Рижское» или в Кремлевском дворце «Останкинское». А его еще надо выбирать! Ивар и про пиво, и про рестораны, и про забегаловки и закоулочки много нам поведал. А вот про закоулочки узнать - это и было началом моей истории. Даже про галстуки за 10 копеек у швейцаров в ресторане, без которых в ресторан могут не пустить, рассказал. Время работы кафе подошло к концу, а так же наша, как сказали бы сейчас, передача «Орел и решка. Рига» закончилась. Мы шумно и долго прощались с Иваром. А затем наша группа разделилась на любителей приключений и не очень любителей. Мы с Василием однозначно по группе крови относились к первым, Андрей осторожничал, но склонялся к решению попить водочки с другом-подругом и бальзамчиком. Остальные решили вернуться в общежитие.
Наша троица, воодушевленная Иваром, по совместительству, наверное, змеем-искусителем, на такси отправилась в закоулочек, где и в ночное время можно было попить кофейку с бальзамом даме, то есть мне, и с передачей привета от Ивара водочки с бальзамом для сильной половины нашей компании. Таксист хорошо понял, куда мы путь держим, домчал быстро. И, не промочив башмаков, не запорошенные снегом, мы уже спускаемся по металлической винтовой лестнице в подвальчик. Подвальчик угрюм, темноват и шумноват. Посетителей много. Под арочными потолками двух зальчиков довольно тесно стоят мраморные круглые столы на высоких треногах. Стульев нет. Больше было бы похоже на дешевую московскую пивную, если бы не керамические панно на стенах, плетеные абажуры-корзинки и керамические высокие кружки на столах и полках. И, как ни странно для такого подвальчика, витает раздувающий ноздри приятный запах свежемолотого кофе. Потолкавшись среди, ну, очень, скажем так, своеобразной публики мы нашли освободившийся столик. Ребята оставили меня сторожем, а сами пошли в соседний зал к, скорее, буфету, чем к бару со словами «Больше хлеба, меньше зрелищ». Мечту любой поджелудочной железы «Холод, голод и покой» категорически никто из нас на вооружение брать не хотел. Я исподтишка рассматривала публику и придумывала каждому биографию для развлечения. И вдруг боковым зрением я увидела, что по лестнице спускается парочка, явно непредназначенная для данного подвальчика. Если их характеризовать одним словом, то нужно сказать «элегантные». По возрасту где-то за сорок. Мужчина в мягком драповом пальто цвета верблюжьей шерсти фасона типа тренч, женщина в норковой, по тем временам каракуля и цигейки, нереально красивой шубке цвета топленого молока. Красивые меховые фалды легко колыхались при движении. Головных уборов нет, но и снега почти нет на волосах. Явно вышли из машины. Так как публика, в основном, определялась, как мужской род, склонный к употреблению крепких напитков и пива, никого из них ни норковые фалды, ни тренчкот из мягкого драпа не заинтересовали. Я же глазела с большим интересом. После школы хотела сначала поступать в институт легкой промышленности и стать модельером-конструктором. Немного времени спустя мне пришлось об этом вспомнить и с большим энтузиазмом рассказать. Но все по порядку. Мужчина, не торопясь, внимательно, осмотрел зал и решил, что наиболее подходящим, безопасным для его спутницы соседством будет мое. Опять же, элегантно лавируя между аборигенами подвальчика, он провел спутницу к моему столику. Вежливо улыбнулись мне. Дама. Да, именно, Дама сказала спутнику: «Только кофе», и он пошел в соседний зал, который уже поглотил моих напарников по приключениям. Я чуть отвернула голову и продолжала украдкой рассматривать мадам. Было заметно, что в отличие от меня она среди постоянных посетителей чувствовала себя неуютно после ухода своего спутника. Ну, не белой вороной, а вороной цвета топленого молока. По-моему, она даже вздрагивала. « Какого черта их сюда занесло!» - подумала я. И тут мое внимание привлек маленький кругленький мужчина, от силы метр сорок ростом. Как тогда говорили «метр с кепкой на коньках». Он бочком подобрался к мадам, остановился рядышком, вытаращил на нее глазки-бусинки и изрек неожиданно низким громким голосом: «Мадам, вы такая необыкновенная. Такая красавица!» Все оглянулись, чтобы взглянуть на красавицу, затем вернулись к своим более интересным занятиям. Женщина от неожиданного внимания растерялась, вымученно улыбнулась нежданному поклоннику. «А в сущности ты такая же шлюха, как и моя сестра. Такая же бл…ь, как и она. Только бл…и, только проститутки по ночам ходят сюда». « Ну, здрасьте! – подумала я. – И вовсе я не шлюха, не бл…дь и не проститутка!» Зал, поняв, что драки не будет, утратил интерес к решению локального гендерного вопроса и перестал уделять внимание нашему столику. «А ты – настоящая бл…ща!» – продолжал оскорблять мадам мужичонка. Женщина нервно завертела головой, а он, нисколько не опасаясь, раскрыл застежку из двух шариков на ее сумочке, явно из натуральной кожи, и вытащил кошелек. И каким-то незаметным движением расстегнул то ли часы, то ли браслет на ее запястье. Я не успела хорошенько рассмотреть. И они золотой змейкой скользнули ему в кулак, далее в карман. «Женщина! Куда вы смотрите?! Он же у вас кошелек из сумки украл и часы!» Все произошло мгновенно, спонтанно и неожиданно для меня самой. Дама вскрикнула, выхватила кошелек у мужика. Из-за кражи браслета он не успел его спрятать. Но ей было не до браслета или не до часов. Я же не поняла, что он украл! Она испугано рванулась в соседний зал, ухватила спутника за рукав, и они быстро ушли из подвальчика. А я осталась в большой задумчивости. Оторопь меня взяла. Я стояла и думала: «Вот так, оказывается, берет оторопь. Вот тебе и тренчкот верблюжьей шерсти!» Но долго думать мне не позволили. Огромный трехстворчатый шкаф стал надвигаться на меня из полутьмы зала. Сходство этого здорового мужика со шкафом определялось не только высотой и шириной, но и кожаной коричневой курткой, которая лаково поблескивала под плетеными абажурами. Наверное, зря они, эти абажуры, мне понравились. «И полированную мебель я не люблю!» Дальше мои мысли стали кружится вокруг противотанковых ежей. Наверное, из-за взгляда этого мужика. Упертого и ужасно недружелюбного. Я еще успела подумать про мотки колючей проволоки, но тут он меня приподнял над полом. По-моему, это называется «взять за грудки», хотя момент для занятий фразеологией, пословицами и поговорками был не совсем удачный. Скорее, был совсем неудачный. «Ну, и откуда ты такая дура еб…ная взялась?!» Я не знаю, хотел ли он еще что-нибудь спросить. Но не успел. Я, как короткими автоматными очередями, от страха стала выстреливать фразами. С целью прояснить обстановку! Чтобы не злить дяденьку! Я затараторила и очень быстро: «Я из кафе «13 стульев» приехала на такси, где пила кофе с Иваром, Борисом, Васькой, Андреем и Виталиком. И еще с молодоженами. Но вам не надо знать, как их зовут. Это лишняя информация. А до этого я поселилась, точнее, мы поселились в общежитии политехнического института. Мест в общежитии инженерного факультета не было, и нас разместили в общежитии гуманитарного факультета. Совсем до этого я ехала в плацкартном вагоне поезда из Москвы до Риги, так приехала на преддипломную практику на лакокрасочный завод в вашей Риге, хотя после школы хотела стать модельером-конструктором. Поэтому я сразу поняла, что пальто у мужчины было в стиле «тренчкот» или «тренч», как иногда говорят сокращенно. И драп – хорошего качества». Я быстро выплевывала слова вместе со слюнями, и даже успела назвать тему своего диплома: «Технологический процесс получения резидрола ВА-133 и использование его для приготовления грунта ФЛ-93, используемого в легком автомобилестроении». Глядя в слегка недоуменные глаза мужика, я ускорилась и продолжила объяснять: «Резидрол ВА-133 используется вместо резидрола ВА-105. Но вы не волнуйтесь, если не знаете, если ничего об этом не знаете. Я расскажу. Это просто малеинизированное касторовое масло». Прежде, чем мои ноги коснулись пола, я успела пояснить, что первичная грунтовка необходима как антикоррозионная защита. И используются фенолоформальдегидные грунты. Так вот, именно, грунт ФЛ-93 и делают на Рижском лакокрасочном заводе. Именно, поэтому я сейчас в Риге на лакокрасочном заводе. Хотя сейчас, я не в нем, так как я здесь, в закоулке, но названия этого достойного места, увы, не знаю. И где оно расположено точно не знаю. А вот где расположен лакокрасочный завод, который выпускает не только фенолоформальдегидные грунтовки, но и грунт-эмали, краски, лаки, растворители, и даже, клеи и декоративную штукатурку, я знаю. И поверьте, вся продукция хорошая. Всё очень хорошего качества! Честное слово, я в этом понимаю. Я же уже на пятом курсе и иду на красный диплом. Но только сейчас от волнения я забыла точный адрес предприятия, вроде на Даугавгривас, но номер не помню. И за это прошу прощения. Приношу всем большой миль пардон. Но если вам нужна хорошая грунтовка марки ФЛ-93, вы можете купить ее в магазинах. В автомобильных. Когда мои ноги коснулись пола, я подумала, что может у мужика есть автомобиль ВАЗ. Но потом испугалась: «А вдруг нет? И грунт ему не важен». Я вцепилась в отвороты его куртки, вытаращила глаза и увеличила скорострельность речи. Если есть чемпионат мира по скороговоркам, то я явно вошла в тройку призеров. В тот момент «Четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертёж» я бы сумела сказать за одну секунду. В крайнем случае, за две. И не секундой больше! Сначала мужик недоуменно смотрел на мои намертво зажатые кулаки, потом решил их смахнуть. Но не тут-то было! «Легким движением руки брюки не превратились в шорты!» Нападающая в волейбольной команде московского вуза – это вам не шухры-мухры. Да и заслюнявленные кулаки скользкие и противные. Пока он меня отцеплял, я успела рассказать, что я училась в школе в Астрахани, где у меня есть бабушка, Татьяна Лукьяновна, дедушка Николай Логинович и еще папина мама, бабушка Наталья Ивановна. И так как у меня было две бабушки, то в детский сад я не ходила. А старшую сестру Дусечку пробовали отдавать, но она там плакала. Познакомить «Шкаф» со своими родителями я не успела, и рассказать более конкретно, откуда я взялась, тоже не смогла, он стряхнул меня, как котенка, со своей куртки и зло сказал: « Дура полная! Дебилка еб…ная, что ли?!» Увидев, что я открываю рот, он рявкнул: «Заткнись!» Но не тут-то было. Я гордо выпрямилась и уже четко и медленно произнесла: «Если твой пособник не умеет хорошо воровать, что даже я, дура полная и дебилка, заметила, то пусть или тренируется у себя на кухне, или не ворует!» И, добавив пафоса в голос, заявила: «Да я и не полная дура, к твоему сведению. А еще, к твоему сведению, я видела, что он часы или браслет все-таки украл и спрятал себе в карман». Правая бровь у «Шкапчика» приподнялась. Он повернулся к мелкому мужичонке и вкрадчиво сказал: «Слышал, Подсвин, что неполная дура про тебя говорит? Пойдем на кухню, я тебя буду учить воровать. А браслет этой козе подарим на память. Отдай!» «Мне ворованного не надо!» – пискнула я. «Возьми, не гневи Сидора», – раздалось с соседнего стола. Я осмотрелась. Оказывается, зал с интересом изучал сложившуюся ситуацию и ждал развязки. Когда Сидор, как выяснилось из комментария, вновь повернулся ко мне, душа моя, на всякий случай, покинула пятки и затаилась в модной тогда платформе бордовых сапог с потертостями, привезенных Мареком из Польши. «Шкапчик» то ли очень сильно потрепал меня по щеке, то ли слегка побил и сказал: «Передай привет лакокрасочному заводу и этому, как его, бишь, резидролу». И они с Подсвином пошли к винтовой лестнице. «Трехстворчатый полированный шкаф» и «Тумбочка». Матовая. В это самое время, отстояв в очереди, вынырнули из соседнего зала мои кавалеры. «Это что за мужики около тебя подвизались?» «Да так. Просто попили кофе и ушли. Браслет подарили». Я показала им безделушку. «Выдумщица. Там же проба 585 стоит. А еще скажи, что они феи, и домой мы поедем в золотой карете». «Хорошо, что домой поедете», – негромко сказал мужик за соседним столиком. Мне стало легко и весело. А прозвище Подсвин я больше в своей жизни не слышала. К счастью.
Кстати, о редких прозвищах. Я вспомнила, как однажды мы с соседкой возвращались с родительского собрания. Наши дети учились в одном лицее, но с разницей в год. Мой Олег перешел в третий класс, а Кирилл учился во втором. Наши дети гуляли во дворе и, увидев нас, бросились навстречу. Таким составом мы и отправились к подъезду. Я рассказывала о том, что много времени отняла беседа с учительницей по рисованию Натальей Константиновной. «Гармоничное развитие, пространственное воображение, колористика, теория Освальда! Ух!» Услышав о Наталье Константиновне, уроки рисования стали обсуждать и наши сыновья, не обращая на нас никакого внимания. «Нас Наталья Константиновна называет «Сучьи потроха!» А вас?» – сказал мой Олег. Кирюша тяжело вздохнул: «А нас все чаще «Херовы дети, херовы дети! Только я не очень знаю, что это». Мы с Валентиной переглянулись. Действительно гармоничное развитие детей! А какая колористика! Сейчас все выросли, и мы часто смеемся вместе со взрослыми сыновьями, вспоминая этот случай. Они говорят, что тоже ни разу в жизни не слышали больше таких выражений. Мы с Валентиной тоже. В школу же никто не ходит, наверное, из-за этого. То ли дело дура! Дура круглая, глупая, тупая, полная, стоеросовая, безмозглая или набитая. Можно выбрать на любой вкус. Была бы кандидатура подходящая. Я как раз, видно, из подходящих. Хотя сказать, что дурой меня называли только между прочим, как бы нанося скользящий удар, нельзя. Был в моей жизни случай, оставивший значительный след в моей судьбе. Начать эту историю можно с выражения: «И с какой стати я дура!» А закончить: «Дура, да еще какая!»
4. То ли дура, то ли дурочка.
Рассказ №12 из цикла "Кусочки жизни".
Любовь - жадная дура с температурой.
Стоишь и ждешь её.
Любовь! Ну что тебе надо?
Дышишь на ладан.
Болишь! Зачем? За что?
Ирина Аллегрова.
Первый мой брак был неудачный. Нет, если руководствоваться старым анекдотом, когда в 18 девушка спрашивает о женихе: «А какой он?», в 25 – «А кто он?», в 35 – «А где он?», то с этих позиций все совпало. До 25 лет мне еще нужно было проживать почти четыре года. Я должна была отвечать на вопрос: «А какой он?». Однозначно могла сказать: «Красавец!» Высокий, плечистый, под метр девяносто. Блондин, еще и волосы густые и волнистые. Мне, правда, не очень нравятся отросшие волосы у мужчин. Но они у него настолько красиво лежали. Во время спортивных игр он собирал их сзади в хвост. По тем временам это выглядело даже вызывающе, но зато было похоже на короткую стрижку. Глаза серо-голубые. Ресницы густые. Про волейбол обязательно вспомнила. В хорошую погоду каждый обед проводил на волейбольной площадке у цеха, где работал электриком. А я, или из окна лаборатории, или сидя на лавочке перед этой самой лабораторией, любовалась на его спортивную фигуру и мечтала запустить пальцы в его золотую гриву. Дурёха. Если бы я знала, сколько пальцев там побывало и ещё побывает! Но всё по порядку. Начну с распределения. В лабораторию я попала по распределению В закрытом городе предлагались высокие зарплаты, а мне, по семейным обстоятельствам, это было важно.
Так вышло, что в школу я пошла рано, еще семи не было. Закончила тоже рано, еще семнадцати не было. А в двадцать один год я начала работать инженером.
«Явилась московская штучка!» – говорили те, кто постарше. Это из-за моей нестандартной манеры одеваться, на которую оказало большее влияние моя маленькая персональная Европа вкупе с другом Машкой. «Подумаешь, московская сучка!» – говорили девицы, у коих я отбила своего красавца. Это я тогда думала, что отбила. В общем, молодая, глупая и наивная. Просто в институте мне попадались хорошие люди, в том числе и молодые люди. К сожалению, я из куколки московской превратилась не в бабочку, а в муху. И ничего мне кроме падали, красавца с гнильцой было мне немило. Но страница эта была перевернута. Я была в разводе, и одна воспитывала четырехлетнего Олега. Была спокойна, довольна и не собиралась омрачать свою жизнь повторным браком.
Мы с Олежкой и моей племянницей Леночкой решили провести время, предаваясь неге в теплых июльских водах Черного моря. Об этом отдыхе под Севастополем нужно повествовать особо. Скажу одно. Когда на экраны вышла комедия «Будьте моим мужем!» про отдых в частном секторе у моря в разгар курортного сезона одинокой молодой женщине с маленьким сыном, народ смотрел с удовольствием. Тем более в главных ролях были Андрей Миронов и Елена Проклова. Да еще в содружестве с ними снимались другие замечательные актеры. Одна я проплакал весь фильм, и предавалась этому занятию еще целый час после, увеличив интенсивность потока слез.
Но не все так плохо. Солнце было, жара была, племянница, умница и помощница, тоже рядышком. И море было теплым, только ребенок в нем не хотел купаться категорически. И меня не пускал. Кричал, визжал, рыдал, когда я подходила к воде. Сначала не было пропусков на проезд в Севастополь, жилья, еще еды, обратных билетов, денег, их украли. К везению можно было отнести то, что нам удалось снять комнату у девятнадцатилетней якутки, которая к тому же дала нам старую летнюю коляску для Олежки. Но мы были молоды, дружны с Леночкой и обладали умением находить хорошее в плохом, забавное в грустном, доброе в злых людях. Однажды мы приняли решение посмотреть Севастополь, а не только проживать на его Северной стороне, к тому же мы проживали в убогой и дощатой её части. Нас прельщало, что можно погулять по Графской пристани. Нашлись случайно среди отдыхающих на Северной стороне Севастополя две графини-вишенки, которым слово «Графская» показалось сказочным! Правда, с нами был маленький ребенок, который хотел то писать, то пить, то есть и совсем не хотел стоять в бесконечных очередях за питьем, едой и мороженым. Хорошо, что проблем у него не было с туалетом, зато у нас были. Но как-то этот день в Севастополе мы пережили. Возвращались с пересушенными языками и заплетающимися ногами на жарком, заполненным потным населением, пароме. Может, трамвайчик он назывался. Не помню из-за обморочного состояния после того, как мы с племянницей умудрились затащить на борт брыкающегося, плачущего Олега. Сойдя на берег, мы добрели до первой тени от деревянного забора, сели под ним и полчаса, молча, сидели втроем. Это была временная передышка, наш максимум. Дальше началось «Я пить хочу! Я пить хочу! Я есть хочу! Я есть хочу! Я устал! Я устал! Я не могу уже идти! Я лечь хочу!»
Сестра смылась радостно в бесконечную очередь в продовольственном магазине, а мы побрели по раскаленному тротуару среди панельных многоэтажек к нашему деревянному раю с эдемским садом около дома. Но в гору. Когда децибелы, исходящие от моего Олега и звон в ушах от жары достали меня окончательно, на меня упала тень от молодого мужчины, перегородившего мне дорогу. Вот только этого мне как раз в тот момент и не доставало! Мне давно уже хотелось ругаться, но молодой человек был здоровый, где-то под метр девяносто, широкоплечий, загорелый, симпатичный и улыбающийся, в ярко гавайской рубахе, расстегнутой почти до пупа. Его габариты меня остановили, и я для начала решила себя сдерживать. Хотя он слишком близко подошел ко мне, а я панибратства не люблю. И даже драк с мужчинами не боюсь. Прошла школу жизни. Муж бывший заставил научиться. Это я в начале семейной жизни терпела побои, а, уж, в конце он меня стал даже побаиваться. Но парень, стоявший передо мной, не выглядел ни пьяным, ни агрессивным. «Привет! Как поживаешь?» – спокойно спросил он, и улыбка его стала шире и радостнее. «Привет! Хорошо», – ответила я с улыбкой. В это время лихорадочно в голове перебирала фотографии знакомых лиц. «Их разыскивает усталая злая молодая тетка». Но ничего подходящего в извилинах не подобрала… «Ой, улыбается. Делает вид, что узнала. А сама дура дурой, прямо, круглая дурра! Даже не поняла, кто перед ней». «Дура» из меня мгновенно в те времена делала участницу корриды, причем, выступала я исключительно за команду быков. Я задохнулась от злости, уставилась на наглеца и … засмеялась от радости и неожиданности. Присмотревшись, я поняла, что передо мной стоял мой одноклассник Сашка Старшинов. Но рот мой открылся от удивления. Я не видела его с выпускного. Это был худенький парнишка. Хорошо помню, что рост его был 1 м 53 см. Он был старше меня на полтора года, зато я была на голову выше его. Мы были дружны с первого класса. В старших классах были, вообще, «не разлей вода», так как посещали факультативы по физике, математике, химии и английскому и в школе, и при педагогическом институте. Вместе ходили на олимпиады. В физике и математике он был сильнее меня, соображал быстро. Зато в химии и в английском мог у меня поучиться. После окончания нашего образцово-показательного лицея все разлетелись по разным городам и разным вузам. Долгое время, никто не знал, куда поступил Сашка, потом кто-то сказал, что он окончил Севастопольский приборостроительный. Странный выбор. Я практически ничего, кроме этого, про него не знала. И еще слышала, что у него умерла мама, Мария Алексеевна. И всё. А тут так обрадовалась, стали обниматься, и Сашка, прижимая меня к себе, радостно повторял: «Моя родная дурочка! Моя родная дурочка!» В классе умнее меня были только Сашка, Степка и Коша, и только им можно было называть меня дурой. От необычности ситуации, маминых прыжков и обнимашек, Олежка сначала перестал канючить, а потом заплакал, испугавшись большого дяди. Сашка подхватил его на руки, удобно устроил и твердо произнес «Быстро за мной. Поговорим в прохладе. У меня компот есть». Я, как маленькая комнатная собачонка, затрусила за ним, как за хозяином. Идти было недалеко, мы завернули за угол дома, вошли в ближайший подъезд, поднялись на второй этаж и оказались в прохладе старшиновской квартиры. У него была стильная квартира! «У моего друга жена дизайнер по интерьерам. Я ей разрешил делать, что душе угодно. Вот она и повыпендривалась. Алексей, её муж, консервативен».У Старшинова был кондиционер. Необычная штучка по тем временам. Нас напоили холодным компотом, Олежке дали еще и бутерброд. В квартире нашлись игрушки. Судя по номенклатуре, явно для маленького мальчика. И Олег затих, занятый ими. А мы с Сашкой взахлеб, перебивая друг друга, стали рассказывать.
Я вспоминаю все это с удовольствием и со светлой грустью. Я часто вспоминаю это его «Дура дурой! Ну, прямо, круглая дура!» И ещё чаще вспоминаю его: «Моя родная дурочка! Моя родная дурочка!» Я, ведь, в тот день не очень поняла, какой смысл Сашка вкладывал в эти бесхитростные, не очень романтичные слова. Я зациклилась на «дурочке», и, хотя он говорил: «Моя родная…», это все пролетело мимо моих ушей. Я рассказала вкратце свою историю о тех годах, когда мы не виделись. Причем, была уверена, что он обо мне ничего не знает, как я о нем. Он задал несколько вопросов, из которых было понятно, что он интересуется больше настоящим, чем прошлым, и рад нашей совершенно невероятной встрече. А встреча на самом деле вышла неожиданная. Старшинов после окончания факультета, кажется, радиоэлектроники Севастопольского приборостроительного института начал работать на приборостроительном заводе на Северной стороне. В годы учебы женился. Как говорят в народе, «по залету» подруги. «Ты же видишь, какой я стал дылда. Это я за первый курс так вытянулся. Состоял на учете в клинике, диета была минерально-кальциевая. За кости опасались. На штанах разорился. Рос, и они становились короткими каждый месяц. Мышечной массы никакой, сил не больно много было. Интересен был только врачам. Девушки в мою сторону не смотрели. То ли дождевой червь, то ли из породы бамбуков. Но дорос до 1,93 ко 2 курсу, и все. Дальше спорт. Мышцы появились и девочки, соответственно. Я, как с цепи, сорвался. Стал у девочек популярен. Тем более кости перестали расти, а энергию надо было куда-то девать, вот в половые гормоны и ушла. Севастополь - портовый город, хоть и военно-морская база. Тряпок подкупил. И пошел в разнос. Лавеласничал. Покуралесил от души. Чуть из института не вылетел. Но мозги не прогулял полностью. Да и тесть, декан моего факультета и друг отца, не дал бы. С дочкой его мы Ваньку сострогали. Ему сейчас восемь. Но, видно, сгоряча делов наделали. Поженится-то поженились, а семья не получилась. Я, по совету отца…». – «Саш! У тебя же только мама была! Ни разу за все годы ни от Марии Алексеевны, ни от тебя я про него не слышала. А у нас секретов друг от друга не было. Или были?» - «Не удивляйся! Отца! Из-за него я оказался в Севастополе. Всех удивил, и сам удивился. Расскажу потом. Так вот, по его совету, чтобы не разводится, ушел в плавание, жене аттестат оставил. Сам по полгода в плавании. На НИСе. Я не все поняла, но не перебивала. Саша пояснил, что его специальность востребована, отец его туда и перевел. «Помог, потому что мог». Я опять не поняла, но не переспрашивала. Сашка продолжил: «Ты не поверишь, но мы недавно пришли в порт из долгого плавания, сегодня я поменялся с сослуживцем вахтой. Он попросил. Домой попал, скорее, внепланово. Семья живет в Краснодаре, у тестя. С женой редко встречаемся. С сыном провожу отпуск. У жены появился друг или гражданский муж. Сейчас хотим развестись по инициативе жены. Я считаю это правильным, хотя мне самому все равно. Ничего не могу поделать, не полюбил. Никого не полюбил. Точнее, не так. Не совсем так, если честно». Саша замолчал, а я не торопила. Он смотрел в сторону и молчал. Было в этой паузе какое-то напряжение. Оно меня встревожило. Потом он посмотрел на меня, прищурив глаза, засмеялся и сказал: «Секретами делились, говоришь. Тайнами! А ты знаешь, что я со школы в тебя был влюблен? С первого класса. С помпончиков на белых гольфах 1 сентября. С непослушных кудряшек, выбивающихся из заплетенных кос. Я через наших узнавал про тебя, и знаю, что ты мной не интересовалась. Я когда бывал в Москве, тебя видел. Издалека. И на «Соколе», и на Миусской. Но уже был молодым папашей. Думал, что стерпится, слюбится. Но когда ты вышла замуж, расстроился, напился, немножко побуянил. И смирился. Полюбил океан. Но вот, что ты развелась, не знал. Проплавал такую важную новость». Старшинов замолчал, потом встал, укрыл уснувшего Олега простынкой. Снова вернулся в кресло. Мы сидели друг напротив друга, смотрели друг другу в глаза и молчали. Время остановилось. Четыре голубых глаза. Два… и напротив еще два. И тишина. Оглушительная…. Звуков нет. Если только от ресниц. Мне слышно…. Непонятно как, но я слышу. «Саш, ты ведь такой маленький был, хоть и на полтора года старше. Я с удовольствием общалась с тобой, как с другом. Я даже предположить не могла, что ты в меня влюблен». «И я, и Степка, и Коша. Все наши умники. Мы часто обсуждали между собой, как такая умная девочка, может быть такой красивой. Тебя нельзя было назвать ни зубрилкой, ни книжным червем, ни синим чулком. Мы звали тебя Мальвиной. Но ты об этом не знала. Это была подпольная кличка. Секрет! Вот сижу, болтаю с тобой, будто не расставались. Мне очень легко на любую тему с тобой говорить». Он усмехнулся и добавил: «Мальвина». Я улыбнулась в ответ, хотя мне было грустно. «Десять лет в школе не прошли даром. Мы были вместе все детство. Десять отдельных лет пришлись на юность и на начало взрослой неудачной нашей жизни. Знаешь, Саш, мне жаль, что ты не вырос раньше. Может я была бы более внимательной к тебе, и мне не пришлось пережить весь тот ужас моей семейной жизни. Я слово «муж» до сих пор произношу с содроганием. Но это вряд ли может служить темой для нашей беседы». Сашка меня перебил: «Я случайно вышел на улицу, решил оценить длину очереди за квасом и увидел тебя. Решил, что это галлюцинация. Я не сдвинулся с места. Стоял и рассматривал идущую в мою сторону молодую женщину с мальчиком. Думал о том, что она очень похожа на Мальвину, только красивее и старше. А когда ты подошла ко мне близко, и я увидел родинку на левом виске, похожую на овал, я понял, что это ты. Точно ты! Я столько лет смотрел на эту родинку в школе, мысленно целовал её. От неожиданности назвал тебя дурой. По-моему, ты не только удивилась, но и разозлилась». Мы засмеялись. Потом он серьезно, пристально и долго посмотрел мне в глаза: «Но сейчас-то я вырос. А ты не замужем и на отдыхе». Я покраснела, но не оттого, что он смотрел на меня так, будто я показывала стриптиз. Плотоядно. Меня смутила реакция моего организма. У меня заныли груди и низ живота. Мгновенно. Бермудский треугольник сексуального желания, два соска и промежность, наполнился огнем. Вспыхнул, словно световая реклама в ночи. «Готова!» Словно кнопку включили. Я пошутила, чтобы утихомирить возникшее между нами сексуальное влечение: «А ты действительно не терял время на радиофаке: управляешь женской сексуальностью». «Нет, я просто хочу тебя. Конкретно, только тебя. И желательно сейчас», – спокойно ответил Сашка. Но от сочетания его спокойного голоса и таких слов спина моя непроизвольно выгнулась, а между ног стало жарко и влажно. Парная по-женски! Я больно прикусила нижнюю губу, чтобы как-то справиться с волнением. Поняла, что надо прекращать беседы такие, так как знала, что он заметил и мое движение, и мое состояние. Сменила резко тему. «Знаешь, Саш, я здесь с племянницей Леночкой и с сыном. Леночку вряд ли ты помнишь. Она Витина дочка. Она сейчас десятиклассница. Витя и его жена Лариса мне ее доверили. И она уже, наверное, волнуется, что нас так долго нет. Сейчас разбужу сынишку, и мы пойдем». «Испугалась своей реакции», – просто сказал Сашка. «Да, – с улыбкой ответила я, – но после развода я веду безгрешный образ жизни. И боюсь его поколебать». – « Удачное слово ты подобрала. Грубо, но в тему». – «Ну, ты, Старшинов, и дурак! Я ляпнула, не подумав. А ты сразу сообразил!» - «Как в детстве. «У кого чего болит, тот о том и говорит». Забыла?» - «Нет! Почему забыла?» Сашка встал, подошел к креслу, где я сидела, и уселся на полу у моих ног. Взял меня за руку и поцеловал мою потную грязную ладошку. Я замолчала. «Послушай меня и не перебивай. Грешную жизнь в Севастополе я могу устроить себе в любой момент, и для этого ты не нужна. Но у меня очень мало времени, чтобы убедить тебя начать новую жизнь. Со мной. Как это все устроится, я пока не знаю. Нам друг с другом легко. Мы с тобой можем говорить на любые темы. И на эту тему, в том числе. Но я хочу не только говорить. Я хочу начать действовать. Сегодня 25 июля. Знаешь, какой завтра праздник? День Военно-Морского Флота. В Севастополе это очень большой праздник. Мы с друзьями уже заказали на вечер столик в ресторане. И ты должна быть на моем празднике. Тихо! Не перебивай! Мы сейчас пойдем туда, где ты живешь. Я буду знать, где это. Туда я тебе принесу пропуск на трибуну. Надеюсь, что он у меня будет. Рано утром я зайду за тобой, что бы ты чувствовала себя уверенно. А ещё…. Чтобы увидела меня в парадной форме, влюбилась и отдалась... Закрой рот! Отдалась на милость победителю на всю жизнь до самой смерти. Компот еще будешь?» Я хлопнула ресницами от такого перехода и отрицательно помотала головой. «Леночку я сам уговорю отпустить тебя на один день. Олега не буди. Я понесу его спящего на руках. Ты вообще можешь перебраться в мою холостяцкую квартиру. Она пустует. Или хотя бы использовать ее, как игровую комнату. Я прошу у тебя один вечер. Ты мне не можешь отказать. Десять лет детства и только один вечер взрослой жизни. Договорились?» И он улыбнулся. Я бы сказала, что, именно, такая улыбка называется обворожительной. «Саш-ш-ш! Отвечаю по пунктам, и ты не перебиваешь. К тебе мы не переедем. У нас хорошая молодая хозяйка, у дома сад. Она якутка. Ей всего девятнадцать. Алла только в этом году переехала к мужу из Якутии. Муж русский. Ему тридцать. У них мальчик. Ему три годика. С игрушками проблемы нет. Деньги мы им уплатили вперед. Да и отпуск мой уже заканчивается. Проблемы есть с рестораном. Мне не в чем идти. У меня только шорты, джинсы и футболки. Еще есть два купальника мини-бикини. Может в них пойти?» - «Нельзя. Н-е-ельзя категорически! У нас офицерский состав после долгого плавания очень восприимчив к женской красоте. Двое - женатики, а три красавца в свободном поиске. Не отобью». – «Вот видишь. В бикини не разрешаешь. Быть в ресторане золушкой сама не захочу, даже если Лена отпустит. Купить быстро невозможно что-либо приличное, так что поход в ресторан отменяется». Я еще договаривала, а Сашка легко поднялся, вытащил меня из кресла. Я и ойкнуть не успела, как он сначала обхватил ладонями мою талию, потом бедра, и в завершение поставил обе ладошки на груди, немного постоял на них, сжал и отпустил меня. «Так я тебя и представлял! Завтра вместе с пропуском принесу платье. Тебе и подойдет, и понравится. Но обувью, моя родная дурочка, заниматься уже некогда. У тебя замечательные шлепанцы. В них пойдешь. Ну, собирайся!» – «У меня есть босоножки! И не смей меня лапать бесцеремонно!» - заявила я. «Главное, чтобы ты перестала сопротивляться и согласилась. Даю честное слово: лапать буду церемонно». Я в задумчивости наклонила голову направо. Старшинов неожиданно и ласково коснулся губами родинки на моем виске, развернул меня и легонько подтолкнул к шлепанцам. Надел солнцезащитные очки, взял ключи, панамку Олега, самого Олежку, подпихнул меня коленом к выходу. «Захлопни дверь, пожалуйста, и спускайся. Новая жизнь начинается». Я, ошарашенная, беспрекословно все исполнила. И только резкий солнечный свет, ослепивший после полумрака подъезда, привел меня в чувство. «А это не слишком быстро?!» – иронично высказалась я. «Нет! Расскажи мне о своем городе. Я ни разу не был на Урале», – будничным тоном проговорил Старшинов, пристраивая панамку на голову Олега, чтобы тому не мешало солнце. Я смотрела, как он бережно несет моего сына, и думала, что нельзя рассказывать про наш закрытый город. Я же давала подписку о неразглашении. Мы шли рядом, и я со своими 175 сантиметрами роста чувствовала себя маленькой. Может потому, что я худая, а Сашка накачанный? Мы шли рядом, и я рассказывала про город и думала о ресторане, куда я завтра хочу попасть, и о времени после ресторана. Но не совсем так, как принято думать у русских: «Что делать?» и «Кто виноват?» Просто меня мучил вопрос: «Не сошла ли я с ума?»
А утром, когда увидела Сашку в парадной форме морского офицера, поняла, что не только сошла, а даже спрыгнула с остатков ума. Уф-ф! Я решила, что в ресторан пойду, даже если платье не подойдет или не понравится, даже если придется идти в джинсах и рубашке и сделаю все, чтобы соблазнить его. Хотя бы на одну ночь. Я смотрела на него таким восхищенным взглядом, что он удивленно поднял бровь: «Уже готова соблазниться?» – «Вот дурак! Скажи мягче. Уже покорил?» – «Влюбляешься?» – «Не знаю. Просто начала стесняться в твоем присутствии. Легкость в отношениях пропала. Чувствую себя неловко. Будто руки выросли и стали ниже колен, а ноги развернулись пятками вперед. Зря ты это затеваешь. Я, как подруга, веселая и раскованная. А как любимая, неуклюжая и стеснительная. Похожа на корявый железобетонный столб. Пожалеешь!» – «Корявые железобетонные столбы – мои самые любимые игрушки ещё со школы. Идем. Я только не пойму, зачем тебе платье? Ты в белых джинсах и в белой рубашке с вышитым на плече попугаем выглядишь великолепно. Особенно, если учесть, как джинсы обтягивают твою упругую попку, а хвост попугая гладит сосок». – «Я знаю, что у тебя сегодня еще и День рождения! Поэтому прощаю». – «Не забыла?» – «Не забыла. Но если ты еще что-то в стиле «сиськи-письки» произнесешь, я даже брюки измажу в губной помаде, не говоря о кителе. Вместо ресторана будешь сидеть на гаупвахте или что-там у вас на море. Сделаю!» - «И какому дураку пришло в голову назвать тебя Мальвиной?! То ли сказку подменили, то ли Мальвина бракованная досталась?» – тихонько ворчал писаный красавец, идя рядом со мной. «Иди-иди. Офицер бракованный достался. Даже не помнит, что, именно, Мальвина наказала Буратино, когда он разбезобразничался до безобразия». Так, беззлобно препираясь, мы незаметно дошли до КПП порта, где и расстались. Я с удовольствием просмотрела торжественную церемонию этого праздника, параллельно думая, что я могу подарить Саше при скудности выбора на полках наших магазинов, и очень сильно нервничая из-за предстоящей мною запланированной близости. Я понимала, что он этого тоже будет добиваться. Но главная моя проблема была не в этом. Моей головной болью была я сама. Со вчерашнего дня мои половые гормоны вышли на демонстрацию с плакатами и транспарантами, на которых было написано «Хотим Сашу!» Они без устали маршируют в моем теле, а ночью устроили просмотр эротического сна под тем же лозунгом. Я их стала даже бояться. Может угомоняться к вечеру? А то отдамся сразу на столике в ресторане. И на корабле будут долго вспоминать падение гордой Мальвины. Шуточки шуточками, но я волновалась из-за того, что перейдя невидимую грань между школьной дружбой и взрослой «недружбой», мы потеряем первую и не приобретем вторую. Конечно, мы можем никогда не увидимся больше, если все пойдет наперекосяк, но эти стыдные воспоминания и разочарование из памяти не исчезнут. А плохих воспоминаний в моей жизни уже было достаточно. Как быстро Сашка запутал мои мысли! Или это от сексуального голода? Всё! Нельзя об этом долго размышлять! Прокисну, переброжу! С этой минуты у меня новый друг. Его зовут «Авось!» И если одного друга не хватит, то пусть будет армия друзей-авосей! «Авоси, займитесь делом! Загоните половые гормоны в стойла до вечера, но кормите- поите их хорошо. Лелейте их! А вечером я попробую вывести их на прогулку». Фу! Полегчало. Не свихнулась! А то чуть не стала, как Старшиновская фанатка- малолетка. Как только полегчало, то стала соображать. Во-первых, по магазинам в поисках какого-нибудь подарка Сашке мне бегать некогда. Да и непонятно зачем бегать? За мышами на полупустых полках? Во-вторых. Если бегать, то устану. Буду плохо выглядеть и чувствовать. А Старшинову явно хочется перед друзьями похвалиться подругой. Я, конечно, ничего, но не настолько же! Блондинка. Волосы красиво выгорели на солнце. Кладем сладкий пирожок в Сашкину корзинку. Лицо овальное, нос курносый, рот великоват. Что есть, то есть. Витька говорил: « Меньше бы болтала, реже раскрывала рот, вот и не разносила бы. С губищами, как с башмаками. Беречь надо! Вон как растоптала. Но твой длинный вредный язык в меньший рот и не уместился бы!» И обязательно после этого он больно оттягивал мою нижнюю губу. Губы были полные, но хорошо очерченные. Второй пирожок. Я практически пользовалась только гигиенической помадой. Из косметики еще в ходу у меня по праздникам использовалась тушь для ресниц. Голубые глаза окружались черными ободками длинных ресниц и сразу становились яркими и заметными. Но в обычные дни я ходила со светлыми ресницами. Я это стала делать, когда поняла, что брак мой не удался. Мужа во мне раздражала все: и то, что моя очень белая кожа плохо поддавалась загару, и выгоревшие ресницы, и то, что я не носила длинные волосы распущенными, не любила каблуки и платья, Особенно, в цветочек. «Угораздило же меня жениться на белой моли!» А больше всего его раздражало, что синяки на моей коже не проходили долго. Это выяснилось после первых побоев. Он после этого раздавал тычки или по бедрам, или по спине. Но раздавал со злорадством и завидным постоянством. Из-за синяков я не могла ходить в баню, а очень это дело любила. Он вообще знал многое о том, что меня может огорчить: разбивал якобы случайно любимые мною пластинки и чашки, прожигал утюгом по ошибке кружева на моем нижнем белье. Мог разлить масло на юбку, которая мне нравилась. Или опрокинуть духи, предварительно отвинтив крышечку. Не хочу даже вспоминать его мерзопакости. Единственно, что у нас было стабильно: это его завидное постоянство в совершенствовании этого процесса и мое упрямое нежелание «выносить сор из избы». Моя подруга называла мой брак «Архипелаг Гулаг». Вернувшись на квартиру, я подошла к зеркалу и стала рассматривать себя с интересом. Чужими глазами или своими, но нейтрально. Рост нормальный, 1м 75 см. Худая? Стройная? Тощая? Нет, не тощая, но пока ещё изможденная и измотанная. Фигура вытянутая, волейбольная. К сожалению, без крутых соблазнительных изгибов. Не гитара. Но с этим ничего до вечера поделать нельзя. Босоножки на каблуках меня ещё вытянут. Но каблуки – это пирожок в корзинку. Грудь. Грудь, конечно, не мечта, третий номер, но не обвисшая после кормления Олежки. И живот без растяжек. Еще добавим пирожок. Зато размер ноги 36, при моем росте ножка кажется маленькой, а не лыжей. И не каких косточек нет. Пирожок в корзинку. Ляжечки стройные, никаких «галифе». Пирожочек в корзинку. Кожа гладкая, блестящая, хоть и мало загорелая. Отдых на море мне пошел на пользу. И фрукты из Алкиного сада сделали свое дело. Фруктовые маски, которые мы делали как на лицо, так и мазали все тело, если ее мужа Юрки не было дома. Не удержусь, оттого чтобы не вспомнить эту пару. Когда Юрка приходил пьяный, а мы были во дворе, то он всегда подходил ко мне, хватал за своими лапищами мое лицо и объявлял на весь двор: «Ну, чисто, персик!» Я понимала, что легкий, якобы, загар и румянец сделали мою кожу бархатистой, нежного кремово-розового цвета. Это-то и замечал пьяненький Юрка. Этот пирожок от него. Мы с его Аллой составляли контрастную пару. Она маленькая, худенькая, плоскогрудая совсем. Как мальчик-подросток. Кожа очень смуглая и блестящая. Черные гладкие блестящие волосы, черные глаза-маслинки за раскосыми веками. Носик-кнопочка на плоском скуластом лице. Мне она нравилась. Она была доброй, терпеливой и спокойной. А своего рыжего увальня с пушистыми усами на красном лице боготворила. «Полюбила, да и старой не хотела рожать. Мне и так 16 уже миновало. Юра по реке Лене ходил, и меня присмотрел. Ребенок был, деньги были, а мне восемнадцати еще не было. Юра уехал сам к Черному морю. Мастер по холодильному оборудованию здесь нужен. Прописался один. Дом с садом купил. Нас забрал. Только в ресторанах и магазинах много водки дают». Это мы заметили. Но кроме них, нас никто не хотел брать к себе. Алла, которая работала в буфете при бане, а Юра – при магазинах и ресторанах, зато обеспечивали и нас продуктами. Я готовила на всех. А еще мы варили Алке варенье из смородины, абрикос и яблок. Банок и крышек у нее не было, мы складывали его в кастрюли. Но я разыскала литровую банку с завинчивающейся крышкой, сложила туда абрикосовое варенье. Абрикосик к абрикосику. И чтобы не было скучно, накрыла крышку клетчатой салфеткой, бело-красной. По числу Сашиных годиков сделала из яркой бумаги книжечки с пожеланиями и каждую привязала к горловине тоненьким шпагатом. И банка стала веселой, и я. Но и Алка, и Леночка начали на меня шикать. «Не тем занимаешься! Собой займись! Платье померь! Может надо поправить». Моя Леночка шила очень хорошо. Потом до развала Союза она работала в Доме моды. Он потом тоже канул в лету. Я развернула упаковку и ахнула. Платье было необыкновенного бирюзового цвета. Фасон был простой. Вырез каре, спущенное плечо, до бедер в обтяжку, а от бедра две расклешенные юбки до середины колена. Нижняя – из основной бирюзовой ткани, а сверху из бирюзового тонкого гипюра такого же цвета. Босоножки на высоком каблуке были белого цвета. Чтобы их связать в ансамбль с платьем, Алла мне дала свои необыкновенные национальные украшения из белой моржовой кости. На грудь и на руку. Волосы не стали закреплять. Я перебросила их на спину, и они тяжелой волной укрыли спину до талии. Платье сидело идеально. Не зря лапал! И вкус у него хороший! И фарцовщики! А я тут со своими воображаемыми пирожками! Алла мне еще дала красивую металлическую коробку с печеньем и пакет. Я добавила туда варенье с пожеланиями. Алла напутствовала: «Не трясись. Это же только любовь. С мужчиной спать легко. А уж приятно или нет, от тебя зависит». – «От меня?» - «Конечно. Ты же уже спала. У тебя же есть даже ребенок». – «Алла, я столько уже у тебя живу, а ты мне никакие секреты не рассказывала». – «Сегодня сама справляйся. Завтра поучу. Завтра начинается свободная неделя». Алла работала по неделям. С 8 утра до 8 вечера через неделю. Куда она девала маленького Костика после садика, когда Юра запивал, не знаю. Пока этим занимались мы. Хлопоты и разговоры закончились, когда мы услышали гудок машины. Тут же распахнулась калитка, и появился Саша. Я посмотрела на часы: 19.00. Я пошла ему навстречу. Он стоял на дорожке и ждал меня. Даже без парадной формы он меня покорил. Я же его вчера не успела рассмотреть.
Хорошо сложен, подтянут, спортивная фигура. Уже этого было достаточно для мужчины. Так нет же! Природа одарила его и красивым лицом с правильными чертами. Лицом, на котором все было к месту и на месте. И по форме, и по размеру, и по цвету. Лицо было покрыто бронзовым загаром, но вот ресницы не выгоревшие! Коротко стриженые волосы, как и мои, сильно выгорели, надо лбом прядь уже цвета соломы, а ресницы черные! « У-у! Морда киноактерская!» – с напускной сердитостью сказала я. Сашка нагнулся и поцеловал меня в плечо. Стало щекотно. Я отстранилась. Но он притянул меня к себе, поцеловал в щеку и вздохнул: «Не будем пока портить макияж! Вон даже ресницы накрасила! Хорошо, что хоть аромат духов не сумел загубить окончательно запах твоей кожи». – « Ну, как платье смотрится? Понравилось? Оно очень красивое!» – «Так ты в платье шла по дорожке? Я тебя по-другому видел. Я уверен, что оно тебе идет, но сегодня я его воспринимаю, как ненужные лоскуты. Я готов уже сейчас не пойти в ресторан. Но платье надо выгулять! Ты говоришь, что оно такое красивое. Значит надо показать его сослуживцам. Пусть любуются. А еще я тебя должен весь вечер соблазнять, чтобы ты не сбежала, когда ночью пойдем купаться в море». – «Я должна взять купальник?» – «Не надо! Еще больше будет ненужных лоскутов». Я смутилась. Заалела. И замолчала. Так, молча, мы уселись в такси. Саша гладил мои пальцы и изредка поглядывал на меня. Я не смотрела на дорогу. Я строила в колонны гормоны, так как после последней фразы они разбежались по всему организму. Они были очень злые из-за того, что днем их загнали в стойла. Сейчас они мстили за это, завязывая в узлы нервы и мышцы. Они были готовы делать баррикады и поджигать все, что попадется. Мое тело наполнилось волнением от кончиков ног да самой макушки. Везде тянуло. Мне хотелось застонать. И сбежать. «Странное у тебя отношение к сексу. Почему? Из-за меня? Или ты по жизни трусишка в этом вопросе?» – «Скажем так: «Печальный опыт!» Не хочу, чтобы он испортил наши взаимоотношения! Не хочу тебя разочаровывать!» – «Бальзам на душу! Ты обо мне беспокоишься! А то я уж начал думать, что ты меня не хочешь, но не знаешь, как сказать. Поэтому так сильно нервничаешь! Ты так смотрела на меня по олимпиаде областной по физике, когда увидела, что я решаю задачу, последнюю и самую трудную, которая тебе оказалась не по силам. «У, гад ты, Сашка! – Неправда! Я думала по-другому! Я обзывала тебя «заразой умной» и «сообразительным Буратино». – «Лучше, чем «гад»! Прости, дорогая, что так плохо о тебе думал много лет. «Зараза» на-а-амного лучше! Если сегодняшний вечер не понравится, можешь назвать «гадом». Но, как ты правильно заметила, я - «сообразительный Буратино», и придумаю что-нибудь, чтобы ты к концу нашей встречи назвала меня ласковее». Он щелкнул меня по носу. Стряхнул напряжение с меня одним щелчком. И я успокоилась и повеселела. Вовремя. Мы подъехали к ресторану.
Что я могу вспомнить про ресторан в тот вечер? Столько красивых мужчин! Женщин меньше, но какие! Красивые, хорошо одетые, обласканные. Было все вкусно, много шампанского. И танцы до упада! Саше правильно сказал вчера: «Не отобью!» Я пользовалась успехом, который приписала платью. Женщины, в основном, были в черном, белом, бежевом цвете! Две были в красном, но обе с мужьями. Незамужняя женщина в бирюзовом…. Такая была одна. Магнит для ловеласов. И они нашлись. Запомнились два офицера. Один просто с киноафиши фильма про плейбоя, Андрей. Стройный брюнет чуть выше среднего роста. Запомнился острый колючий взгляд. Я его ощущала весь вечер. Куда не повернусь: стальные серые глаза. Иногда усмешка на лице, но чаще без улыбки. Такое ощущение, что он везде. Второй моложе. Высокий. Русоволосый. Огромные карие глаза. Длинные пушистые ресницы. Мечта любой красавицы. Остальные черты лица мелкие. Природа, наверное, долго трудилась над верхней половиной лица. Молодой человек вышел смазливеньким. И очень самоуверенным. Несколько развязанным. Его звали Юрочкой. За редким исключением, все медленные танцы были за ними. Саше удалось потанцевать со мной два раза. Как партнеры они были очень корректны. Но слова! Слова, которые они шептали в ухо, не скрывали их намерений. Слова вроде были приличными, но, в то же время, фразы, построенные из них, звучали двусмысленно. Открытый флирт. Но я ничего не сказала Сашке. Во-первых, я сама едкими комментариями сбивала с них спесь, хотя этим разжигала повышенный интерес. Получалось само собой. Мне не хотелось ссориться с Сашкиными сослуживцами в праздничный их день. Да и в день знакомства. Может они просто хулиганили, чтобы подшутить над Старшиновым? Они, по-моему, к концу вечера, оценивали меня, как ускользающую из рук охотника добычу. Во-вторых, Сашка слишком хорошо меня знал. Он был уверен, что я не могла так измениться, чтобы начать любить самоуверенных наглецов. Он знал, что я даже аксиомам и прописным истинам не доверяла. Чтобы во что-то поверить, мне надо долго это обмозговывать. Моя любовь с первого взгляда должна была выглядеть примерно так. Сто взглядов слева и справа, еще раз пятьдесят «Смотри мне в глаза!» и с десяток проверочных тестов. А уж после неудачного замужества апостериори любви с первого взгляда для меня не существовала. Я ценила дружбу с мужчинами, но флирт, даже легкий мне не нравился. Хотя иногда мою доброжелательность вкупе с терпеливостью кое-кто принимал за флирт. Мы с Сашкой после каждого танца с моими уже постоянными ухажерами только переглядывались и улыбались друг другу. И эти переглядывания сильно увеличивали наше сексуальное влечение. Даже случайное прикосновение к его ноге под столом для меня было как удар электрическим током. Может, поэтому мы протанцевали только два раза в начале вечера? А дальше только ждали. Чего? Я, потому что не знала дальнейшую программу вечера, а Сашка потому, что знал. Но в любом случае ресторан закрывался в полночь. Мы часто выходили на улицу. Было много разговоров, непонятных для меня терминов в них. Но запомнился одна тема, которая звучала в разговорах со мной. Узнав, что я была замужем, они стали обсуждать проблемы семейной жизни. И меня жалели, даже женщины. Как плохо, видите ли, когда муж работает, допустим, с 8 утра и до 6 вечера, и каждый день возвращается домой. Да еще и в выходные дома. Меня это удивило, но переубедить, что это хорошо, я их не смогла. Тем более, когда есть дети. Они надо мной посмеивались. Я даже шепнула на ухо Сашке: «Ты такую новую жизнь мне хочешь предложить? Ну, уж нет!» - «Мы все с тобой обсудим, но не сейчас!» - тихо сказал он мне. Обнял меня и по-хозяйски притянул к себе. От меня не ускользнуло, что его друзья переглянулись между собой, осторожно кивая головой в нашу сторону. Кто-то спросил: «А вы давно знакомы с Сашей? И где познакомились? Вроде вы первый раз и недолго на отдыхе в Севастополе? А сами живете на Урале, как Вы сказали». Я поняла, что прохожу отборочный тест. Я не знала, что сказал им Сашка обо мне. Решила говорить, как было на самом деле. «Очень долго знаю», – сказала я. «Две, ну, максимум, три недели. И мы, и вы здесь, максимум, три недели. Мы только в порт пришли, вы приехали с Урала. А на берег он сходил три раза. Судя по всему, у вас любовь с первого взгляда», – сказал Андрей, тот самый брюнет-ловелас. От шутливого ухаживания ничего не осталось. Видно флирт был тоже проверочным. «А сегодня он сказал, что женится. В нашей среде это бывает. Но он сказал, что разводится и женится на любимой женщине. Я Сашку с института знаю. Он, конечно, бабник, но не влюбчивый. Вы тоже на хищницу не похожи. Колитесь, как окрутили нашего друга». Старшинов этого не замечал. Он увлеченно беседовал с офицером, сидевшим за соседним столом. В зале из-за музыки не поговоришь, а на работе месяцами можно не увидится. На меня же в упор смотрели разноцветные пары глаз. Кто-то строго, кто-то с любопытством, а кто-то с симпатией. « Может, вы правы, и я знаю Сашу всего ничего: только со вчерашнего дня. Но знакома с ним больше 20 лет. Я с ним сидела за одной партой с первого по десятый класс». Кто-то присвистнул. « Ого, одноклассница! Ну, а про любовь расскажите?» - «Я - нет! Может Саша расскажет. Спросите. Добавлю только, что есть, и большая». – «Отбрила жестко. Кина, пока, не будет. Но ничего. Плавание долгое. Будем пытать Сашку». Кто-то сказал: «А не выпить ли нам шампанского за любовь?» Мы дружно вернулись к столику. Все вроде было, как прежде, но мне показалось, что относится ко мне все стали с большей симпатией. А потом мы всей честной компанией отправились к кому-то на дачу на берегу моря. Всем было очень весело, мы горланили песни, даже те, кто не умел. Мне выдали тельняшку большего размера вместо платья и вьетнамки. Волосы я заплела в две косички. Потом почти все по очереди спросили, умею ли я плавать, и только после этого разрешили идти купаться к морю. Саша тщетно пытался объяснить им, что это неважно, так как я иду с ним, но его никто не слушал. Я громко, чтобы все услышали, прокричала, что я выросла, на Волге и умею плавать. Что Саша тоже вырос на Волге и умеет плавать. Саша добавил, чтобы нас быстро не ждали.
Мы взяли полотенца и покрывало, и ушли в другую сторону от нашей шумной компании. В звездную ночь. В новую жизнь, где я должна была поверить в большую любовь, про которую всем уже сообщила. Сначала мы медленно брели по песку к окраине поселка. Саша обнимал меня за плечи. Потом пришлось замедлить шаг. Так как после каждой пары шагов он гладил и целовал мои волосы. Но и этой скорости нам стало много, когда нам стало необходимо легкими поцелуями по очереди покрывать глаза, щеки, уши, губы. Как только мы коснулись губами, мы просто застыли у кромки моря. Легких касаний нам стало недостаточно. Нам, больше, чем воздух, необходимо стало крепко обняться, прижаться друг к другу. И начать целоваться так, что языкам стало не хватать во рту места. Они толкались, покусанные зубами. Губы спешили встретиться. Как только я начинала целовать Сашу, он перехватывал инициативу и забирал мои губы в полон. Долгий вкусный поцелуй прерывался лишь тогда, когда мне хотелось пробовать на вкус его губы. Мы дышали с трудом. Оторваться друг от друга было невозможно. Не знаю, сколько это продолжалось, но вдруг Сашка подхватил меня на руки и понес из поселка на пустынный берег. Расстелил покрывало и поставил меня посредине, а сам, улыбаясь, сел по-турецки на песок. «Сейчас я тебя буду одевать в лунный свет! Тебе очень идет тельняшка. Даже жаль ее снимать, ты в ней настоящая морячка. Но мы будем делать из тебя русалку, а для этого нужен лунный свет и морская вода». Он без помощи рук легко поднялся и подошел ко мне. Я не отрывала от него глаз, только прикусила нижнюю губу и глубоко дышала. Он привел в порядок мои губы своими. Немного отстранился от меня. Затем поднял мою руку и заставил покрутиться. Прижал к себе и прошептал: «Чудо, как хороша!» Затем медленно снял свою тельняшку, затем стал снимать с меня тельняшку, целуя оголившиеся части бедер, потом живота. Он поднимался по моему телу не спеша, с удовольствием целуя каждый сантиметр. Вот уже тельняшки валяются на песке. Он страстно целует меня, властно просовывает язык между зубами. Мы тяжело дышим. Вдруг он снова отпускает меня. Садится на прежнее место на песок по-турецки. Я остаюсь перед ним в черном кружевном белье: бюстгальтере и трусиках. На груди двумя толстыми канатами лежат две косы. Я тяжело вздыхаю, опять прикусываю губу и закрываю глаза. Я знаю, что Старшинов смотрит на меня. Вот по шуршанию ссыпающегося песка я понимаю, что он встал. Вот стоит совсем рядом, но ко мне не прикасается. Меня начинает от волнения бить мелкая дрожь. Он обнимает меня, успокаивая, поцелуем высвобождает мою губу. Начинает расплетать мои косы. Каждое касание, будто медленное скольжение змеи в животе. Тяжелое и тягучее. Мне хочется стонать. Но я только глубоко дышу. Когда он начинает расстегивать бюстгальтер, я выгибаюсь, пытаюсь коснуться его освободившейся грудью. Но он отступает и не дает мне это сделать. У меня вырывается стон. Я открываю глаза и впиваюсь в него газами. «Не отходи!», – шепчу я. Но он отрицательно мотает головой и становиться передо мной на колени. Бережно освобождает меня из плена влажных трусиков и целует курчавый треугольничек волос внизу живота, касаясь одними губами. Ко мне не прикасается совсем! Судороги желания пробегают по моему телу, змей внутри живота оживает и начинает кружение. Мысли мои путаются. Я пытаюсь не закрывать глаза и не стонать. Змей уже дополз до груди, до сосков. Они набухли и болят. Острое нестерпимое ощущение сжигает меня. Я не могу ждать! Я смотрю на Сашу. Он, не отрывая от меня глаз, медленно раздевается. Какой он красивый обнаженный! Я просто сгораю от желания прикоснуться к нему. Не спеша, он подходит, берет меня на руки и очень бережно опускает на покрывало. Но прикосновение его рук действуют на меня, как удар хлыста. Я сильно вздрагиваю. «Ну, что ты, любимая моя! Я уже здесь с тобой. Я просто не хотел, чтобы ты испугалась моей страсти, моего желания». Он раздвигает мои ноги и осторожно входит в меня. « Вот я уже в тебе, всё будет замечательно!» И наш первый танец любви начался. Я его плохо помнила из-за какого-то полуобморочного состояния. Помню, что сильно стонала, металась. Вспышки в голове. И тело, в котором постепенно все узлы распутывались, и оно становилось легким. А я становилась счастливее с каждым резким толчком. «Разве так может быть хорошо?!» Эта мысль ураганом пронеслась у меня в голове, и я растаяла окончательно. Я даже не могла понять, где сейчас Сашка: во мне или вообще ушел. В голове, в теле все было запутано. «Главное, не забывай дышать! Главное, не забывай дышать!» – твердила я себе, потихоньку возвращаясь в телесную оболочку. Я уже поняла, что обнимаю Сашку руками и ногами. «Да, я твоя родная дурочка!» – шепчу я ему на ухо. Он приподнялся на локтях. Он улыбнулся и прошептал: «Я так вчера тебе и говорил! Но вчера ты мне не поверила». – «Так дурочка же!» – «Но родная же!» Вот так болтая ни о чем, мы отдыхали. И доотдыхались до того, что захотели повторить наши любовные игры втроем: Саша, я и море. Море нас поддержало. Мы любили друг друга в теплой воде. Я уже лучше могла почувствовать все нюансы. Ох, какие были нюансы! «Вот ты и стала русалкой! Моей русалкой! Повелительницей лунного света!» Потом мы долго сидели в полотенцах, потом под одним полотенцем. Потом я его уговорила лечь на спину и стала рассматривать его, что он признал справедливым. Он же меня изучал! Я даже повернула его на живот и поизучала со стороны спины. Сашка сказал, что и он должен меня узнать со спины, так упругую попку он видел только в джинсах, а сосок закрывал хвост попугая. А ночью у него куриная слепота, и днем он это изучение должен повторить. Он гладил ласково меня по спине, по попке, и это закончилось целованием «упругих шаров». Потом он стряхивал песок с моих пяточек. Стряхнул и стал их целовать. Потом я заметила, что песок остался у него на губах. Это явление было недопустимым. Я стала слизывать песок с его губ, закончила этот процесс на его сосках, довела его до состояния, когда ждать уже было невозможно. Он посадил меня верхом, и я заставила его стонать и выгибаться к нашему общему удовольствию. «Дурочка-не дурочка, а стонать заставила». – «Почему ты так говоришь?» - «А ты что, не знаешь анекдот про крокодила и обезьяну, которая в реке банановую корку полоскала?» – «Нет, не слышал». – «Крокодил плывет мимо обезьяны с коркой банановой, подплывает и говорит: «Ну, ты и дура! Зачем корку мочишь в воде? А обезьяна в ответ: «Дай рубль – скажу». Крокодил дал. А она ему: «Дура-не дура, а сто рублей в день зарабатываю!» Посмеялись. Поболтали. Уже начинало светать, когда мы решили вернуться. «Случай, котенок, нам надо поговорить про нас. Времени у нас мало для этого Утром я возвращаюсь на корабль. Постараюсь вырваться к тебе до твоего отъезда. У тебя даже телефона нет! Наше время в порту уже заканчивается. Я ведь надолго уйду. К тебе не попадешь. Я понимаю, что ты не переедешь в Севастополь, чтобы сидеть и ждать меня. Вчера понял. Ты даже не понимаешь, как я счастлив и несчастлив одновременно. С тобой так хорошо! Все вышло замечательно. Согласись, что ночь была замечательная. Хоть и первая!». Я поцеловала его в нос. «Соглашаюсь. Про первую ночь верю тебе на слово. Тут ты специалист. Но хочу сразу сказать, что если ты собираешься начать новую жизнь со мной, то первой ночи больше у тебя не будет. Ни со мной уже, если только мы не будем называть «первая ночь на кровати», «первая ночь на полу» или «в отеле», да хоть «на Луне». Ни с какими другими женщинами не будет! Я теперь знаю, как ты хорош, и делиться не собираюсь. Если узнаю, то это будет твоя последняя ночь, хоть на полу, хоть на потолке. Придушу! У меня первый муж был бабник. Твои друзья сказали, что ты тоже бабник. «Горбатого могила исправит». Я притворно стала его душить. Но через секунду он оказался сверху, а мои руки прижаты к песку, так как с покрывала мы скатились. «Все было не так. Я просто искал девушку, похожую на тебя. Но быстро понимал, что они не такие и бросал их. Даже не плохие копии. Совсем другие. А теперь у меня есть подлинник. Я, как коллекционер, буду тебя беречь, сдувать пылинки, протирать фланелькой». Потом он резко поднялся и сел. Стал мрачным. Я подползла и заглянула ему в лицо. «Что случилось?» – «Ты знаешь, я иногда представлял, обычно по пьянке, как мы с тобой будем вместе, как нам будет хорошо, но дальше эротических снов в своих фантазиях я не заходил. И вот мы вместе. Все великолепно. Но как быстро и без потерь выбраться из этой ситуации? Как нам объединиться? Я злюсь на себя, так как этого я заранее не продумал. Вот сейчас я уйду в море, там будет мой любимый океан и со мной будут мои воспоминания о моей любимой женщине. Но как подумаю, что ты вернешься в свою жизнь, где ты кому-то нравишься, может, кому-нибудь ты симпатизируешь, а о встрече со мной со временем начнешь думать как о случайном эпизоде, то хочется кулаком стену пробить. Встреча с одноклассником! Выть хочется! Повезло, встретил, судьба свела. Но ведь как свела, так и разведёт! Время разведет! Океан и суша против нас». Я подползла совсем близко, нежно погладила по щеке, положила голову ему на грудь и заговорила. «Сашка, какой ты глупый! Еще скажи, что у нас курортный роман. Ты разве забыл, что я как дятел. Если уж что решила, то буду долбить, пока не добьюсь своего. А ты мой самый вкусный червячок». – «Сегодня самый вкусный, а завтра найдется вкуснее». – «Нет! Завтра будет тот же червячок. Просто он станет старше и умнее. Я же не пчелка, чтобы летать с одного цветочка на другой. Червячок! Поползли к дому, а то ты на вахту опоздаешь! Я правильно выразилась? А вот поговорить мы действительно не смогли. Ну, мы же увидимся?» Я встала, потянула за руку. Он легко поднялся. И ночь мы завершили длинным, царапающим душу и заставляющим замирать тело поцелуем. Пока я пальцами вытряхивала песок из волос, Саша стряхнул вещи, мы зашли в море по щиколотку и, обнявшись, побрели к сонному поселку на радость проснувшимся собакам.
Кто-то остался на даче, остальные вызвали такси и умчались по домам. Я сразу поехала отмечаться в очереди к железнодорожным кассам, куда мне приходилось бегать 2 раза в день, чтобы купить билеты на обратный путь: в 6 утра и 6 вечера. Подходила моя очередь не сегодня, так завтра. Господи! Успею ли я увидеть Сашку до отъезда? А если не сейчас? То где, когда, как? Мы действительно ничего не обговорили. Легко мне было его успокаивать. Но кошки скреблись коготками по дверце души. Не потеряю же я его! Я же ему ни адрес не дала, ни у него не взяла. Даже название корабля не спросила. Кем он на корабле служит, не узнала! Потом засмеялась. Были уважительные причины. Не до этого было! Мы красиво начинали новую жизнь! Вечером я смогла купить билеты. Леночку отправляла послезавтра утром, а я с Олежкой уезжала послезавтра, но вечером. Вот Саша нас с Олежкой и проводит. Мы потихоньку стали готовиться к отъезду. Наступило то самое послезавтра, день отъезда. Утром мы проводили Леночку. Я дала телеграмму, что все хорошо, Встречайте свою загорелую красавицу. Когда я вернулась на квартиру, никого дома не было. У Аллы началась рабочая неделя, И Юра уже ушел. Время тянулось и тянулось. Вот уже и обед. Я стала складывать вещи и нервничать. Вечер потихоньку прокрадывался во двор. От Сашки никаких известий. Я то металась по двору, то собирала рассыпающиеся из рук вещи, то вытирала лужи от разлитого компота. Мне уже надо было вызывать такси. Я оставила письмо для Саши у Аллы на столе и Алле написала письмо с своим адресом. Это со Старшиновым мы успели обговорить. А уж в Алле я была уверена. Она трепетно относилась к взаимоотношениям между мужчиной и женщиной. Называла это лучшим лекарством для человека. На вокзал мы приехали заранее, так приучила меня мама. Подали поезд, мы не спеша вошли в вагон, удобно расположились. Но в поезде было душно. Мы вышли с Олежкой на перрон. Тем более нам надо было рассмотреть колеса, сцепление вагонов. Да мало ли важных вещей у поезда! Я очень удивилась, увидев бегающую от вагона к вагону Аллу. Она искала нас. Мы помахали ей рукой. «Что-то связанное с Сашей», – подумала я. «Ведь у Аллы Костик. С кем она его оставила?» Алла подбежала, обняла меня, и мы заревели. Угомонились только тогда, когда Олежка стал нам помогать. «Я пришла с работы, а Юра дал мне это письмо. Утром. когда вы уехали на вокзал с Леночкой, пришел матрос и передал тебе письмо. Сказал, что пришел приказ о срочном выходе в море. Идет подготовка. Он с другого корабля. Ему велели передать письмо и взять адрес. Но Юра адреса не знал. Письмо оставил на кухне. Ты его не увидела, так как бросила на него полотенце. А мы с Юрой встретились после работы, и он велел ехать на вокзал и найти тебя. Он сам с Костиком сидит. Ну, вот я и прибежала. Не волнуйся! Еще нас с Юрой на свадьбу пригласите. Твой Сашка так на тебя смотрел, что не бросит, не забудет. До самой смерти любить будет!» Оставалось пять минут. Алла поцеловала Олежку, меня. Мы зашли в вагон. Она медленно шла за отправляющимся поездом. Мы обе рыдали. Мы очень полюбили друг друга. «Черно-белая любовь», - смеялся над нами пьяненький Юрка, когда не буянил и не злился. После того, как Олежка уснул, я вышла в коридор и стала читать письмо. У Сашки, по-прежнему, был мелкий аккуратный бисерный почерк. Не изменился совсем со школы. Я и плакала, и смеялась. В этом конверте он прислал мне любовь, мечты, планы-ураганы. А, главное, пароли и явки, как сказали бы в фильме про разведчиков. Я узнала, что он ушел надолго, но я все равно должна ему писать письма, чтобы к его приходу у него в квартире был роман не меньше, чем «Война и мир». Это он так шутил. На самом деле попросил на Олежкином рисунке с обратной стороны писать полстранички. Олежке рассказывай для кого рисунок. А полстранички тебя не будут напрягать, зато я буду знать, что ты каждую неделю про меня вспоминаешь. За ящик не волнуйся. Соседка баба Маша забирает и хранит мою корреспонденцию. Планы и мечты немало места заняли, но, в основном, Старшинов в подробностях описывал наш вечер и впечатления от нашей ночи. Боже! Как много он заметил! Я думала, что он не видит, не смотрит, занят другими, а он видел только меня. Может, он – шпион, и их этому учат?! Читать было невозможно. Сердце замирало от его слов. Я уже так сильно соскучилась, а впереди столько дней разлуки! Я читала, потом перечитывала, потом просто выучила письмо наизусть, чтобы не потерять или не износить. А письмо спрятала. И стала, якобы, жить.
Осенью помахала флажками на демонстрации. Бегала с Олежкой за марширующими оркестрами. Литавры были нашими любимыми музыкальными инструментами. Потом смотрела, как Олежка водит новогодние хороводы в садике и во Дворце Культуры. Дом, работа, работа, дом. Якобы живу. А на самом деле я ждала. И писала письма. Потом наступило восьмое марта. Утром меня разбудил звонок в дверь, и курьер принес корзину с розами. Я так обрадовалась! А то что-то разлука затянулась. И вот, наконец-то дождалась! Но карточка в букете была от Умата. Черноглазого балкарца с необычным отчеством Гериевич. Мы познакомились с ним в поезде, когда я возвращалась из Севастополя. Он был хирургом в нашей больнице, после приезда звонил несколько раз, а потом надолго уехал на курсы или на специализацию в Ленинград. Точно не знаю, как это у врачей называется. Писал, что не забыл. Приглашал провести праздник вместе с ним и его коллегами. Я согласилась, больше всего руководствуясь тем, что он брюнет с черной курчавой бородой. На молчащих блондинов у меня копилось раздражение. Алла не раз стучалась в Сашкину квартиру и в квартиру бабы Маши. Но ни разу ей никто не открыл дверь. Только однажды бабушка у подъезда спросила: «Ты что, девонька, бегаешь? Недавно, жена Сашкина приезжала. Сошлись, поди. У моряков это бывает!» Эту ночь я проплакала. Что ж, курортный роман! Не я первая, не я последняя! Но где-то в душе теплилась надежда, что не мог он так поступить! Хотя вспомнились слова друзей, что Сашка-бабник и невлюбчивый. Продолжала писать ненужные Старшинову письма. Может, совесть проснется? Как говорил, и как поступил!
А в начале лета я получила бандероль. А в ней все мои письма. Нераспечатанные. Одно не мое. Писала жена Саши: «Здравствуйте, Лиля! Так сложились обстоятельства, я жила в Краснодаре у родителей. Баба Маша сломала ногу, и все это время жила у сына. Почту забирала другая соседка. Я про Ваши письма ничего не знала. После окончания учебного года мы с Ваней приехали в Севастополь. Мне все письма передали. Так я узнала Ваш адрес. С прискорбием должна Вам сообщить, что Саша геройски погиб в том летнем походе. Тело не нашли». Я сидела и плакала, и без конца повторяла: «Моя родная дурочка!», а рядом бегал Олежка, вскрывал конверты и радостно кричал: «Мама, мои рисуночки для дяди Саши!»
Город Саров. 28 декабря 2017 года.