Темнота стала проясняться, сереть, наполняться линиями и углами, и, наконец, у картины появилась чёткость: парадная лестница – мраморные ступени укрыты красным ковром; огромное зеркало в тяжёлом бронзовом окладе; вышколенный Прохор – не слуга, а князь – кивает и усмехается. На пальцах перстни, на шее заколка с крупным камнем. Отблеск света от камня резанул по глазам, погрузил в темноту.
Картинки закружились, не видимая колода захрустела, тасуя карты, перемешивая.
- Банкуете, поручик или как?!
- Ах, оставьте, - тут же отозвался незнакомый женский голос.
Прекрасная белокурая головка склонилась надо мной. Нежная ручка гладит мои волосы в мрачной пещере. Факел трещит у неё за спиной, я, сколько не стараюсь, не могу рассмотреть лицо девушки. Вдруг свет смещается, тени играют. Наконец увижу любезный лик. Что это? Тёмное лицо с тонким с горбинкой носом, Усы, острая бородка, редкие зубы и глаза! Тёмно карие, застывшие, мёртвые. Чесночный запах.
Крюк с размаху, с новой силой, впивается в спину. Кожа трещит. Спину заливает горячим. Металл медленно проникает вглубь меня. Нанизывает как червяка. Как больно!
- Сейчас большая клюнет! – говорит младший брат. Мы стоим на берегу, видя под соломенной шляпой обгоревший нос, плюю на червяка и тут же лечу вверх. Цепь, выбирают, и она грохочет. Механизм скрипит. Брат удивлённо поднимает голову вверх, придерживая золотистую шляпу. Явственно пахнет соломой.
Цепь с крюком поднимает меня вверх. Пруд, брат, земля исчезают. Раскалённая сковорода остаётся внизу и сразу ледяной холод сковывает тело. В грязном окровавленном исподнем болтаюсь на пронизывающем ветру. Почему в белье?
Бородатые мужики в высоких бараньих шапках, бесцеремонно вытряхивают меня из одежды, чего-то шепчут на чужом гортанном языке. Тыкают грязными пальцами. Больно. Жёстко. Пальцы, как пули.
Мыкола в одних подштанниках с крестом на тонком кожаном шнурке, смотрит недоверчиво. Я дрожу как осиновый лист, что-то вспоминая. Взгляд цепляется за казачий крестик. Крест, как маяк для моряка.
Молюсь:
- Прости, Господи. Прости, Матерь Всезаступница.
Матерь Божья шепчет знакомым голосом:
- Тихо, Ваня, молчи.
Картинки кружат, меняются. Манеж юнкерского училища.
Подо мной не лошадь, а здоровенное рогатое животное. То рычит, то мычит. Под тонкой кожей, чувствую канаты мышц. Зверь очень свиреп.
- Юнкер Суздалев! Отставить! Как собака на заборе сидишь! Спину держи! Ровней. Рысью, марш!
И в спину ножом, раз, раз!
Огонь! Во рту, в горле, в животе. Сжигая изнутри, заставил закашляться, на каждый кха, удар ножом в спину.
На!
Ещё?!
На!
Из темноты выплыл пластун. Стал подниматься, словно из воды выходит, шевельнул соломенными обвисшими усами и слабо подмигнул. Глаза красные, как у настоящего демона. Я сглотнул. Дьявол-мучитель, притворяется человеком, товарищем по оружию и чего-то хочет от меня. Что за душу предложит?
Потемневшие от земли и времени крестьянские руки (такие не с чем не спутаешь, но то я знал к кому они на самом деле принадлежат) протянули лепёшку. Лепёшку за душу бессмертную?
Дудки! За лепёшку не купишь!
- А, что ты хочешь за твою никчёмную душонку? Твоего ухода никто и не заметит, а я могу тебе вот, что дать.
Чёрт, притворяющийся пластуном, поднёс к губам и стал лить в рот огненную жидкость
Надежды не то, что на выздоровление, но хоть улучшение здоровья поручика, таяли по мере прихода нового дня. Хотя, первым делом я смазал его раны сербским бальзамом, туго перевязал. По дороге к границе держи-деревьев, Иван два раза терял сознанку и приходилось его тащить.
Не зря батька говорил:
- Не надейся на русских служивых. Солдаты плохо обучены, забитые. Офицеры изнежены, как их барышни.
Вот, граф. Что это за титул такой - граф! Не русский какой-то титул. Чухонский, что ли, или шляхтецкий. Там графы, бароны, герцоги.
Фамилия, правда, русская, старинная. Суздаль - город древний. Суздалевы из тех мест, наверное.
Не плох был в бою. Швидкий, вёрткий, а вот рана, вроде пустяковая и нет Суздалева.
Чего разбухтелся, знаешь ведь, не бывает ран пустяковых. Что зло берёт?! Когда в горы нас загнали, мы грибов насушили, ягод. Дички набрали для узвара. На охоту каждый свободный день ходили. Мяса насушили, накоптили. Не ахти, какие запасы, но русские солдаты и этого не делали, а теперь с голода пухнут.
Нет, не это тебя злит казаче. Через час-два, как рассветёт, горцы начнут тебя искать. Золото, найденное в черкеске Сашка, раззадорило, а потери, только вчера, как минимум половины отряда – разозлило.
Сколько там было у Сашка, лир двадцать. Черкесы знают, что у меня на сто пятьдесят больше. Пол провинции можно купить.
Уйти нельзя, вот это и злит. Безысходность. Поручика не брошу, он хоть и чужой, но турецкой кровью связала судьба нас.
Скрип, стук, приближающие тени. Щёлканье кнута, вот наш шанс!
Кинжал в рукав, чтоб не блестел, ползком от камня к камню.
А, говорят то по-болгарски. Два десятка болгарских слов и столько же турецких помогут. Сверху ущелья закричали по-турецки, две тени, ругаясь при падениях, оторвались от большой тени, пошли на голос. Я потихоньку подполз к двухколёсной арбе.
-Эй, ние руски. Русские мы. Крия, сховай. Тодор. Крия. Спрячь. Помоги
братушка. Руски ние.
Болгарин живо соскочил, подошёл к камню, за которым я лежал.
Что–то быстро начал шептать. Понял только тыркс - турки и болгарское село.
- Село! Лекарь. Друг, нужен лекарь. Тай бене. Ранен.
Быстро принесли к арбе Ивана. Возница показал, что нужно раздеть. Правильно. За мёртвых сойдём. Вещи, спрятали под сеном, на дне крытой повозки. Сверху уложили графа. Раздевшись до исподников. Пристроился рядышком. Оставил только кинжал и револьвер. Болгары принесли первый труп черкеса, после короткого, но бурного шёпота, уложили на Ивана, так чтоб не сильно давил. После ещё двух тел, арба развернулась и одерживаема болгарами, направилась вниз. Никто не сопровождал, никто не проверял, пока ехали через турецкие позиции. Часа через полтора болгары выгрузили и передали изуродованные разрывными пулями, тела, турецким могильщикам.
- Кто там у вас ещё лежит?
- Мёртвые русские, похороним на христианском кладбище.
- Где?
- У нас в селе.
К этому времени я уже сам превратился в хладное тело. Как не старался напрягать по очереди жилы и задерживать дыхание, всё равно холод сковал всё тело. Босые ступни остекленели. Как мог, присыпал Ивана тонким слоем соломы. Когда свернули к болгарскому селу, крестьяне забрались в арбу и по кругу пошёл небольшой кожаный бурдюк с паленкой, самодельным фруктовым самогоном.
Болгары лопотали по своему, один накинул мне на плечи овечий кожушок. Имя Тодора, одного из лидеров освободительного восстания болгар, звучало вместе с именем Скобелева. Слова, словами, но в Греции, Сербии и Болгарии, я понял, что дружбу с крестьянами нужно подкреплять деньгами и подарками. Деньги и немалые у меня были, даже слишком большие, для этих пастухов или пахарей. Как бы, одно из самых древних человеческих пороков – жадность, не сыграла с нами злую пьеску.
Суздалев, время от времени, открывал глаза ошалело осматривался. Мычал не громко и неразборчиво. Понимал ли, где он, я не был уверен, даже влив ему в рот водки. Поручик схватил меня за руку, сбиваясь, недоговаривая слова до конца, стал что- то нести про чёрта. Тут этот бред оборвали звуки копыт по замершей дороге. Нас догоняла, пара, пока ещё далёких всадников.
Болгары, испугано загалдели:
- Тыркс, тыркс!
А я наоборот обрадовался. Вот и плата за наше спасение. Знаками и скудным запасом слов, показал, чтоб двое вылезли и пошли со стороны обочины. Двух метровый бич-батыг, из воловьей кожи показал вознице положить справа от него. Перевернул поручика окровавленной спиной вверх, сам сдвинулся к задней части арбы, чтоб сразу были видны мои босые ноги.
Турки. Не черкесы. Это хорошо, вряд ли по приказу. Мертвяки интересуют турецких солдат только как возможные трофеи.
Один верховой остановился возле ярма, другой, резво спешившись, заглянув внутрь. Схватил меня за ногу, потянул на себя…
Кинжал на добрую ладонь вышел у него из спины. Сильно ударил, но очень уж я не люблю, тех, кто у павших крестики срезает, пальцы из-за оловянных колец отрубает.
Турок, лет сорока, с пышными чёрными усами, ещё не понял, что убит и старался удержать жизнь, схватившись руками за край арбы, а я, крутнувшись, уже стоял в полный рост на арбе, возле возницы. Одним движением распустив бич, вторым, обвил шею коника. Приседая, дёрнул гибкое оружие, на себя. Второй мародёр, со сломанной шеей, завалился на быков.
Быки животные не такие нервные, как лошади. Один скосил чёрно-индиговый глаз, переступил передними ногами, мол:
- Падаешь? Ну- ну, - и продолжил дальше жевать жвачку.
- Держи лошадей, славяне.
Крестьяне, народ примороженный, покрутив головами в разные стороны, кинулись к лошадям.
Пока болгары рассёдлывали лошадей, я менялся одеждой с удавленным турком. Пару мгновений - я в турецком, а он - голый, в арбе.
По привычке, мысленно поменялся с конным турком местами, Что нужно было делать на его месте. Нырнуть под лошадиное брюхо, дальше пистоль или…
В общем, три варианта могли исход сделать другим.
Нужно приодеть Ивана.
Пронзённый насквозь, как жук на булавке, турок сидел, так и не выпустив край телеги. Крови почти не вытекло, только немного на одежде. Аккуратно подняли, отнесли в сторону от дороги, Там вытащил кинжал и снял с тела одежду. Здесь при первой же оттепели кровь впитается в землю и следов почти не останется.
Теперь самое трудное. Растолковать болгарам, что им делать, что бы могли заработать и остаться в безопасности. Лошадей срочно продать, лучше цыганам. Лошади военные, но цыгане знают, как их изменить до неузнаваемости. Деньги с продажи пусть поделят на троих. Мужики сразу повеселели, загалдели, достали самогон.
Я промёрз так, что не помогла и бочка этого пойла. Сёдла пока, погрузили в арбу. Закопаем, продадим позже. Это, тоже для крестьян. Они станут самыми богатыми в своём селе. Сегодня нужно похоронить этих кавалеристов вместо нас. Это тоже поняли. Один из троицы, забрался верхом и погнал лошадей. Перед тем как тронуться, предложил спасителям, окропить обочину жёлтеньким. Для поверхностного следопыта, хорошая причина для остановки.
Чтоб согреться, я побежал. Выписывал восьмёрки, пока пар не стал валить как от лошади на марше.
Болгары пели, как понял, про парня удалого, которому горы по колено и море не преграда.
- Вода есть?
Сам напился и внутрь залез, Суздалева отпаивать. Хорош. Хватит прохлаждаться, пора в сознание приходить. За жизнь бороться нужно.
Губы поручика обметало белым. Плеснул водой в лицо, дал напиться. Он был ещё не в этом мире, но пил жадно, проливая на грудь.
- Ваня. Вань.
Пока возился с Иваном, понял, что болгары спорят, у кого сегодня ночевать будем, каждый настаивал, что у него.
Тут, взгляд поручика стал почти нормальным, удивлённо глянул на новые тела. За волосы приподнял турка с застывшим выражением удивления.
- Где черкес горбоносый.
- Сменял, Ваня.
- Ты тоже чёрт? – спросил офицер артеллерист, нащупывая шашку под соломой. - Я тебя не боюсь,
- Зря, - сказал я и насупился, потом улыбнулся, не сдерживаясь.
Молодец, всё - таки православный. Самого чертяку не боится!
Забрал у болгар бурдюк, отпил глоток, и подставил горло самодельной фляги к графским губам.
- Хлебни. Да не жалей. Приходь в себя. Сдается мне, что у тебя грёзы.
Вынырнув из омута страшных видений, узнал своего спасителя.
- Перекрестись, развей сомнения.
Микола обмахнулся крестом, видя всё ещё мои недоверчивые глаза, достал нательный крест и ещё раз обстоятельно перекрестился.
- Выпей, Иван Матвеевич
Я машинально сделал несколько глотков и задохнулся, когда горло обожгло. Микола оказался прав. В голове прояснилось. Я огляделся, слабо вертя головой. Скрип колёс, тряска, отдающая в спину, жухлая солома – одно пришло на ум:
- Повозка?
- Арба, - тут же отозвался казак. - Болгары в гости к себе зовут. Поедем? – Подмигнул лихо, словно на пироги нас звали.
- Мне в штаб надо,- я отрицательно закачал головой, - никак нельзя задерживаться! Война же.
- Можно, - закивал головой Микола, сдерживая зевок.– Нет дороги у нас назад, Ваня. Проход перекрыт черкесами. Будут искать нас. Как собаки, всё обнюхают.
- Да зачем мы им, Коля? Зачем? – откровенно забеспокоился я. От мысли, что от нас чего-то хотят злые горцы, стало особенно нехорошо. Беспокойство стало вытеснять остатки разума. Очередная горячка сменилась холодом и затрясла тело ознобом, стоило только вспомнить черных джинов, появляющихся из скалы и сеющих смерть вокруг себя. Страшные беспощадные, умелые и теперь идущие по пятам…
Пластун наклонился к уху и жарко зашептал:
- Золото у нас, Ваня. Золото. Немалое. Состояние. Черкесы теперь не одну душу задавят, подбираясь к нам. Рыть станут до последнего, допрашивая каждого мёртвого, ни детишек, не жёнок не пощадят.
Я чувствовал угрозу, зависшую над нами темной тучей, в которой уже громыхали яркие молнии. Боль в спине опять резанула турецким ятаганом.
- Золото, бараны. Спасённый корпус - понимаю. Месть и опять же, золото.
Я не боец, возможно, пластун здесь, только из-за меня. Что делать?
Стреляться поздно. Наверное, в пещере тоже было поздно.
- Что же мне делать, Николай Иванович?
- Хлебни.
Я послушно отхлебнул. Плохая местная водка раке, рака, арака или как там её, и на этот раз помогла. Противный вкус заставил поморщиться, но мысли, хоть со скрипом побежали быстрее.
Нам же угрожает реальная опасность. Гибель! Сам же дал понять, что дикие черкесы от нас не отстанут, будут преследовать до последнего. Я, знал чужую жестокость не понаслышке. Страх, лёгким крылом коснулся чего-то внутри. А чего собственно бояться.
Смерти? Так жизнь наша в руках Божьих, и не один волос не упадёт с головы моей без Его позволения.
Безвестности? Правда всё равно воссияет. Через год или столетие. Потомкам не за что будет нас стыдиться.
Нужно только Миколу слушать.
Взгляните на него, кабы не пшеничные усы - турок, да и только. Ему даже катание в тылу у неприятеля нравится, принимает как забаву, тупя остроту действительности. Бесшабашный. Уверенный. Казаку же все было нипочём: черкесы, турки, разбитая арба, медленно едущая по ухабам дороги вглубь страны неприятеля – не удивился бы, если сосед запел.
Вся моя жизнь завесила от Бога, Миколы, болгарских крестьян, их жён, от кого угодно, только не от меня.
Каверзный вопрос завертелся на языке, но вместо него спросил:
- А, болгары те, что нас везут. Как ты с ними договорился?
- А, я слово волшебное знаю! – усмехнулся пластун, развернул сверсток, достал пупырчатой мокрой брынзы, сунул мне кусок, который сразу застрял во рту. – Ешь!
- Дай угадаю: золото? – прохрипел я, давясь кислой слюной.
- Нет, Ваня.
- Нет? – Из глаза брызнула самопроизвольно слеза, стоило колесу подпрыгнуть на камне – спина новой боли совсем не терпела. – Что за слово? – уже тише спросил я.
- Тодор - Фёдор по-нашему.
Микола перестал жевать. Лицо его несколько вытянулось. Казалось, он к чему-то прислушивается.
- Тодор? – не поверил я, как крестьяне могли среагировать на такое волшебное слово. Сказал бы проще, что помогают нам, потому что мы за них воюем, освобождаем из-под турецкого ярма. Что, благо они совершают, помогая русским солдатам.
- Ага. Тодор. Не знаешь такого? – то ли шутил казак, то ли серьёзен. Не мог понять. Весь он подтянулся. Зазвенел струной. И брынза из рук куда-то делась и бурдюк.
- Нет, - честно признался я.
- А я – знаю. Один из лидеров апрельского бунта. Да не смотри так. С весны мы с отрядом здесь. Как восстание у болгар началась, так мы из Сербии двинулись помогать. Славяне же. Христиане. Отчаянный народ воевал за свое освобождение с кремневыми ружьями и вилами против регулярных частей низана. Тодор да Георги пытались их повести. Не получилось у них. Люди они хорошие, но не военные. Жаль. Люди тысячами гибли. Да ты сам их видел, которые к русскому корпусу прибились. Толпа необученная, хоть и отважная.
Нужно было это обдумать. Я закрыл глаза.
- Вот и гарно. Отдохни, но в грёзы не уходи. Лежи спокойно. Не шевелись. Шашка твоя под соломой.
Уловил ухом лай собак. Значит, село неподалёку. Арба стала поворачивать. Один из крестьян спрыгнул и вскоре пропал из виду.
Второй кое-как объяснил:
- За лопатами пошёл, могилы рыть. Сперва, этих закопаем, потом ко мне домой. Помыться вам нужно, одежду постирать, покушать,- повернувшись он подмигнул.
- Вино червено.
- Лекарь?
- Вечером поеду в турецкое имение, там есть болгарин-лекарь, но пусть наша бабка посмотрит, может сама управиться.
Глянул на мертвяков. Даже в исподнем они выглядели, как мёртвые турки.
Нужно поправить.
Кинжалом сбрил усы, прошёлся и по груди, иж какие заросли. Шерсть как у баранов.
Вот, теперь хорошо. Из узелка, найденного у одного из убиенных, достал крестики, одел на шеи, думаю, Аллах не обидится.
Горцы народ настырный, если сюда дойдут, обязательно могилы раскопают.
Нехай копают. Время за нас.