М. М. Кириллов Саратовский хирург Василий Романови

Михаил Кириллов
М.М.КИРИЛЛОВ

САРАТОВСКИЙ  ХИРУРГ
ВАСИЛИЙ  РОМАНОВИЧ  ЕРМОЛАЕВ
Очерк
Памяти профессора
Василия Романовича
Ермолаева (1921-1976 гг.)

       Профессора В.Р.Ермолаева, начальника кафедры военно-полевой хирургии Саратовского военно-медицинского факультета, я знал недолго – всего 13 лет. Но дело не во мне. Я, по существу, не имел тесного отношения к его хирургической и педагогической деятельности. Но это был тогда едва ли не самый крупный хирург Саратова, основатель межобластного кардиохирургического Центра и один из основателей нашего факультета. Ныне уже не осталось почти никого из его кафедры, но, несмотря на его широкую известность в то время, никто из его современников- сослуживцев и прямых учеников не оставил каких-либо свидетельств о его  жизни и деятельности. А жаль: по-настоящему крупных хирургов мало.
        Я могу предложить читателю ряд своих скромных воспоминаний о хирурге профессоре Василии Романовиче Ермолаеве. В недавнем прошлом я несколько раз обращался к его личности и к событиям в его клинике, но не специально (книга «Мои больные» (2013), повесть «Первый год в Саратове» (2017) и другие произведения).
        В 1963 году я, клинический ординатор из Областной больницы Ленинграда, что у Финляндского вокзала (кафедра терапии Н.С.Молчанова) как-то привозил по договорённости на консультацию в клинику госпитальной хирургии Военно-медицинской академии им. С.М.Кирова своего больного. Смотрел его вместе со мной преподаватель этой кафедры хирург Ермолаев. Я познакомился с ним тогда впервые.
       Больной был истощён, заметно задыхался. Фамилия больного была Землянский, что соответствовало его виду. Хирург-консультант внимательно выслушал и осмотрел больного, изучил привезенные снимки. Делал он это без спешки и ненужных разговоров. Производил впечатление скромного делового человека и безусловно мастера диагностики. Сказав несколько ободряющих слов больному и отправив его в коридор, он объяснил мне, что у больного рак лёгкого с метастазами и что в данном случае возможна только симптоматическая терапия. Мы и сами так считали, но всё же надеялись. Пришлось отвезти больного обратно. И это была правда: через пару недель больной умер.
       Позже я встретил Василия Романовича уже в Саратове, куда в мае 1966 года и я прибыл преподавателем кафедры военно-полевой терапии. Вскоре мы встретились. «Мы» – слишком много сказано. Он вряд ли вспомнил меня.
        Как-то ранней осенью этого же года преподаватели кафедры военно-полевой хирургии  (профессор В.Р.Ермолаев, Г.Л.Полянский, В.А.Орешников, В.Р.Остер, П.И.Атавин и другие) и кафедры военно-полевой терапии (профессор Л.М.Клячкин, А.М.Горелик, А.И.Стрелков и я) с жёнами, в одно из воскресений съездили через Волгу в ближайший лес, отдохнуть. Это место называлось Сазанкой. Рядом был ещё мало знакомый нам город Энгельс, где первые два года, до того, как усилиями Василия Романовича был построен новый хирургический корпус в Саратове, временно работала его кафедра.
      Я пишу об этой поездке за Волгу и для того, чтобы вспомнить о своих прежних товарищах – сослуживцах того времени, тем более, что никого из них уже нет в живых, как нет последние 6 лет и нашего Военно-медицинского факультета (в последующем института), в коем я позже проработал больше половины своей жизни.   
       Моросило в тот день, отдых наш не заладился, и мы, попытавшись порыбачить (Василий Романович тоже захватил с собой удочки) и подышав немного лесным воздухом, вынуждены были вернуться в Саратов. Но поездка запомнилась.
        Василий Романович сумел убедить областное начальство и построить по своему проекту четырёхэтажное здание хирургической клиники с несколькими операционными, в том числе, с «колпаком» для наблюдения за ходом операций, с лекционным залом, диагностическими кабинетами и лабораториями. В клинике было первое в Саратове ожоговое отделение, отделение травматологии (преподавалась военно-полевая хирургия) и основное отделение – торакальное, первое в Саратове. Они сразу были востребованы. Руководители нашего факультета того времени, Н.А.Барашков и Д.Н.Овченков, всемерно поддерживали начинания В.Р.Ермолаева.
        Одна за другой в клинике потоком пошли операции на лёгких (опухоли, бронхоэктатическая болезнь, болезни плевры) и на сердце (пороки). В Саратове некоторые операции делались и раньше, но не было торакального Центра, и он возник. Василий Романович и его талантливые помощники просто пропадали в операционных. Результаты были хорошие. Была создана школа торакальной хирургии.
        Мы – военно-полевые терапевты - активно использовали ожоговое и травматологическое отделения этой клиники в преподавании болезней у раненых и в работе с больными (Л.М.Клячкин). Работали над диссертациями (М.М.Кириллов, М.Н.Лебедева, А.А.Кажекин). Василий Романович, в частности, был одним из моих научных консультантов по докторской диссертации («Патология внутренних органов при травме»). Он как-то сказал мне, хотя был не охоч на шутки, что докторская диссертация это «всё равно, что красивая женщина». Надо же, а я думал, что он вообще не замечал женщин.
        Всякое бывало: хирургия есть хирургия. Запомнился трагический случай в его клинике. Я был свидетелем того, что случилось в тот день.
        1970-й год. Вечером в реанимационном отделении клиники военно-полевой хирургии я занимался со слушателями терапевтического научного кружка. Тематикой занятий была патология внутренних органов при травме. Рядом, в реанимационной палате, лежал больной, только что прооперированный по поводу бронхоэктазов.
        Замечаем, что к этому больному уже несколько раз поднимается из своего кабинета Василий Романович.
        Узнаём, что именно он сегодня прооперировал этого больного, молодого хирурга одной из ЦРБ области, страдавшего бронхоэктатической болезнью. У него была удалена наиболее поражённая доля лёгкого. Заболевание это часто обострялось, что не позволяло этому хирургу полноценно работать. Профессор очень ценил этого своего коллегу и долгое время убеждал его убрать гнойный процесс в лёгком. Хирург был ростом под 2 метра, могучего телосложения. Это тем более укрепляло профессора в его предложении об операции. Наконец, больной согласился, и операция была произведена.
        Она была выполнена безупречно, и поначалу сомнений в её исходе не возникало ни у кого. Но время шло, а кровотечение из послеоперационной зоны не прекращалось. Из швов и лигатур текла кровь. Промокли десятки салфеток и простыни. Прооперированный больной постепенно выходил из наркоза, но слабел и не сознавал, что с ним происходит.
            Ночью в клинику прибыли хирурги – сотрудники кафедры и профессора мединститута. Больному производилось переливание эритроцитарной массы и других компонентов крови.
       Василий Романович буквально метался по клинике, обращаясь от безысходности за советом к каждому, кто оказывался рядом. Уже было ясно, что кровотечение связано с утратой фибриногеном способности превращаться в фибрин, функцией которого является свёртывание крови, образование тромба и купирование кровотечения. Это осложнение не было результатом операционного вмешательства, а объяснялось неожиданным дефектом самой свёртывающей системы в связи с заведомым нарушением гомеостатической функции патологически изменённых лёгких. В те годы об этом знали мало. Не уверен, что знают и сейчас и умеют с этим справляться.
          Профессор обращался и ко мне, как к молодому специалисту, сравнительно недавно прибывшему из Академии. Но и я не знал об этой патологии и ничего не мог предложить. На опытнейшего хирурга невозможно было смотреть, так он переживал. Более несчастного человека я не знал. Я отпустил кружковцев, а сам остался в клинике. Не мог уйти. Василий Романович в 2 часа ночи звонил известному московскому хирургу Бураковскому и, подняв его с постели, просил совета. Не знаю, каким был совет из Москвы, но к утру пациент скончался от потери крови. Гигант умер на руках своего хирурга. Чем можно измерить горе того, кто настоял на операции? Кто вообще измерил врачебную боль?
        Осложнение это встречается редко, чаще в акушерской практике, но там хотя бы сохраняются возможности местного доступа. Это всегда трагедия. Много позже я описал и опубликовал этот случай в рассказе «Послеоперационное кровотечение» (2013).
         Жизнь продолжалась. Клиника работала напряжённо и эффективно. Однажды я присутствовал на заседании Саратовского хирургического общества. Доклады делали два самых известных и уважаемых хирурга: профессор Т.А.Куницына из железнодорожной больницы и профессор В.Р.Ермолаев. Темой была торакальная хирургия. Зал был полон. Это было признание. Василий Романович вскоре стал почётным гражданином города, был избран депутатом Верховного Совета РСФСР. 
        А в обычной жизни он был человеком незаметным. Мог затеряться в лекционной толпе слушателей. Красавцем-мужчиной он не был, носил помятую хирургическую шапочку, мог по ошибке сойти и за санитара. В травматологическое отделение клиники вечерами нередко наведывались мужики с улицы, собутыльники пострадавших друзей. Просто прорывались в отделения и торчали  на лестницах. Я видел, как их выгонял, наводя порядок, лично этот знаменитый хирург. Сёстры-то не справлялись, приходилось помогать.
         Году в 1975, в возрасте 54 лет, Василий Романович перенёс инфаркт миокарда и лежал в нашем гарнизонном госпитале. Последние годы жил, как говорят, на одних нервах и многое успел сделать такой ценой. Подлечившись немного, конечно, стал, несмотря на запрет лечащих врачей, ходить в свою клинику, переживал, как там без него. С этого времени стал страдать одышкой.
       В 1976 году приказом из Москвы его назначили начальником той самой кафедры госпитальной терапии, из которой он 11 лет тому назад и убыл в Саратов. Клиника эта имела большую историю ещё со времён Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Её возглавляли генералы, профессора С.С.Гирголав, И.С.Колесников, его учителя. Здесь работали профессора Вайнштейн, Н.В.Путов. Василий Романович должен был их заменить. Конечно, это было лестно для него.
       Как-то на партсобрании, уже перед самим отъездом в Ленинград, Василий Романович сидел рядом со мной, и я видел, как он задыхался даже в покое. Он тихо спросил меня, стоит ли ему ехать в Академию в его состоянии. Я не советовал, но кто я такой был. Конечно, это повышение по службе он заслужил и рассчитывал всё-таки на улучшение своего здоровья.
         В октябре 1976 года он принял кафедру в Академии. Там было много своих заслуженных генералов. И его уникальный талант в их рутинном строю не был бережно оценен и как-то затерялся в различных традиционных совещаниях. Он перестал быть той неповторимой личностью, какой был в Саратове среди здешней профессуры, врачей и друзей. Болезнь его усилилась, и он уже жалел, что дал согласие на переезд. Перевезти семью он не успел, видимо получение нового жилья требовало времени. Он прилетал в Саратов за вещами в ноябрьские праздники, успел попрощаться с факультетом и на обратном пути в самолёте при приземлении на промежуточном аэродроме в городе Иваново внезапно умер прямо в кресле от остановки сердца.
       Тело его доставили в Саратов, где ещё оставалась его семья. Были торжественные похороны, привлекшие толпы горожан, в том числе сотни прооперированных им людей. Город действительно скорбел. Он стал народным доктором. Провожали его и сотни слушателей факультета, и хирурги города и области.
       Василия Романовича похоронили на старом кладбище, рядом с могилой Н.Г.Чернышевского и недалеко от символической могилы академика Н.И.Вавилова.
       Через год на фасаде его клиники, выходящем на улицу Чернышевского, была торжественно установлена памятная доска в его честь. Среди участников торжества были его семья и родители, приехавшие откуда-то из российской глубинки. Он и его старик отец внешне были удивительно похожи.
        Прошло с тех пор более 40 лет. Клиника, созданная им, работает и сейчас. 
Г.Саратов, январь 2018 г.