(из цикла "Госпожа Журавлёва")
… Закопчённый чахоточный автобусишко из райцентра встаёт посреди маленькой деревенской площади. Народ, нагруженный котомками, лезет наружу, щурясь на яркое сентябрьское солнце.
В толпе приехавших - ослепительно-блондинистая красавица Любовь Петровна. Утром она отвела дочь Ленку в садик, а потом тайком от мужа Степана приоделась, накрасилась, взяла денег из кубышки и отправилась в посёлок. Картошка выкопана, почему бы не развеяться? Журавлёва обошла кучу магазинов, накупила продуктов и кое-что по хозяйству, сходила в парикмахерскую, выторговала на рынке вполне приличные осенние сапоги. День удался на славу, только мысль о разъярённом муже точит изнутри боязливым червячком.
Пытаясь оттянуть время, Любовь Петровна идёт к дому самым медленным шагом, перекатывая бёдра под жёлто-лиловой кофточкой, заменяющей мини-юбку и едва завесившей сзади крупные мячи ягодиц. Только за этот вызывающий наряд ревнивый Стёпка сегодня сдерёт с неё три шкуры. Он строго-настрого запрещает жене пользоваться юбками выше колена, носить яркий макияж и просвечивающие блузки.
Утром он ушёл опохмеляться к соседу Тольке Долгоборову и не видел развратной экипировки Любови Петровны. А она съездила в райцентр вообще без юбки! Все её боевые доспехи - кофточка да лосины. Любовь Петровна, знойная двадцатичетырёхлетняя молодка, считает преступлением и ханжеством прятать свою фигуру под длинными балахонами. Пускай ревнивец Стёпка - её законный муж, но для упрямой Любови Петровны это не повод скрывать от народа свою прекрасную задницу!
Зато рука у Стёпки тяжёлая, и он сильный как чёрт. Наверняка снова побьёт красавицу-жену за свободные нравы.
Любовь Петровна вздыхает от тяжких предчувствий. Заботливо уложенные и покрашенные в парикмахерской белые с пепельными прядками волосы тяжёлыми кольцами обрамляют её разрумяненное лицо. В ушах позванивают серьги-колокольчики. Плавно колышутся живые монолитные груди, подтянутые кружевным лифчиком. Великолепные полные ноги запаяны в чёрные полупрозрачные эластиновые лосины, игольчатые каблуки туфель оставляют птичий след в дорожной пыли.
В автобусе Любовь Петровна подновила макияж, и теперь блистает алостью губ и синевой теней на пол-улицы. Ресницы, отягощённые тушью, длиною почти с палец, прикрывают глаза как восточные опахала. Женщина сама чувствует, насколько привлекательны её лицо и крепкое тело, ладно обтянутое в нужных местах. Жаль, благодарных зрителей в родной деревне не встретишь. Сплошные завистники да пьянчужки. Скука!
- Здорово, Журавлёва! – кричит из огорода Настька Самохвалова. – Никак в село моталась, хе-хе? Стёпка твой с утра всех достал. Опохмелился в рюмочной и карами небесными грозил, что гуляешь без спросу… Слышь, а он видел, в чём ты поехала? У тебя ляжки-голяшки блестят, аж в Америке видно! Прямо мадонна. Ох, получишь от мужа поперёк хребта!
Настроение у Любови Петровны совершенно падает. С опаской она входит в свой двор. Пьяный дурак Степан вполне может подкарауливать её прямо за дверью, с поленом или коромыслом. Нет, пусто.
Цокая каблучками, женщина крадётся в сени. Пусто. Остаётся войти в избу. Любовь Петровна щупает багаж, там звенит стекло. Зная Стёпкин характер, она везёт мужу «мировую» - две бутылки хорошей водки из поселкового супермаркета.
Степан встречает жену, сидя за кухонным столом и вертя в руках толстую собачью цепь. Любовь Петровна пугается, что сейчас этой цепью её и отхлещут. Язык прилипает к гортани, сумки и коробка с сапогами оседают на пол.
- Нашлюхалась, прошмандовка? – супруг мрачно трещит железными звеньями. – Суду всё ясно… Кило штукатурки на морду вымазала, каблучки-шмаблучки напялила, гриву постригла-завила и по кабакам полдня болталась? А юбка где? Хахалю утираться оставила?
Любовь Петровна прислоняется к косяку обширным гладким плечиком, в висках предательски стучит от страха грядущей расправы. По лбу, под мышками и в трусиках бежит липкий пряный пот. Начало не предвещает ничего утешительного. Дурной Стёпка может выкинуть любой номер. Во время скандалов он в припадке ревности лупцует свою аппетитную супругу почём зря, поносит на всю деревню, связывает ей руки и ноги, запирает полуголой в бане или погребе, пихает в зубы тряпичный кляп, подвешивает за локти, дерёт ремнём как сидорову козу.
Недавно Стёпка выстругал из двух досок-сороковок деревянные колодки с полукруглыми отверстиями для запястий по краям и большой дырой для шеи – посередине. Сбоку сделал шарнир и ушки под навесной замок. Любовь Петровна уже испытала их на себе: целую ночь кряхтела в чулане в этом деревянном ошейнике с воздетыми к плечам руками и со стянутым колготками ртом. Мука немыслимая! Позже садист Стёпка пообещал снять распутной жене мерку со щиколоток и смастерить вторую колодку для фиксации раздвинутых ног.
- Степан, - зовёт Любовь Петровна как можно ласковее. – Зачем юбка? Я же в лосинах поехала, их без юбки носят, мода такая…
- Значит, зад заголять по моде полагается? – рявкает муж свирепо. – Ты поворотись, поворотись к зеркалу, дыра кобылья. Где кофта твоя кончается, и где жопа начинается? Шлюха! Иди-ка сюда. Сейчас ты у меня запоёшь.
Он рывком встаёт, потряхивая цепью.
С визгом, на подламывающихся каблучках, Любовь Петровна выскакивает обратно за дверь, но удирать бесполезно, она знает. В сенях ещё пять ступенек, по ним быстро не спустишься, с её-то пышными пропорциями.
Она успевает спуститься лишь на две. Степан прыжком настигает беглянку за порогом, сгребает поперёк туловища, затянутого в скользкую шёлковую жёлто-лиловую кофточку. Цепь гремит у него на сгибе локтя. Любовь Петровна ещё не понимает, что пьяный муж хочет с нею сделать, но громко блажит, извивается тяжеловесной рыбиной, сучит ногами и выворачивается, сбивая каблуками половики.
- Пусти! Отстань! Не дамся!
Бугай Степан, словно заправский мастер греко-римской борьбы, плашмя швыряет супругу поперёк постели. Кофточка Любови Петровна окончательно задирается кверху, обнажая громадные блестящие ягодицы в чёрном эластине. Резкими молниями проступают впившиеся сзади трусики, туфли чёрными лебедями летят под кровать.
Сев на суженую верхом, Степан ловит её крепкие сладкие запястья. Любовь Петровна с воем пытается спрятать руки под себя, но тщетно. Муж грубо вырывает ей предплечья, с нажимом крутит супруге кисти за спину. Рукава кофточки трещат.
Торопливо и больно, ёрзая на заднице жены, обтянутой лосинами до упругого гудения, Степан обвязывает жене руки ремнём. Глухо рыча в испачканные помадой подушки, Любка помимо воли считает ременные витки. Один, второй, третий, четвёртый… У-у, туго, дьявол! Стёпкины узлы - она имела несчастье не раз убедиться, - не уступают по прочности граниту. Почти никогда ей не удаётся выпутаться из них самостоятельно.
Нависшему сверху Стёпке, очевидно, надоело слушать женские вопли – чем-чем, а голосом Любку Бог не обидел, как и телесной прелестью. Сдёрнув со спинки кровати полотенце, муж запрокидывает супруге голову за волосы до хруста в шее, безжалостно разворошив аккуратно-небрежную модную причёску, и затыкает рот, едва не надорвав Любке губы в размазанной черешневой помаде.
- Молчи, шлёндра нестроевая!
Почти обездвиженная Любовь Петровна, поверженная глубоко в перину, гадает, что её ждёт. Выпорют цепью? Оставят лежать со связанными руками? Бросят в чулан под замок? Ой-ёй-ёй, столько по дому сегодня успеть хотела, и тут на тебе! Валяйся кулём и жди, пока Стёпка вечером не вспомнит, что корову доить пора!
Степан приспускает лосины со связанной жены и наспех насилует её. Весь процесс исполнения супружеского долга отнимает у главы семьи не больше тридцати секунд. Про себя Любовь Петровна говорит: «муха дольше какает, чем Стёпка трахает».
Это постыдный и жуткий секрет здоровяка Степана Никифоровича Журавлёва. Он, бывший морской пехотинец, ломающий подковы и без усилия поднимающий за передок трактор МТЗ, до обидного быстро «отстреливается», если только не будет достаточно пьян. Отчасти из-за этого Степан вечно подозревает жену в половой неудовлетворённости и возможных изменах. Ревнует спелую Любовь Петровну ко всей деревне, бьёт, связывает, выбрасывает из гардероба супруги обтягивающие одежды, в клочья рвёт мини-юбки и сжигает в банной печи слишком сексуальные на его взгляд Любкины колготки.
Утолив тридцатисекундную похоть, Степан не спешит слезать с пленницы. Долго бряцает цепью, потом ухватывает супругу за лосиновые круглые лодыжки и обматывает ей бутылочные икры. Звенья плотно впечатываются в сочную плоть, холодят кожу сквозь эластин.
Цепи на ногах - это что-то новенькое. Любовь Петровна недоумевающе затаилась, даже прекратила брыкаться.
Дважды щёлкают замки, и Стёпкина тяжесть наконец-то исчезает. К изумлению Любови Петровны, Стёпка тут же распускает ремень на её запястьях, освобождая руки. Странно! Госпожа Журавлёва уже приготовилась валяться связанной минимум до позднего вечера.
- Вставай, побл@душка, - довольный муж чешет затылок и отходит к столу, где его ждёт полный стакан разведённого спирта.
Рассыпав по подушке пепельно-платиновые волосы, грузная Любовь Петровна неловко переваливается на спину, вытаскивает кляп из полотенца. Утопая в перине, стыдливо подтягивает лосины с колготками, хочет раскинуть ноги и подняться… однако ноги её несвободны, там протестующе гремят металлические звенья цепи.
- Гад! Ты что наделал?
Оказывается, Стёпка обмотал жене цепью обе щиколотки, повесив на каждую по амбарному замку. Между ног Любови Петровны остался свободным короткий участок цепи - сантиметров в тридцать, не больше. Только на такую ширину пленница и способна теперь расставлять свои нижние конечности. Лёжа на боку, Любовь Петровна тупо разглядывает неожиданный «довесок», ограничивший ей передвижение.
- Кандальщицей будешь, сучка бродячая, - ухмыляется Степан, осушив стакан и вытирая рот. – Не больно-то побегаешь по кобелям. А по дому – управишься. Давай дуй, поросятам хлёбово вари, чего разлеглась толстой жопой?
Ходить семенящими шажками у Любови Петровны получается не сразу. Забывшись, она слишком далеко выносит ногу – теряет равновесие и шумно грохается на пол, отбивая себе полные коленки. Больно и унизительно. Теребя стальные оковы, Журавлёва бросает на Степана разъярённые взгляды, мечтая, когда он уберётся из избы пировать к дружкам. Как на грех, Стёпка находит в сумке купленную ею в райцентре водку, обрадованно включает телевизор и никуда не торопится уходить.
Из-за дурацких кандалов, опоясавших икры, Любовь Петровна не может переодеться в домашнее ниже пояса. На весь день она остаётся преть и мучиться в тесных лосинах, под которые поддеты тугие колготки с невероятно утягивающими трусиками. Такой сексуальный наряд только на время поездки хорош, а попробуй-ка в нём целый день на жаре да возле газовой плиты потанцевать!...
У бёдер нудно ноют все мышцы, под колготками хлюпает противная сырость. Женское естество в паху жжёт адским огнём от капроновой тесноты и кромок трусиков-танго, которые стригут тело словно ножницы. Любовь Петровна тихо матерится про себя от духоты и тяжести внизу живота. Когда она тайком от мужа приспускает трусики и брызжет себя из умывальника прохладной водой, ей чудится, что между раскалённых ляжек всё шипит и испаряется. Но хочешь – не хочешь, приходится опять влезать последовательно в трусики, колготки и лосины.
Хлопоча по дому, Любовь Петровна зорко смотрит, не уснул ли порядком нализавшийся Стёпка, и лихорадочно вспоминает, где он хранит пилку по металлу. Терпеть кандалы и жаркие лосины уже невмоготу.
Наверное, инструмент надо искать в гараже, это значит – ковылять через весь двор. На виду у мужа номер не пройдёт. Догонит и снова скрутит руки, ещё побьёт чего доброго. Мешая варево в кастрюлях, Любовь Петровна потеет, томится и злится.
Наконец супруг допивает литр водки, плотно закусывает и поднимается с уютного дивана. Ему, двухметровому мужику, дозы явно не хватает. В выпивке Стёпка приёмист, как племенной бык. Даже после трёх-четырёх бутылок он шутя садится за руль колхозного «ГАЗика» и ни разу в аварии не попадал.
В радостном возбуждении Любовь Петровна следит из кухни, как ненавистный муж шарится в пиджаке, шуршит деньгами "на верхосытку". Слава Богу, её саму в магазин не погонит, скованную-то!
"Уматывай скорей, окаянный..." - беззвучно бормочет женщина в цепях.
Что-то бурча под нос, Степан суёт в карман спички и сигареты. Внутри глухо дзынькает. "Ключи от замков на моих ногах", - догадывается Любовь Петровна. Хлопнув дверью, тюремщик-муж сутуло выходит из избы.
Однако радоваться преждевременно. Женщина и дух перевести не успевает, и шагу куцего не ступила, как гад-Стёпка возвращается в избу. Поводит длинным носом, шмыгает, подозрительно заглядывает на плиту с посудой.
- Скотине сварила? Сварила, вижу. Суп сготовила? Молодец, Любка. Посуду помыла? Ага. Ладно, помои сам потом вынесу. Отдыхай.
Легко подняв пухлую жену, муж переносит её на кровать, приседает перед нею на корточки, упираясь лбом в эластиновые коленки Любови Петровны. Расстёгивает замок на левой ноге и, повозившись, вынимает из-под кровати ... двухпудовую гирю!
- Гы-гы! Вместо пушечного ядра тебе, буфетчица, бэть!
Любовь Петровна молча плачет от ярости. Подмывает огреть мужа чем поувесистее по башке, но под рукой только пуховые подушки.
Взбрыкнув, будто застоявшаяся лошадь, пленница вцепляется в нечёсаную макушку мужа у себя между бёдер. Силач Стёпка шутя отмахивается, локтем прижимает к постели жирные ляжки жены, вдевает цепь в ручку гири и возвращает замок на сдобную, соблазнительную лодыжку Любови Петровны.
Прячет в карман ключ, выпрямляется - высокий, плечистый, бывший морской пехотинец, он упирается головой под потолок.
- Сиди, лярва, - говорит грубо. – С двумя пудами небось со двора не полетаешь. Рыпнешься – руки за головой к койке привяжу, и пасть закручу изолентой. Не будешь рыпаться? Смирная будешь? Ну и ладушки. Я до Кольки Сметанина, мы на речку поедем, одно местечко разведать. Ночью щуку лучить собираемся, поняла?
- Пошёл ты, зверюга! - Любовь Петровна размазывает слёзы, глядя на гирю возле ног. - Зачем только за тебя замуж шла? На цепи сидеть?
Стёпка действительно собирает в сенях какие-то снасти и удаляется, теперь без обмана. Стукает оградная дверь, в ней скрежещет ключ. Ключи от Любкиных оков Журавлёв тоже унёс с собой.
- Если он вдруг ключи потеряет или сам утонет? – спрашивает бедная Любовь Петровна у ходиков на стене. – Пьяный-то на речку намылился. Ха, шутка сказать!
Она с остервенением царапает красивыми ногтями в тугих трусиках, где всё пылает. Разводит крупные коленки, двигает ногами. Промеж голеней на цепи высится нанизанная гиря, фундаментальная, как скала. Сжав золотые зубы, Любовь Петровна пытается оторвать чушку от пола, - и чуть не задыхается от напряжения. Обеими руками гирю всё же можно поднять, но нечего и мечтать, чтобы держать её на весу и при этом идти гусиными шагами на полусогнутых.
Любовь Петровна грязно матерится в пустой избе. Бесповоротно свирепеет - на цепь, на мужа-садиста, на бездарно пропадающий в плену осенний день. Дотянувшись до стола, вливает себе в склеившийся рот последний глоток водки с донышка, сползает мягкой тушей на пол и отчаянно отправляется в путь.
В сени. Во двор. Через двор. К гаражу!
Эпопея путешествия скованной великомученицы заслуживала бы отдельной книги. Арестованная Любовь Петровна изобретает единственно доступный ей способ передвижения. Сидя на полу, она переезжает на заду спиной вперёд, пыхтя, подтаскивает висящую меж ног гирю, сгибает колени, вновь отъезжает на заду, вновь подтаскивает гирю… При этом у надоедливых, потных, тесных лосин госпожи Журавлёвой, которые сегодня измучили и сдавили ей всю пышную задницу, неожиданно обнаруживается важный плюс: чёрная обтягивающая плёнка эластина легко скользит по полу и дворовой траве. Ездить на попе в лосинах гораздо проще.
"Ещё бы под эту паршивую гирю лосины подложить, чтоб скользила лучше! Или колёсики бы какие соорудить?... Может, Ленкину машинку под неё подсунуть? Нет, машинка сломается. Да и некогда ползать искать, время впустую терять".
На путь до гаража, включая ступеньки, пороги и повороты, женщина с гирей затрачивает около часа. За это время Любовь Петровна намозолила себе ягодицы, безнадёжно испортила маникюр, вусмерть напсиховалась и наревелась. Скованную женщину с грузом на щиколотках толкает вперёд единственно врождённое упрямство.
Любови Петровне повезло, что гараж не заперт. Стёпка редко его закрывает. Повезло и в том, что ящик с инструментами стоит у верстака, сразу за расхлябанным мотоциклом «Иж-Планета».
Привалившись к верстаку, чувствуя боль в натруженной спине и липкость в мокрых трусиках, Любовь Петровна роется в ящике, словно старый пират в сундуке с дублонами, швыряя ключи и молотки налево и направо… И наконец находит то, что нужно: ножовочное полотно в промасленной бумаге.
Пачкаясь смазкой, изогнув мощный стан, пленница близоруко скребёт дужки замков. Полотно не слушается, идёт вкривь и вкось, стегает женщину по пальцам, лицо заливает пот. Сначала Любовь Петровна сторожится, не стукнет ли оградная дверь, возвещая о приходе ненавистного мужа, но потом плюёт на страх и целиком сосредотачивается на освобождении от кандалов.
Он настаёт, желанный миг! Первый замок раззявил металлические челюсти, и женщина поспешно разматывает конец цепи, расчёсывая свою затёкшую ногу сквозь капрон. Ободрённая удачей, со вторым замком Любовь Петровна управляется уже быстрее. Она чуть не вопит от счастья как девчонка, заполучив свои драгоценные, усталые, сексуальные ноги в полное распоряжение.
Прямо в гараже Любовь Петровна выскабливается из пропотевших колготок и лосин, бросает их на верстак. Капроновые вещи следует вымочить и отстирать, но не сейчас. Собрав обрезки замков и цепь, женщина босиком бежит по двору, подставляя ветерку голые пышные ягодицы, спускает оковы в колодец.
Ах, до чего же приятно не красться бочком стреноженной кобылкой, не ползти по земле задом, а мчаться полноценными шагами!
Злополучную гирю Любовь Петровна волоком и перекатом отправляет за курятник, прячет под лопухами. «Соседу-пьянице отдам, пусть пропьёт на металлолом эту хреновину». Триумфально вернувшись в избу, свободная госпожа Журавлёва кладёт колготки с лосинами в стиральную машину, умывается, подмывает низ живота. Королевой встаёт перед зеркалом, любуясь своей сдобной грудастой фигурой.
- Любка-ягодка, заробила ты сегодня выпить? Да, и тыщу раз да! Ура!
Перед уходом Любовь Петровна снова заходит в гараж: она подумала, что неплохо бы испортить Стёпке мотоцикл. Когда муж вернётся с речки и поймёт, что бессовестная жена упорхнула из кандалов на волю, со Степана станется вскочить верхом на «Иж» с коляской и ринуться на поиски. Он уже неоднократно угрожал привязать «гулящую» Любовь Петровну за ноги к «Ижу» и в таком виде с позором протащить по деревне. Ещё чего не хватало!
К сожалению, в технике Любовь Петровна ни бум-бум. Худо-бедно она разбирается только в устройстве мясорубки, а уж в мотоциклах... Она даже топливо из бака слить не сумеет, да и какой смысл его сливать? Стёпка тут же сбегает с канистрой к соседу Тольке-Борову и ему нальют сколько надо.
Озадаченно потоптавшись возле детища завода «Ижмаш», Любовь Петровна пинает соблазнительной ногой колесо, отбивает пальцы и, хромая, идёт домой краситься. Достаёт из комода свежие розовые трусики, натягивает из упаковки масляно блестящие новые колготки, вместо жёлто-лиловой блузки выбирает симпатичное серенькое платье. Прижав к огромной груди кошелёк, Журавлёва огородами пускается к верной подруге Настьке Самохваловой с твёрдым намерением напиться сегодня в дым за все нечеловеческие страдания.
К вечеру, когда Любовь Петровна, пошатываясь, бредёт от Самохваловой в детский садик за Ленкой, деревня Паромное гудит и толпится возле двора Евдокии Сапруновой. Тут же сверкают маячками милицейский «УАЗик» и «скорая помощь» из райцентра.
- Любка... Любка-Морячка, вон она идёт, - шелестят соседи в толпе. - Горе-то какое! Молодой мужик совсем!
Оказывается, злой и пьяный Стёпка Журавлёв только что гнал мимо Сапруновых на верном «Иже». Кричал, что едет искать свою потаскуху-Любку, и пусть она ему лучше на глаза не попадается.
Это было последним, что от него услышали прохожие. Даже пьяный в стельку, Стёпка Журавлёв всегда был отличным водителем, но почему-то не вписался в поворот и на скорости восемьдесят пять километров в час насмерть грохнулся о бревенчатую стену сапруновской конюшни. Конюшня чуть выступает углом к дороге, и об неё каждый год бьётся кто-нибудь из местных лихачей. Нынче дошла очередь до Любкиного мужа – бывшего морпеха, первого деревенского силача, алкаша и домашнего деспота.
При оформлении аварии местный участковый обнаружил у расхлябанной «Планеты» лопнувший тормозной тросик. Как любой сельский житель, Стёпка держал старенький мотоцикл для мелких разъездов: на рыбалку, по грибы и по веники, и ни разу в жизни не проходил техосмотр. Вот где кроется корень всех бед и ДТП.
На похоронах вдовая Любовь Петровна честно пытается вспомнить о муже хоть что-нибудь доброе, но в голову лезут лишь побои, слёзы, скандалы, собачья цепь с двухпудовой гирей и амбарные замки на лодыжках, которые она замучилась пилить ножовкой в день бесславной Стёпкиной гибели.
Этой же ножовкой перед уходом к Настьке Любовь Петровна пыталась повредить Стёпкин мотоцикл. Наугад ширкала по каким-то железкам, но устала, разозлилась, недоширкала и бросила.
До конца своих дней она так и не свяжет между собой отказавшие у Стёпки тормоза и свою возню с ножовкой. Судите сами: разве способна слабая, глупая, толстая женщина испортить сложный стальной агрегат завода «Ижмаш»?
В нём двадцать пять лошадиных сил и дури - хоть отбавляй.