Кто из жителей города на Неве не катался хоть разок в Красавицу Суоми? Всего-то и надо для этого, имея загранпаспорт с открытым Шенгеном доехать до станции метро «Площадь Александра Невского» и там сесть на маршрутку до Хельсинки. Многие петербуржцы ездят туда чуть не каждые выходные за покупками или просто погулять. Что может быть приятнее, чем маленькая и аккуратная европейская страна с дружелюбным населением, находящаяся прямо у нас под боком? Правда все знают о том, что наши отношения не всегда были безоблачны. Когда-то Финляндия была частью Российской Империи, отделилась в ходе Гражданской войны, затем подверглась интервенции со стороны СССР, не без потерь, но отстояла свою независимость, затем воевала против нас в Великой Отечественной войне, но как-то умудрилась не попасть под финальную раздачу за компанию с Германией, благодаря чему мы можем теперь отправиться туда на шопинг. Как, право, все удачно сложилось!
А между тем, история русско-финских отношений куда сложнее и очень много в них, как правило, остается за скобками. До Революции, Финляндия действительно входила в состав Российской Империи в качестве так называемого Великого Княжества Финляндского, то есть на правах автономии, причем автономии весьма широкой. Финляндия имела свою конституцию, денежную систему, таможню, полицию, государственный язык (даже два – финский и шведский, являвшийся в Финляндии языком культуры). Ни у кого в Империи не было таких привилегий, за исключением, пожалуй, Польши. И, не смотря на это, а может быть и благодаря этому, во всей многонациональной Российской Империи не было такой лютой, зоологической русофобии. Ну, разве что, опять же, в Польше.
Отношение финнов к России никогда нельзя было назвать дружелюбным. В стране, бывшей на протяжении нескольких столетий ареной войн между Швецией и Россией, последняя устойчиво воспринималась как «угроза с Востока». Как отмечает один из крупнейших дореволюционных специалистов по истории Финляндии М.М. Бородкин, «русские с оружием в руках не раз проходили Финляндию от края до края, оставляя за собой не мало опустошенных селений и человеческих трупов… слово «rysse» (русский) наводило страх и являлось синонимом дикости и грубости»[ Бородкин М.М. История Финляндии. Время Александра I. СПб, 1909. с. 202]. Наиболее тяжелым в этом отношении, безусловно, было завоевание Финляндии в ходе Северной войны, оставившей глубокий след даже в финском фольклоре. Типичными были истории о том, как «русские прежде чем убить матерей, отрезали им груди и засовывали их в рот грудным младенцам, которых они могли насадить на изгороди или бросить на землю», «людей забивали как скот, так что кровь и трупы были видны повсюду на улицах», «казаки убивали тех, кого встречали, насаживали на пики или рубили своими длинными саблями. Женщин сначала насиловали, а потом убивали. Не щадили даже детей, убивая их жестоким образом. Их либо пронзали пиками в колыбелях, либо вынимали из колыбелей и ударяли о стену так, что мозги разлетались по сторонам» [ Кувая Х. Русские идут! Поведение русских войск в отношении мирного населения во время завоевания Финляндии в 1713–1715 гг. // Россия и Финляндия: проблемы взаимовосприятия XVII–XX вв. М., 2006. с. 177-178]. Подобные легенды были крайне популярны в финском фольклоре в течение «6-ти или 7-ми поколений». И хотя подобные рассказы большей частью являлись преувеличениями, а поведение русских войск в Финляндии было куда более цивилизованным, тем не менее они, под влиянием шведских и во многом общеевропейских представлений о России, создали в сознании финнов образ варварской страны.
Предоставив Финляндии весьма привилегированное положение, Петербургу удалось на какое-то завоевать лояльность финнов к Российской Империи. Однако, как отмечал в своем докладе Александру II в 1861 г. сенатор Бруннер, «не должно заключать, что любовь и преданность [финнов] монарху простирается также и на русский народ, к которому доселе не было симпатий по многим причинам, каковы суть: различие религий, характера, нравов и обычаев и прочее»[ Похлебкин В.В. СССР-Финляндия. 260 лет отношений. М., 1975. с. 52]. Аналогичного мнения насчет характера отношения финнов к России придерживаются и финские историки.
В конце 19 в., практически сразу после гибели Александра II, отношения между финским обществом и российской властью начинают портиться. Верх берут сепаратистские настроения, особенно усилившиеся во время последнего царствования, чему, отчасти, способствовали попытки царских властей проводить «политику русификации». В Великом княжестве, начинаются беспорядки, саботаж царских указов, там находят убежище и поддержку многие русские революционные организации, финские «активисты» (так в Финляндии называли сторонников борьбы с Россией) готовят подпольные вооруженные отряды, и устраивают покушения на российских чиновников. Так прямо в здании финского Сейма был убит генерал-губернатор Финляндии Бобриков. В годы русско-японской войны лидеры финских сепаратистов пытались наладить контакты с Японией, а в Первую Мировую войну – с Германией, на стороне которой даже воевал егерский батальон, набранный из числа финских добровольцев[Подробнее см. Новикова И.Н. «Финская карта» в немецком пасьянсе: Германия и проблема независимости Финляндии в годы Первой мировой войны. СПб., 2002]. И хотя некоторые подпольные организации специально подчеркивали, что их целью является возбуждение среди финнов ненависти не к русскому народу, а к русским властям, для многих активистов эти понятия слились воедино. Таким образом, противостояние финнов с царским правительством оказало весьма серьезное влияние и на отношение финнов к русским даже после обретения Финляндией независимости. Именно с этого момента (а точнее – с начала финской Гражданской войны в январе 1918 года) русофобия в Финляндии (точнее в Белой ее части) принимает наиболее радикальные формы. Причину такого положения дел весьма четко сформулировал финский историк О. Каремаа: «Во время гражданской войны в Финляндии за разжигаемой русофобией, как представляется, стояло желание белых сделать русских козлами отпущения за все жестокости и тем самым обосновать собственные идеи», «по психологическим причинам жестокую правду о братоубийственной войне пытались замаскировать якобы идеологической борьбой в защиту западной культуры от русских, объявленных заклятыми врагами… без внешнего врага поднять массы на войну было бы сложно»[ Каремаа О. От морального возмущения до национальной программы // Два лика России. СПб, 2007, с. 201].
Иными словами, белым в Финляндии требовалась какая-то внешняя угроза, чтобы отвлечь собственное население от тех глубоких политических и социально-экономических проблем, которые привели финское общество к расколу и войне. И такой угрозой была объявлена Советская Россия и в частности — русские войска, которые еще не были выведены с территории Финляндии после получения ей независимости, а в общественное сознание финнов начала активно внедряться мифологема «освободительной войны» против России, которая должна была подменить собой реальную гражданскую войну, хотя в действительности русские войска не несли никакой угрозы финской независимости, а вся помощь РСФСР красным финнам свелась к тайным поставкам оружия и идеологической поддержке. В итоге ненависть к русским в этот период вылилась в Финляндии в открытые этнические чистки. Русские подвергались уничтожению безотносительно того, служили ли они добровольцами в Красной гвардии, или были сочувствовавшими белым гражданскими лицами. В Таммерфорсе после его взятия белыми 6 апреля 1918 г. было уничтожено около 200 русских, в том числе белых офицеров [Мери В.Маннергейм – маршал Финляндии. М. 1997, с. 115; Каремаа О. От морального возмущения до национальной программы, с. 204], число казненных русских в Выборге 26–27 апреля оценивается в 1000 человек[Каремаа О. Русофобия в Финляндии 1917–1923 гг. // Россия и Финляндия…, с. 212 ] (абсолютное большинство которых не принимало никакого участия в гражданской войне), в том числе женщин и детей. Так, в далеко не полном, содержащим всего 178 фамилий, списке убитых в Выборге русских, хранящемся в ЛОГАВ, содержатся сведения об Александре Смирнове (9 лет), Касмене Свадерском (12 лет), Андрее Чубрикове (13 лет), Николае и Александре Наумовых (15 лет) и т. д.[14]. Под горячую руку белофиннов попали и некоторые поляки, которых расстреливали, вероятно, спутав с русскими (причем подобные «ошибки» случались и в других местах: например, один принятый за русского поляк был убит в Ууси Каарлепюю[Каремаа О. От морального возмущения до национальной программы, с. 203]). Один из русских эмигрантов, живших в то время недалеко от Выборга, так описывал происходившее в городе: «Решительно все, от гимназистов до чиновников, попадавшиеся в русской форме на глаза победителей пристреливались на месте; неподалеку от дома Пименовых были убиты два реалиста, выбежавшие в мундирчиках приветствовать белых; в городе убито 3 кадета; сдавшихся в плен красных белые оцепляли и гнали в крепостной ров; при этом захватывали и часть толпы, бывшей на улицах, и без разбора и разговоров приканчивали во рву и в других местах. Кого расстреливали, за что, все это было неизвестно героям ножа! Расстреливали на глазах у толпы; перед расстрелом срывали с людей часы, кольца, отбирали кошельки, стаскивали сапоги, одежду и т. д. Особенно охотились за русскими офицерами; погибло их несть числа и в ряду их комендант, интендант, передавший перед этим свой склад белым, и жандармский офицер; многих вызывали из квартир, якобы для просмотра документов, и они домой уже не возвращались, а родственники потом отыскивали их в кучах тел во рву: с них оказывалось снятым даже белье»[ Минцлов С.Р. Трапезондская эпопея. Берлин. 1927, с. 356-357]. После занятия Выборга белогвардейцами группа арестованных русских подданных, числом около 400 человек, среди которых находились женщины и дети, старки и учащиеся, были приведены к вокзалу; посоветовавшись между собой минут 10, офицеры объявили им, что они приговорены к смертной казни, после чего арестованные были отправлены к Фридрихсгамским воротам на «валы», где их и расстреляли из пулеметов; раненых добивали прикладами и штыками, происходило настоящее истребление русского населения без всякого различия, истреблялись старики, женщины и дети, офицеры, учащиеся и вообще все русские», говорится в ноте, направленной Советским правительством германскому послу Мирбаху. [Документы внешней политики СССР. Т.1. М. 1959, с. 299]. Немало возмущения описанные выше факты вызвали и в рядах русского Белого движения, в результате чего многие его лидеры выступили позднее против обсуждавшихся проектов совместного с финнами похода на Петроград армии Юденича, не безосновательно опасаясь резни русского населения со стороны финских войск.
С окончанием гражданской войны физическое уничтожение русских в Финляндии прекратилось, но желание финского правительства избавиться от русского населения и беженцев никуда не исчезло. Еще в апреле 1918 года финский сенат принял решение о высылке из страны всех бывших русских подданных, и в течение весны-лета около 20 000 русских оказались выдворены из страны [Невалайнен П. Изгои: Российские беженцы в Финляндии (1917-1939). СПб. 2003, с. 62]. Впрочем, вскоре финны отказались от подобной практики и предоставили российским беженцам возможность попасть в страну. Обосновывалось это соображениями формирования благоприятного международного имиджа Финляндии. О. Стенруут, руководивший на тот момент финским МИД, полагал, что терпимая к беженцам политика Финляндии укрепила бы ее независимый статус и освободила от германской зависимости.
Но это не означало терпимого отношения к русскому населению. Русских стремились изолировать от финского общества вплоть до помещения их в специальные фильтрационные лагеря, как это случилось с бежавшими в Финляндию в 21 году участниками Кронштадтского восстания. Преследованиям подвергались и финские женщины, имевшие связь с русскими: им остригали волосы, рвали на них одежду, а в некоторых местах даже обсуждали возможность их клеймения каленым железом. В местечке Корсняс подобную экзекуцию в последний момент предотвратил местный священник [Каремаа О. От морального возмущения до национальной программы, с. 203].
Основными проводниками русофобии в финском обществе стали бывшие егеря, Аграрный Союз, получивший 42 места в парламенте в 1919 году и ставший второй по величине партией, щюцкор и созданное в 1922 году Академическое карельское общество (АКС). Причем разжигаемая этими организациями ненависть носила, с точки зрения ее членов, созидательный характер, являясь неотъемлемым элементом конструирования финской национальной идентичности. По их мнению, единства финской нации возможно было достичь только через разжигание ненависти ко всему русскому. «Если нам это удастся,— полагал председатель АКС Элмо Кайла,— тогда уж не за горами то время, как нацию нашу будет вести одна мысль, сильная, всепобеждающая, когда воплотится в жизнь поговорка мужей Хярмя «о рюсся можно говорить, лишь скрежеща зубами». Тогда Финляндия станет свободной»[ Ээрола А. Неприятие России и клетки истории // Россия 2017: три сценария. Хельсинки, 2007. с. 97]. Со страниц газет наперебой неслись призывы к физическому уничтожению русских. В 1923 г. АКС тиражом в 10 тыс. экземпляров выпустила брошюру «Проснись, Суоми!», содержавшую похожие идеи: «Что же хорошее к нам когда-либо приходило из России? Ничего! Смерть и уничтожение, чума и русское зловоние тянулись оттуда… Россия всегда была и навсегда останется врагом человечества и гуманного развития. Была ли когда-либо польза от существования русского народа для человечества? Нет! А его исчезновение с лица земли было бы человечеству, наоборот, великим счастьем»[ Каремаа О. От морального возмущения до национальной программы, с. 212].
Цензуре подверглась школьная программа, из которой исключили все положительные упоминания о России и русских, чистке подверглась армия, из которой уволили всех русских офицеров, в том числе авиаторов, обучавших пилотов финских ВВС, а затем началось постепенное исключение финских офицеров, служивших в царской армии. [Энгман М. Егери и царские офицеры // Два лика России. с. 258] Репрессия м подверглась и православная церковь, в отношении которой правительство проводило политику «финнизации». 3 марта 1923 г. Государственный совет издал постановление о переводе службы в православных храмах в течение года на финский или шведский языки . Число приходов под действием финских властей также постепенно сокращалось: часть церквей была снесена (как, например, церковь в Хямеенлинне в 1924 г.)[ Каремаа О. От морального возмущения до национальной программы, с. 207], часть – превращена в лютеранские кирхи (Церковь Александра Невского в Суоменлинне)[ Мартынов В.Л. Хельсинки // http://geo.1september.ru/articlef.php?ID=200501004]. По-своему боролись с православием и финские националисты: после 1918 года русские церкви и кладбища неоднократно подвергались осквернению[Каремаа О, с. 207]. В итоге, по заключению Каремаа, «к 20-м гг. XX в. почти все финны были склонны к восприятию «рюссафобии».
Таким образом, в 1920-30х годах в Финляндии существовало серьезная проблема этнической нетерпимости в отношении русских, которая не только сломала судьбы тысяч оказавшихся в Финляндии бывших российских подданных, но и создавала напряженность в советско-финских отношениях. Как отмечал в 1923 году полпред СССР в Финляндии А.С. Черных, «русофобство финской буржуазии может сравниться разве только с их не менее ярким антисемитизмом. В текущей нашей работе мы ежедневно чувствуем эту глухую стену националистической, зоологической ненависти. Классовая ненависть финской буржуазии к Республике Советов, сочетаясь с неистовым русофобством, определяет непрерывные и, с первого взгляда, непонятные колебания финской политики. Объективно между нами и Финляндией нет серьезных поводов для конфликтов, наоборот, все как будто способствует деловому сближению, практически наша терпеливая, уступчивая, благожелательная политическая линия не встречает здесь отклика. Здесь сама идея, мысль о возможности лояльных, спокойных отношений с Россией вызывает сильнейшую оппозицию»[ Рупасов А.И. Советско-финляндские отношения. Середина 1920-х – начало 1930-х гг. СПб. 2001, с. 10-11].
Естественно, подобное положение дел не могло не встретить соответствующего «отклика» со стороны нового правительства России, тем более, что отношения с Советской властью у проживавших на территории Санкт-Петербургской губернии финнов-ингерманландцев сразу не заладились, приведя к ряду кровавых столкновений. В 1919-20 гг. на территории Карельского перешейка даже существовала враждебная советам независимая финская республика Северная Ингрия. Уже с 1931 г. начинаются этнические чистки, направленные на выселение финскоговорящего населения с территории Ленинграда и Ленинградской области, которые завершились к 1942 г. полным выселением оттуда этнических финнов. Неистовая русофобия, ставшая нормой жизни в Финляндии первой половины 20 в., несомненно, также стала одним из факторов, которые привели к началу Зимней войны.
Сейчас отношения России и Финляндии ровные, но это лишь потому, что у высоких договаривающихся сторон не осталось практической почвы для взаимной ненависти, помимо, разумеется, воспоминаний. Размежевание русских и финнов произошло решительно, ознаменовавшись обоюдными этническими чистками и двумя ожесточенными войнами, в которых финны собственным мужеством доказали право на самоопределение, а с другой стороны, вынуждены были вместо жестокости и воинственной риторики прибегнуть, наконец, к гибкости и дипломатии на горьком опыте убедившись в том, что «живя в стеклянном доме, не стоит бросаться камнями в соседей». На этом фундаменте и стоит теперь нерушимая русско-финская дружба.
Использованы материалы сайта http://perevodika.ru/