Бессонница - твой хороший друг, если ты работаешь ночным сторожем. В отличие от отсутствия ноги, к сожалению. Будь ты хоть трижды героем, морпехом и крутым парнем с десятком медалей на груди, для работодателей ты все равно в первую очередь будешь инвалидом. Сэм давно это понял, по тому не отказывался ни от какой работы. Даже, если ее считали проклятой.
Парковка для грузовиков располагалась у въезда в Сан Сити, на плато около железной дороги. Идеально плоская площадка, освещенная редкими желтушными фонарями, была единственным светлым пятном в чернильных ноябрьских ночах. Лишь огни проезжающих поездов и огни Сан-Сити, простиравшегося ниже плато, прошивали тьму, но город отсюда казался далеким и размытым, таким же, как проносящиеся мимо грохочущие составы.
Говорили, что на этой работе мало кто задерживался. Кто-то увольнялся, кто-то просто исчезал. Часто пропадали и дальнобойщики, и никто не мог сказать, почему эти ворота в Сан Сити пропускали одних и исторгали в неизвестность небытия других. Возможно, дело было в бандах. Или в грохоте поездов, сводивших ночных сторожей с ума. А может они просто не могли больше взирать с высоты на размытые огни ночного города и убегали прочь от него куда глаза глядят. Или их забирали призраки. Или инопланетяне. Сэму было все равно - есть определенный предел, после которого человек уже не может чувствовать страх, ведь страх поселяется в нем так глубоко, укореняется так прочно, что становится неотъемлемой частью его личности. Внутренние демоны опустошили Сэма давно, после той чернейшей ночи в Мукуре, все ночи сержанта Сэмюэля Томпсона были одинаково непроглядно черны. В Афганистане он потерял все: ногу, друзей, сон и ощущение радости, вернувшись оттуда пустой оболочкой, выгорающей изнутри от постоянного, задвинутого в подсознание ужаса, что прорывался наружу в окрашенных в алые цвета ночных кошмарах. По тому Сэм предпочитал спать как можно меньше, а лучше не спать вообще.
Работа ночного сторожа, пусть и за городом, пусть и на месте имеющем дурную славу, было для одноногого безработного парня с ПТСР манной небесной. Ни психологического обследования, ни вопросов про службу, личную жизнь и отсутствующую ногу, тучный мужчина, представлявший владельца парковки, предложил ему выходить на работу на следующий день после собеседования.
Раньше Сэм слышал об этом месте в дешевых барах, где пил с такими же потерянными, как он сам, но, черт подери, это же Сан Сити - здесь страшные легенды ходили практически обо всем.
В любом случае, выбирать Томпсону не приходилось.
Грузовиков на стоянке было немного, всего пять штук осталось к наступлению темноты. Желтый свет фонарей выхватывал из сумрака силуэты фур и проносящиеся с порывами ветра последние осенние листья. Сочетание желтого и черного, болезненное, тревожное, здесь сон вряд ли подступил бы к Сэму достаточно близко. Томпсон работал уже почти месяц - и кроме бездонной черноты неба и ледяного ноябрьского ветра, пронизывающего плато и стоянку, других проблем Сэм не замечал. Лишь пару раз за все время он погружался в дрему, но крики, кровь и грохот автоматных очередей в каньоне, вкус песка на языке и боль в отсутствующей ноге быстро вырывали его из сна. Врач говорил ему, что фантомные боли должны били пройти, скоро, вот-вот, но со дня того проклятого боя он ни на секунду не переставал чувствовать свою ногу, то ноющую, то горящую огнем.
На парковке, обычно пустой, Сэм заметил движение - ничего необычного, всего лишь пьяный дальнобойщик плелся спать в свою фуру. Некоторые из них предпочитали ночевать там, не тратясь на мотели, расположенные вниз по дороге, или тратясь исключительно на расположенные там же бары. В основном не местные, жители Сан Сити знали о дурной славе этого места, предпочитая держаться от него подальше, особенно по ночам.
Дальнобойщик остановился посреди парковки, полупустая бутылка виски выскользнула у него из рук, но он, к удивлению Томпсона, не обратил на нее ни малейшего внимания. Взгляд его был устремлен куда-то дальше, туда, где желтизну фонарей изгоняло голубоватое свечение, постепенно растекающееся по плато.
Дальнобойщик замер в неестественной позе, словно восковая фигурка или гипсовая статуя. Его взгляд был прикован к источнику странного свечения.
Невообразимая фигура плыла меж фур, медленно приближаясь к центру плато и замершему человеку. Святящееся существо напоминало медузу своими движениями, словно его несло течением, но не по воде, а по воздуху, его тело состояло из невообразимого переплетения тончайших бирюзовых лент, постоянно находящихся в движении, сплетающихся, извивающихся, словно водоросли, движимые водным потоком. В центре этого бесконечного движения была сфера - идеальная, зеркальная, излучающая гипнотический холодный звездный свет - око неведомого или жемчужина, защищенная щупальцами-стражами.
Сэм не мог оторвать глаз от этого существа, от его свечения боль в ноге уходила, будто ее никогда и не было, а алый цвет боли и ярости, всегда стоящий задним фоном за всем видимым Сэмом с той ночи в Мукуре, сменялся аквамариновым умиротворением.
Сэм тянулся к этому свету, стремился к нему, как и дальнобойщик, неверным шагом начавший двигаться навстречу существу. Оно словно распростерло для путника свои объятия, открыв для него свой жемчужный сияющий глаз. А затем щупальца сомкнулись вокруг мужчины, проникнув под его кожу, прошив его плоть, скрутив и выжав его. Он не издал ни звука, лишь дернулся пару раз, но вскоре его конвульсии прекратились и существо начало постепенно выпивать... нет, скорее растворять плоть мертвеца, пока, в течении буквально пары минут, от него ничего не осталось.
Покой сменился в душе Сэма на невообразимый ужас. Это существо, закончив трапезу, обратило свой глаз, полный звездного света на Томпсона, и не смотря на сдавивший его грудную клетку ужас, Сэм все еще внутренне стремился к этому свету и покою, что он сулил.
Сэм сделал шаг по направлению к чудовищу. Затем еще один. На третьем его ноги подкосились, протез соскользнул и Томпсон повалился на пол сторожки.
Это падение отрезвило его. Пусть бирюзовый свет и манил, воля Сэма к жизни была сильнее. Так было в Мукуре, так будет и сейчас.
Изо всех сил он попытался прогнать свечение из своей головы, заменить его на цвета черной сажи и алой крови. Кровь. Кровь вокруг. Кровь хлещет из горла солдата, когда Сэм тянет его к укрытию. Они кричат. Весь его взвод кричит, сгорая в огне взрывов. Огонь. Огонь и грохот. Ужас. Ужас и боль. Спасительная очистительная боль. Сэм концентрируется на ней, на своей отсутствующей ноге, вцепляется в нее, заставляет себя почувствовать каждый ее нерв. И это спасает его, позволяет изгнать бирюзовый успокаивающей, нет мертвенный свет со своего внутреннего взора. Существо нависает над ним, стискивает своими щупальцами его волю. А затем все прекращается. Свет пропадает так же неожиданно, как и появился. И лишь гул проходящего мимо поезда говорит Сэму о том, что он не в Афганистане и что жизнь все еще не покинула его.
Сэм не стал бежать. Он не уволился, даже не попытался найти другую работу. Он знал, что мир работает не так, что ужас не уходит, он остается в тебе навсегда, скрываясь под покровом сознания и лишь ожидая момента, чтобы выплеснуться наружу. Сэм все еще был в Мукуре, всегда был в Мукуре, так же как всегда был на той парковке, когда его воля трескалась под бирюзовым всепроникающим светом. Он не хотел вечно жить в этих двух настоящих моментах, двух не проходящих кошмарах, а значит, он должен был покончиться хотя бы с одним из них. Значит, пришла пора делать то, что всегда делал хороший солдат перед боем – готовиться. Несмотря на все безумие ситуации, впервые после возвращения из Афганистана Сэм знал, зачем он живет, что он должен делать, видел свою цель. Пусть это существо и выходило за границу всего, с чем сталкивалась наука, его суть была идеально ясна Томпсону – идеальный хищник, которому даже не было необходимости преследовать жертву, ведь жертва сама приходила к нему, словно беспечный моряк, следующий за пением сирен. И Сэму не было важно, откуда пришел этот совершенный охотник, с каких планет или из каких неведомых измерений, на войне было не важно какой расы или религии твой противник, идеологии отступали тогда, когда звучал первый выстрел, в этот момент речь шла только о биологическом выживании, базовом инстинкте –убей или будь убитым.
Опыт военного не прошел даром, Сэм спланировал все свои действия на случай возвращения твари – в его сторожке стоял помповый дробовик, лежали сорок патронов к нему, кроме того, Сэм подготовил для чудовища еще один сюрприз. Огонь и серу, запах напалма поутру, одним словом, Томпсон был готов сжечь все плато, если бы того потребовала миссия.
Снег покрыл Сан Сити и небо приобрело зимний фиолетовый отлив, когда существо вернулось.
Ожидание тяготило, но и покой, что Сэм ощутил с появлением врага, был ложным. Он знал, что это не истинное спокойствие в эпицентре шторма, но ложная, беспечная легкость, которую потусторонний голубой свет посеял в нем. Сэм не поддался этому чувству и спустил курок. Ружейных грохот потонул в гуле несущегося мимо поезда. Тварь не шелохнулась, словно картечь пролетела сквозь нее, не причинив прибывающему в бесконечном движении щупалец ни малейшего вреда.
Сэм дрогнул, каждая секунда промедления была опасна, он не мог задерживать свой взгляд на этом существе, иначе оно бы подчинило его, сломило, затуманило его разум, обратив воина в покорную овцу на бойне. Томпсон сконцентрировался на своей ноге. Боль. Боль отрезвляла. Он сделал еще один выстрел, целясь в жемчужное око существа. Похоже, картечь прошла немного ниже, даже не коснувшись врага.
Сэм рухнул на пол. Еще мгновение, и свет подчинил бы его. Он зарядил два патрон взамен использованных и вновь поднялся. Голубое свечение заливало всю парковку – на ней было светлее, чем в самый ясный и солнечный день, можно было различить в мельчайших деталях каждую снежинку, танцующую в прозрачном холодном воздухе.
Огонь. Огонь и крики. Сэм зажмурился, свои внутренним взором он хотел видеть перед прицелом талиба, старого, известного врага, но звездное око смотрело ему в глаза даже через плотно зажмуренные веки.
Томпсон стрелял вслепую, последние отчаянные меры, но и они не смогли остановить приближение существа. Сэм хотел сдаться, боже, никто даже не мог представить, как хотел. В конечном итоге ради чего ему сражаться? Почему не отдаться, наконец, покою и покончить со своими кошмарами раз и навсегда? Но он в Мукуре, всегда в Мукуре, а остальное не имеет значения. Щупальца уже начинают пробираться в сторожку, планомерно, почти нежно ощупывая каждый миллиметр пола в поисках своей жертвы, когда Сэм приводит детонатор в действие. Огонь и сера, он обрушит огонь и серу на врагов своих. Все звуки перестают существовать. Мир пропадает в алых всполохах, звездную синеву сменяет алый и черный, все оттенки огня и крови, и бесконечная чернота неба над головой.
Обычно ночные сторожа увольнялись, иногда пропадали, а вот этот сошел с ума, заминировал стоянку и подорвал себя. Хороший урок больше не брать отставных вояк охранять частную собственность. Благо, что его бомба оказалась не слишком мощной, уничтожив лишь сторожку и не причинив вреда фурам. Этот псих даже выжил, правда никто из врачей не мог сказать на долго ли. Что же, некоторые просто никогда не возвращаются с войны.
Сэм лежал под капельницей, все его тело горело. Он не знал, что осталось от него, ведь, как и в случае с ногой, он не мог доверять свои чувствам – в особенности чувству боли. Он хотел бы умереть, вернее, просто хотел, чтобы боль прекратилась, и не видел других средств от нее кроме смерти. Мир в его глазах вновь был залит алым. Сэм не знал, сколько времени он провел в агонии прежде, чем голубой свет начал заполнять его палату, забирая боль, тревогу и все терзавшие его кошмары.