Перед самой клеткой к моему удивлению, с нас снимают наручники. С наслаждением тру передавленные жестким металлом запястья. Ноги, впрочем, остаются в оковах. Клетка стоит на небольшом возвышении, к узкой дверце ведут три деревянные ступени. Возле помоста, на котором и стоит клетка, маячит охранник, и видно, как он истомился от безделья. При виде нас троих, Надин, Джанет и меня, он явно оживляется и поспешно отпирает массивный замок на дверце, кивает вовнутрь, веля заходить. По очереди подымаемся по ступеням и протискиваемся в клетку. Осматриваюсь. Клетка достаточно большая и высокая, можно стоять во весь рост. Прутья решеток толстые, намертво вмурованные в пол и потолок, протиснуться между ними нельзя и мечтать. Пол густо усыпал опилками, стоять на них даже приятно. Посередине, от одной стены до другой, вдоль клетки, расположен металлический брус, приклепанный к противоположным стенам очень низко, вряд ли больше, чем на ладонь от уровня пола. Обстановки никакой нет, на полу лежат одеяла и все, я насчитываю пять штук на достаточно большом расстоянии друг от друга. Возле каждого одеяла из опилок возвышается массивное железное кольцо, тоже, видимо, вмурованное в пол. Два ведра воды в углу, в другом углу отверстие в полу, из которого отчетливо попахивает. Предназначение понятно. Но в клетке мы не одни. Напротив дверцы, у самой стены, прижавшись спиной к прутьям решетки, сидит женщина и внимательно нас рассматривает. Смотрю и я на нее. Это, без сомнения, рабыня, массивный ошейник на шее красноречивее всяких слов. Она абсолютно обнажена, и на загорелом теле отчетливо видны отметины ее рабства, белеют рубцы от ударов плетью и не только. Могу поклясться, что там есть и следы от холодного оружия. На бедре, так же, как у меня, выжжено клеймо. Женщина явно сильна, под загорелой кожей отчетливо перекатываются мышцы, короткие светлые волосы, голубые глаза, довольно миловидное лицо. Небольшая, красивой формы грудь, мускулистый живот, не по-женски широкие плечи, сильные ноги. На ее щиколотках массивные браслеты, соединенные цепью, пропущенной под брусом посередине клетки. Осмотрев нас, она встает и тянется всем своим сильным телом, ничуть не стесняясь своей наготы.
- Новенькие рабыни… - чуть насмешливо говорит она, - ну давайте знакомиться. Я Виктория, и я старшая рабыня в этой клетке.
Мы называем и свои имена. Небрежным жестом рабыня тыкает пальцами в одеяла, лежащие на опилках.
- Ты спишь здесь, ты здесь, ты здесь, - она указывает наши места таким образом, чтобы мы находились не вместе. Надин оказывается по другую сторону от металлического штыря, делящего клетку на две половины, меня и Джанет разделяет пустующее пока одеяло. Опускаемся на отведенные нам места.
К моему удивлению, скрежеща своими кандалами по брусу, Виктория подходит к запертой двери и протягивает охраннику руку через прутья решетки. Тот молча вручает ей ключ. Подойдя ко мне, я сижу ближе всех ко входу, она велит мне вытянуть ноги. Когда я выполняю приказ, Виктория снимает с одной моей щиколотки браслет кандалов и захлопывает его на кольце, вмурованном в пол возле моего одеяла. Та же участь постигает Джанет и Надин. Теперь наша свобода ограничена длиной цепи, приковавшей нас к кольцу, возможности передвигаться по клетке нет. Приковав нас, Виктория возвращает ключ охраннику и идет на свое место. Усевшись, она обводит нас взглядом.
- Слушать меня, рабыни, - жестко произносит она, - нас в клетке семеро. Трое девчонок сейчас на тренировках, вернутся вечером. Сейчас слушайте меня очень внимательно, куда вы попали и что вас ждет. Это демонстрационные клетки. Как вы можете сами видеть, их четыре, две мужские и две женские. Здесь содержатся рабы для выступлений на арене, сделаны они специально, чтобы свободные граждане города могли бы оценить тех, на кого они захотят сделать свою ставку. Или купить, если уж так кто из рабов глянется. Поэтому одежда, любая одежда, в клетке запрещена. Товар должен быть выставлен напоказ. Ваши тряпки можете надевать, когда вас будут выпускать из клетки. Да и то, если разрешат. В клетке главная я, мои приказы не обсуждаются. Я буду кормить, поить вас, отцеплять от ваших колец, чтобы вы смогли облегчиться, поэтому не советую вам показывать свой норов, дороже выйдет. Я никогда не обижаю своих девчонок понапрасну, но и дерзость и непослушания не потерплю. Это понятно, рабыни?
Молча киваем в ответ, яснее и не скажешь.
- Тогда быстро скидывайте свое тряпье. – командует Виктория. – Не бойтесь, никто его у вас не заберет.
Под ее взглядом послушно обнажаемся, я кладу свою жалкую одежку на одеяло и очень неуютно себя чувствую, когда глаза старшей рабыни скользят по мне. Она довольно долго пристально нас разглядывает, велит встать на ноги, повернуться и только потом разрешает сесть.
- Подходите, - выносит свой вердикт Виктория, - вы не кажетесь неженками и белоручками, сможете за себя постоять.
- Госпожа, - подает голос Джанет, но рабыня обрывает ее.
- По имени. Мы все рабыни. Господа – вон там, на свободе.
- А что нам предстоит? Все твердят о какой-то арене…
Виктория плотоядно улыбается.
- Мы дошли до самого интересного. Арена – это арена. Место для битвы. Место для сражения. Знаете, как в Риме бились гладиаторы. Прекрасное зрелище для толпы. Иногда до крови, иногда до смерти. И наше дело – сражаться. Самое популярное развлечение в Олни.
- С кем сражаться? – хмуро спрашивает Надин.
- С кем придется. – весело отвечает Виктория. – Главное – победить. Иногда с мужчинами, иногда с женщинами, с рабами, свободными, с кем угодно.
- Свободные тоже принимают участие? – теперь уже подаю голос я, больше от удивления.
- Посмотри на меня, девочка, - хмыкает Виктория, - я не родилась рабыней. Когда моего мужа убили… У меня двое детей, и мне надо их содержать. Я продала себя в рабство, и уже пять лет выхожу на арену. С каждого боя – процент мне, пока не выкуплю себя. Но я все деньги отдаю на содержание детей… Но меня жизнь заставила надеть рабский ошейник, а есть много таких, кто выходит на песок, чтобы потешить свое самолюбие, рискнуть, заработать денег, в конце концов, добиться славы. Знаешь, как ценятся хорошие бойцы? И сколько может заработать свободный человек, который вышел на арену и поставил сам на себя? Риск и золото, чувственность и жажда победы, слава и смертельная опасность – это адская смесь. А в Олни живут в основном люди, которые не в ладах с законом, и свою жизнь они ценят недорого, зато очень любят красивую жизнь. Понимаешь?
- Понимаю, - киваю я.
- Но в основном, конечно, выступают рабы… Там и крови побольше, и зрелище поинтереснее, ведь нас не жалко, - вздыхает она.
- Оружие? – деловито интересуется Надин.
- Любое, какое выберешь, арсенал богатый. Огнестрельное, конечно, запрещено применять. Иногда вообще без оружия, только с сетями и веревками, и тогда цель – связать противника так, чтобы он не смог освободиться. Тоже много зрителей собирает.
- Это не для меня, - бурчу я, - против Джанет той же самой или против мужика у меня нет шансов… Зато со шпагой в руке…
Сказать, чтобы я сильно напугалась, так нет. Скорее, острые иголочки волнения пробежали по всему телу, и дальше я к разговору не прислушиваюсь, ложусь на свое одеяло и смотрю в потолок, переживая свои новые и такие необычные ощущения. Вихрь приключений с тех пор, как я попала в плен пиратов, перевернул мою прежнюю жизнь с ног на голову, и теперь прошлое кажется зыбким и почти нереальным. Зато та часть меня, которая принадлежит авантюристке, цветет буйным цветом. Хотите зрелищ? Вы их получите, решаю я про себя.
Приходит время обеда. Охранник отпирает дверь и передает подошедшей Виктории деревянные миски и ложки. Каша и хлеб, ну да, на разносолы рассчитывать не приходится. Безвкусно, но питательно. Потом она дает всем напиться из большой кружки, стоящей рядом с ведрами с водой. Поев, незаметно для себя, мы погружаемся в дремоту. Будит нас звук отпираемого замка, и в клетку по очереди протискиваются три девушки. Две негритянки и одна белая. При виде нас, они, несмотря на явную усталость, оживляются, и после того, как их цепи замкнуты на кольцах возле их спальных мест, знакомимся. Клаудия, Лина и Ева. Не красавицы, но миловидны. Все поджарые, мускулистые, коротко стриженные, это сразу бросается в глаза. Уже темнеет, на площади загораются костры, факелы и масляные фонари на столбах вокруг помостов. Народ проходит мимо нашей клетки, изредка удостаивая рассеянным взглядом, только несколько мальчишек, пуская слюни от вожделения, не сводят глаз с обнаженных тел невольниц. Не обращая на них внимания, мы болтаем, сидя на своих одеялах. Меня сначала коробит от таких взглядов, но видя, что остальные не особенно заморачиваются, я тоже как-то успокаиваюсь.
Когда совсем темнеет, нас еще раз кормят, и Виктория по очереди каждую рабыню отводит в угол для облегчения. При этом она делает такое свирепое лицо, что мальчишек-зевак как ветром сдувает.
Но все меняется, при появлении на площади нескольких явно подвыпивших то ли солдат, то ли просто искателей удачи, во всяком случае, эти парни с ног до головы увешаны оружием и держатся крайне самоуверенно. При их виде, Клаудия, одна из чернокожих рабынь, встав на колени, притискивается к прутьям решетки, длина цепи, держащей ее у кольца, позволяет ей сделать это. Мужчины подходят к охраннику клетки, негромко переговариваются с ним, и в его руку опускается несколько монет. После чего охранник теряет всякий интерес к происходящему.
А один из ночных гостей, высокий и явно очень сильный физически, с сабельным шрамом через все лицо, подходит к Клаудии. И его руки сквозь прутья решетки оказываются на ее бедрах и ягодицах, еще сильнее вжимая девушку в прутья, а их губы сливаются в страстном поцелуе. Он ласкает ее обнаженные груди, приникает губами к напрягшимся соскам, опять бедра, и это длится довольно долго, ласки, перемежаемые бурными поцелуями.
- Когда ты сделаешь меня своей рабыней? – доносится до меня ее хриплый шепот. – Я жду тебя каждый день, любимый. Каждую ночь. И опять каждый день… Я не прошу свободы, я умоляю тебя о твоем ошейнике…
- Потерпи, малышка… Ты же знаешь, какую цену за тебя хочет эта скотина… Еще один рейд, и я смогу купить тебя…
И опять жадные ласки через прутья решетки и бесконечные поцелуи. Наконец, они отрываются друг от друга. Незнакомцы молча растворяются в темноте, а Клаудия заходится в тихом плаче.
- Не кисни, - прикрикивает на нее Виктория, но в ее голосе больше сочувствия, чем гнева, - ты же знаешь, он вернется и купит тебя… Все, девчонки, спать! Завтра все дружно идут на тренировку!
Поднимает Виктория всех еще затемно. По очереди водит справить нужду, умыться и попить. Завтрака не будет. Наверно, перед тренировкой это и правильно. Ежусь, как и все, от утренней прохлады и сырости. Когда дела закончены, Виктория велит накинуть всем свои лохмотья, и охранник по очереди выпускает нас из клетки. Руки остаются свободными, на ногах опять тяжесть кандалов, он за ошейники цепью рабынь соединяет в небольшой караван и велит идти за ним. Площадь пустынна, только-только светает. В остальных клетках на площади тоже утренняя суета.
Под глухой звон цепей, следуем за охранником. Город начинает просыпаться, на нас особенного внимания не обращают, видно, что вереницы рабынь здесь обыденность. Идти недалеко, несколько кварталов, и мы подходим к большому дому, обнесенным высокой каменной стеной, на которой, ежась и позевывая, стоят солдаты с мушкетами в руках. Отпирают узкие, окованные сталью, ворота, и мы входим вовнутрь. Перед самим трехэтажным домом – большая пустая площадка, усыпанная песком. В углу двора – несколько навесом со столами под ними. По периметру площадки – опять же вооруженные солдаты. К нам подходят двое – мужчина и женщина, в простой и удобной одежде, штаны, рубашки, высокие сапоги, перчатки. На шее у мужчины рабский ошейник. Он молод, но прихрамывает на правую ногу, женщина постарше, лет сорока, худая и поджарая, с короткими черными волосами, свободна. Обменявшись с нашим проводником несколькими словами, женщина получает от него ключ от оков и споро освобождает нас, отсоединяет цепь от ошейников, снимает надоевшие кандалы со щиколоток.
- Новенькие, - она окидывает Надин, Джанет и меня безразличным взглядом, - мы ваши наставники. Меня зовут госпожа Мэй, раба – Марк. Надеюсь, не надо напоминать о послушании и дисциплине. Сейчас вы можете подойти к столам и выбрать себе оружие. После тренировки – сдать. Учтите, солдаты стреляют на поражение без предупреждения, если вдруг кто задумает бежать или выкинуть фокус. Все понятно? Тогда марш к столам.
Все действительно понятно. Молча подходим к столам под навесами. От обилия холодного оружия разбегаются глаза. Классические шпаги, кинжалы, даги соседствуют с экзотическими двуручными и полуторными мечами, топорами, копьями, трезубцами на длинных древках, алебардами, короткими серпами, ятаганами и прочим. Виктория, Клаудия, Лина и Ева привычно берут со столов свое оружие. Я перебираю шпаги, пока не нахожу достаточно тяжелый, не очень длинный клинок, таким можно и рубить и колоть. Конечно, это не моя прекрасная шпага, оставшаяся на корабле, которая стала продолжением моей руки, но похожа. В другую руку беру дагу и отхожу от стола. Надин тоже останавливается на шпаге, а Джанет удивляет – без раздумий берет в руки короткие широкие парные мечи.
- Размялись, рабыни! – командует раб Марк. В его руках полуторный меч, и видно, что владеет им парень отменно.
С наслаждением разминаю, тяну все тело, пока не чувствую, что кровь быстрее побежала по венам, проходит озноб от утренней прохлады, становится тепло, и мышцы готовы к настоящей нагрузке. С таким же удовольствием беру свои клинки в руки, черчу в воздухе кресты и восьмерки, так, что воздух визжит под напором шпаги.
- Клаудия и Лина, ко мне, - велит госпожа Мэй. На ее плече покоится длинный тяжелый двуручник без ножен, он резко контрастирует с ее обликом, такой бы под стать Вальтеру Скале вместо его шестопера, которым он орудует в бою.
- Можно посмотреть, госпожа? – почтительно спрашиваю я у нее.
- Можешь, рабыня, - коротко бросает она, - эй, вы, потаскухи, начали!
Клаудия вооружена трезубцем и сетью, Лина – длинной шпагой. Видно, что они не в первый раз работают в паре. Схождение. И двуручник в руках Мэй оживает, слетает с плеча, будто он сделан из бумаги. Звон стали и тяжелое дыхание соперниц витают в воздухе. Рабыни атакуют быстро и слаженно. У Клаудии сеть на плече, длинный трезубец она держит двумя руками, постоянно атакует то в голову, то в ноги, финтит и делает ложные выпады, давая возможность Лине зайти тренеру сбоку или сзади. Но Мэй отбивает все выпады, меч порхает в ее руках, и она постоянно держит соперниц на расстоянии, угрожая встречным выпадом или рубящим ударом, от которого ни уйти, ни закрыться не получится. Спустя несколько минут она достает Лину плашмя по левой руке, если бы это случилось в бою, девушка точно потеряла бы руку по самое плечо. Но инерция удара влечет Мэй за клинком дальше, и этим немедленно пользуется Клаудия. С ее плеча слетает сеть и летит в ноги тренеру. Мгновение, и Мэй путается в сети, рывок, и тренер оказывается на песке. У ее горла застывает трезубец.
- Хорошо, - тренер выпутывается из сети и встает, - молодцы, обе. Виктория и Ева! Ко мне! В позицию!
Виктория вооружена тяжелым двуручным топором, Ева – опять трезубец и сеть. Но сейчас рисунок боя совершенно другой. Основная атакующая роль у Виктории, ее топор мелькает, как крылья бабочки, так, что тренер может лишь отбиваться. Зато она вовремя уклоняется от броска сети, отпрыгивает и мощным ударом валит Еву с ног. Не пытаясь поймать равновесие, продолжает атаку, и Виктория промахивается, ее топор разминается с двуручником, и Мэй оказывается у нее за спиной. Один шлепок плоской сторона меча по поджарому заду, и все, бой окончен.
Я задумчиво стою в стороне, пытаясь выстроить свою тактику в поединке со всеми ними. В одиночном или если придется, в парном. Одно меня радует несомненно. Все они, и тренер, и рабыни, совершают одну ошибку – они дерутся. Не фехтуют, не получают удовольствия от схватки – они просто делают тяжелую работу. Нет школы, это сразу чувствуется. Нет, конечно, никто не спорит, что так сражаться сможет далеко не каждый мужчина, но нет того, что неудержимо тянет и тянуло меня к клинку – поэзии атаки, совершенства защиты, удовольствия от удачного выпада и радости от разгаданного финта.
- Марк, попробуй новеньких, - велит Мэй, тяжело дыша. Махать такой оглоблей, как у нее, все-таки непросто.
Мне везет.
- Ты и ты, - парень тычет пальцем в Надин и Джанет, - в позицию!
Здесь совсем неинтересно. Класс бойцов несопоставим. Даже хромая на правую ногу, раб заканчивает поединок в считанные минуты. Надин получает локтем в солнечное сплетение и плашмя по спине, Джанет – несколько очень обидных ударов по плечам и бедрам, и ее клинки летят на землю. Рассматривая скрюченных от боли моих подруг, Марк презрительно, жестом, велит мне занять место напротив него.
Молча отдаю салют, а он и не думает опускаться до таких тонкостей. Сразу атака, размашистый удар, нацеленный в голову. Еще один, в корпус, затем еще два, в ноги и опять в голову. Даже не пытаюсь парировать, все равно моя шпага легче и короче его клинка, да и физически он сильнее. Экономные, чтобы не сбить дыхание, уходы разворотом корпуса, и на его лице появляется искреннее удивление. Атаки становятся более тонкими, с финтами, но после тех истязаний, которыми меня подверг мой любимый мужчина, мне смешно. Нет, им здесь явно не хватает именно индивидуального мастерства, они конечно думают во время боя, но не чувствуют его, не ощущают противника или партнера. Проходит несколько минут, а наши клинки так ни разу и не сошлись, я просто ухожу от его ударов, пользуясь его хромотой, меньшей подвижностью и инерцией замахов. Наверно, я смогла бы убить его раз пять, не меньше, но сейчас я просто развлекаюсь. Впрочем, очень быстро Марк понимает это, его глаза наливаются кровью, и теперь его удары приобретают злую, боевую силу, он уже сражается, а не ведет тренировку. Конечно, я поступаю не совсем честно, но мне вовсе не хочется, чтобы он ненароком все же попал в меня, и раскрывать полностью то, на что я способна, мне совсем не улыбается. Короче, я взвинчиваю темп, точно в манере Генри, наши клинки наконец сходятся в воздухе, и я ловлю его опять на инерции замаха, просто подбрасываю своей шпагой его меч еще выше, а сама ныряю под него, со стороны раненной ноги, которая сейчас у него как раз опорная. Оказавшись за спиной противника, выпускаю дагу из руки и хлопаю Марка по плечу. Бой окончен.
Салютую и поднимаю с песка дагу. Оглядываюсь. Все, присутствующие на площадке, смотрят на меня, открыв рты. Кажется, сегодня взошла новая звезда. А потом, не сговариваясь, и тренеры, даже Марк, и рабыни, награждают меня аплодисментами. Делаю шутливый книксен, настроение просто отличное, и хочется продолжения.
И продолжение не заставляет себя ждать. Следующая моя схватка с обоими тренерами одновременно. Тоже не очень честно. Мэй уже порядком устала, а Марк выведен из равновесия и горит жаждой мести. И в паре они явно не работали. Здесь, правда, приходится поработать и клинками, не только телом и ногами. Заканчивается все, когда Мэй окончательно выбивается из сил, махать своим огромным мечом, а Марка опять ловлю на раненной ноге, просто ударив его пяткой под колено. Когда оба тренера лежат на земле, я отдаю им салют и отхожу в сторону. Не знаю, как они бы отнеслись к рабыне, которая протягивает им руку, помогая встать.
К их чести, ни злобы, ни раздражения ни Мэй, ни Марк не выказывают, не велят заковать меня в цепи или избить. Досада, конечно, написана на их лицах, но это именно досада от проигрыша, а не мстительная жестокость.
- Девочка, нам нечему тебя учить, - честно признается Мэй, - ты мастер.
- Надеюсь, ты выживешь на арене, - добавляет Марк, - и тогда я с удовольствием возьму у тебя несколько уроков.
- Надо непременно рассказать Майлзу о том, какая роза расцвела в его саду, - продолжает женщина, - тебя никто не знает, ставки на тебя будут невысокими, а здесь такой сюрприз… Ты порвешь всех на арене… Ты – будущая звезда, поверь мне.
- Госпожа… - несмело перебивает ее Виктория. – Пожалуйста… Не говорите пока ничего хозяину. Если он узнает, кто у него в клетке, заломит за девчонку такую цену, что она никогда не сможет себя выкупить. И рано или поздно ее убьют на арене. Вы же знаете не хуже меня, на арене возможно все, и мастерство не спасет от клыков хищников, или заставят ее сражаться в глухом шлеме, или выведут на арену в цепях. Пожалуйста, госпожа.
- Я подумаю, - недовольно кивает Мэй, - но такой талант все равно раскроется, рано или поздно, ты тоже это понимаешь.
- Может, ее кто-нибудь купит раньше. Или она успеет выкупить себя до прихода настоящей славы. Пожалуйста.
- Ты, Анна, можешь отдыхать, - прерывает разговор тренер, - наоборот, посмотри, и я с радостью послушаю твои советы после тренировки, а все остальные бездельницы – за работу!
Весь день, с перерывом на обед, до самого вечера я откровенно бездельничала, тогда как рабынь гоняли до седьмого пота, так, что к приходу темноты они ничком падали на песок. Тренеры тоже устали. В конце тренировки я честно высказала свои замечания, их выслушали и даже поблагодарили. Уже в сумерках на ногах опять защелкнулись проклятые кандалы, цепь соединила наши ошейники, и охранник клетки отвел вереницу рабынь обратно в клетку.
Вечером, когда совсем стемнело, и я уже укладывалась спать, снова прикованная цепью к кольцу, знакомый женский голос окликает меня из темноты. Приподнявшись на локте, я вглядываюсь в черноту, окружающую клетку. Мгновение – и возле прутьев клетки оказывается Линда. Но в каком виде! Газовый лиф, газовые шаровары, золотые браслеты на запястьях и щиколотках, золотая цепь вокруг рабского ошейника, ни дать ни взять невольница с восточного рынка.
- Привет, девчонки! – быстро произносит она. – У меня совсем мало времени. Анна, о тебе уже все разболтали Майлзу. Кто – не знаю, скорее всего, кто-то из охраны, я сама подслушивала, как он допрашивал ваших наставников, точно не они. Не в этом дело. Послезавтра – игры, и ты, Анна, главная его ставка. Ставит он по-настоящему много, так что лучше бы тебе победить, иначе скормит хищникам. Но зато, если победишь, он возьмет тебя в дом, он обожает девушек-телохранителей.
- Что с нашими? – к прутьям подходит Надин. – Где капитан?
- В городе, наш бриг встал на ремонт в порту. Обещали за десять дней привести в порядок, но Шарлота не скупясь платит за скорость. Думаю, через неделю сможем отчалить.
- А с тобой что? Ты свободна, без охраны, без оков… - недоуменно спрашиваю я.
- Пустяки, - отмахивается Линда, - я показала нашему похотливому провинциальному козлу кое-какие изыски в постельке, и сразу стала любимой рабыней… Совсем голову потерял, видите, золотом обвесил всю, разрешил из дома выходить.
- Не боится, что сбежишь? Или украдут? Ты девушка видная. – хмыкает Надин.
- Боится, еще как. За мной постоянно двое его прихвостней шпионят, а на ночь на цепь садит, как вас. Но несколько ласк позволили мне достучаться… не до сердца, поверьте, туда, где пониже пояса, - улыбается девушка, - сейчас он только этим местом и думает.
- С капитаном все в порядке?
- Пока да. Но этот ублюдок уже отпустил нашего пленника, одного из матросов фрегата, оставив в заложниках капитана и всех остальных. Теперь ждет выкуп, эскадру и благодарность от короля. Завтра или перед играми к вам придет кто-то из наших, надо передать это Шарлоте. В дом к Майлзу ее точно не пустят. А поглазеть на рабынь в клетке можно всем желающим. Все, девчонки, удачи вам! Вот, держите быстро, и я побежала, мне пора.
Линда быстро просовывает сквозь прутья решетки бутылку вина и исчезает в темноте. Этой ночью в клетке был небольшой пир, под мирное посапывание нашего охранника возле дверцы.
Следующий день проходит скучно. Рабыни тренируются снова, я опять бездельничаю. Никто из команды брига не пришел к клетке ни вечером, ни ночью. Правда, в конце тренировки уставшая Мэй строит всех перед собой.
- Завтра арена, рабыни, - просто и строго говорит она, - кем будут ваши противники, я не знаю. Поэтому настройтесь. И очень постарайтесь выжить. Я буду разочарована и огорчена, если послезавтра не досчитаюсь кого-нибудь из вас. Сегодня закончим пораньше, вам надо отдохнуть и выспаться.
Ночь я провожу без особенных тревог, я просто не умею себя накручивать перед важными событиями, просто ложусь и засыпаю. И у меня хорошо получается отдохнуть, просыпаюсь я рано, свежей и бодрой. Волнение, конечно, есть, приятный холодок в живот и иголочки по всем двадцати пальцам, но это волнение скорее бодрит, чем нагоняет страх. К моему удивлению, прямо с утра нас опять гонят к большому дому на тренировочную площадку. Только не на тренировку. Как обычно, освободив от оков, на этот раз разрешают войти в дом. Нас встречают несколько миловидных рабынь, обнаженных, в одних ошейниках и без долгих разговоров велят идти за ними. Спускаемся в большой подвал, где в большом зале располагается сауна и несколько бассейнов, утопленных в полу. Жарко и душно. Обмотав наши ошейники тряпками, чтобы не обжечь кожу, рабыни загоняют нас в сауну, потом в бассейн, и так несколько раз, после чего сами, ловко орудуя губками, щетками и мочалками, моют нас. Вода в моем бассейне сразу становится серой от грязи. В подмышки, на лобок, на ноги наносится какая-то мазь, и кожа становится гладкой-гладкой, шелковистой на ощупь. Еще раз ополоснуться в чистой воде. Какое это удовольствие – быть чистой… Но это не все. Девушки, очень ловко, быстро, сноровисто, делают по очереди нам массаж. Дальше очередь рук и ног. Приведя мои ногти в порядок и покрыв их черным лаком, рабыни усаживают меня перед зеркалом. Волосы у меня не слишком длинные, но они заплетают их в короткую тугую косу, правильно, не будут мешать. Дальше макияж, и я закрываю глаза, полностью доверившись их опыту. Чувствую кожей их легкие касания, пока мне не велят открыть глаза. Первая мысль, которая приходит в голову при виде себя в зеркале, почему меня не видит Генри. Из зеркала на меня смотрит девушка… Но это точно не я. Господи, из обычной девчонки, весь талант которой в ослином упрямстве и умении махать шпагой, они сделали… Нет, это не описать. Я убеждаюсь, что у меня высокие скулы, красивый разрез темных глаз, теперь загадочно мерцающих, полные чувственные губы без упрямой складки и аристократичная посадка головы. Не могу отвести от себя глаз, пока меня бесцеремонно не спихивают со стульчика, на котором я сижу. Довольно скоро все мои подруги тоже превращены в настоящих красавиц, но никакой радости от нового облика я не вижу на их лицах.
- Каждая имеет право умереть красивой, - зло цедит Виктория сквозь зубы, - боги, скольких я похоронила вот таких вот… Размалеванных, как куклы…
- Зато зрители получат удовольствие от схваток красивых рабынь, - с такой же тяжелой, глухой, злобой подхватывает Клаудия, - ненавижу…
- Идем умирать, девчонки? – горько спрашивает Ева. – Мы готовы.
Джанет тоже передается их настроение, она подавлена. Зато радует Надин.
- А ну-ка заткнулись, лахудры, - очень жестко говорит она, - заткнулись и слушать меня. Никто из нас сегодня не умрет. Побеждают сначала себя, потом уже врагов. Мы сильные и быстрые, мы лучше всех. Наши шпаги как молнии, топоры – как удары грома. Собрались! Не киснуть, неженки! Скажи им, Анна.
- Пойдем, что ли, помашем шпагами, - нарочито равнодушно отвечаю я, эту манеру я тоже переняла у Генри, показное равнодушие, - после боя победительницам положена награда?
- Ага, два ярда под землей, - уже другим тоном откликается Виктория, уже с веселой яростью, - пойдем, девочки.
Опять закованы, только вот идти самим не приходится, нас заставляют залезть в крытую тентом повозку и куда-то везут, куда, я не знаю. Заставляют вылезти в полутемном помещении, большом и холодном, выложенном камнем, куда-то подгоняют несильными тычками, пока мы не входим в маленькую комнатку, тоже из камня, с несколькими светильниками на стенах. В центре комнатки – несколько столов с оружием, очень короткие, очень откровенные льняные туники белого цвета. Здесь охрана, наконец, снимает проклятые кандалы с наших щиколоток. Одеваемся и разбираем оружие, то самое, которое было на тренировках. Взвешиваю свою шпагу в руке. Не мой прекрасный клинок, конечно, вздыхаю про себя, но годится.
- Здесь мы ждем выхода, - тихо произносит Виктория.
Делать совершенно нечего, и я с неудовольствием чувствую, как нарастает волнение внутри. Загоняю нарождающийся страх как можно глубже. Не знаю, сколько проходит времени, мы заперты в этой каморке, все молчат, все борются со страхом.
Но вот скрежещет ключ в замке, дверь открывается.
- Ты и ты, - охранник тычет пальцем в Викторию и Лину, - на арену.
- Удачи, рабыни, - мы по очереди целуем их, - мы вас ждем. Живыми и целыми.
Следующий заход – Ева и Надин. Не знаю, что происходит там, куда их уводят. Но скоро узнаю. Потом Джанет и Клаудия, и я остаюсь одна. Ну да, темная лошадка, главная ставка Майлза. Время тянется бесконечно. И вот мой черед.
- На выход, рабыня, - сухо говорит охранник.
Выхожу в коридор и замечаю еще одну тень, высокий мужчина в плаще с капюшоном. При виде него у меня сердце заходится в радостном галопе. Эту фигуру я узнаю в любом виде. Генри скидывает капюшон, сует охраннику несколько монет в руку.
- Минута, не больше, - ворчит тот, но отходит дальше по коридору, чтобы не слышать наш разговор.
Сходу я выпаливаю Генри то, что рассказала Линда, но он, кажется, пропускает это мимо ушей. Его глаза мягко скользят по мне.
- Я представить себе не мог, какая ты у меня красивая, - тихо шепчут его губы, - ты божественна.
- А ты больше ничего не хочешь мне сказать? – ядовито интересуюсь я, хотя внутри я просто лечу на крыльях. – Вообще-то мне сейчас драться.
- Ерунда, - отмахивается он, - вы все деретесь до первой крови, ни одного смертельного поединка не было заявлено. Сегодня ты станешь местной богиней. Там тебе противников нет, я смотрел все бои.
- Тогда целуй меня, быстро, мерзавец, - я висну у него на шее и тону в его объятиях.
- Помни, что я люблю тебя, - шепчет он, когда бесконечный сладкий поцелуй заканчивается и розовый туман перед глазами рассеивается, - иди и разорви всех на арене.
Фыркаю в ответ и сама зову охранника:
- Пойдем, меня, похоже, уже ждут.
Длинным узким коридором иду за ним, сжимая в руках шпагу и дагу. Несколько каменных лестниц наверх, несколько поворотов, пока мы не оказываемся перед массивными, оббитыми железом воротами. По бокам стоят двое солдат. При виде нас они с натугой открывают обе створки, в глаза бьет яркий солнечный свет, я щурюсь от него, но несильный толчок в спину заставляет меня сделать несколько шагов, и я оказываюсь на арене.
Арена густо усыпана песком, ее окружает амфитеатр, на манер римских арен. А может, здесь и была арена во времена империи. Трибуны – простые каменные скамьи – заполнены далеко не полностью, я замечаю и свободных людей, в самых разных одеждах, и полуобнаженных рабов и рабынь. Свист, гомон, выкрики, сливаются в один гул, и я перестаю обращать на это внимание. Перевожу взгляд на саму арену. И у меня екает под сердцем. Так мы не договаривались. Во-первых, моих противников двое, мужчина и женщина. Женщина негритянка, высокая, явно сильная, мускулы перекатываются под эбонитовой кожей, мужчина ей под стать – здоровенный громила, белый, но загорелый до черноты. Это рабы, ошейники явно свидетельствуют об их социальном статусе, но главное не это. Они в доспехах. Шлемы, нагрудники, поножи и наручи. Они босиком, так же, как и я, в руках у женщины парные мечи, у мужчины – алебарда. Мои шпага и дага в левой руке кажутся несерьезными на этом фоне. Оба противника плотоядно улыбаются мне, неторопливо приближаясь. И страх исчезает, совсем, как и не было его. Ну же, Клинок, ты можешь, мысленно ухмыляюсь я и салютую соперникам. С утробным рычанием раб бросается ко мне, размахивая своей алебардой. Женщина обходит меня по дуге, выбирая момент для атаки. Еще раз про себя улыбаюсь. Я на такие штуки перестала покупаться еще в нежной юности. Слаженная работа ног и корпуса, с чем-чем, а с координацией у меня проблем никогда не было. Гневно гудит рассеченный ударами алебарды воздух, я пропускаю древко над головой, и легко колю дагой мужчину в живот, пониже закрывающего грудь панциря. Не насмерть, конечно, я помню, что поединок до первой крови, но как раз, чтобы эту самую первую кровь пустить. А дальше, когда он разочаровано прерывает свою атаку, признавая поражение, стремительное перемещение в сторону рабыни. Связать клинком ее достаточно бестолковые выпады, дагой подбить один из мечей повыше, и шпага упирается в ее подмышку, рассекая кожу, и этот бой тоже закончен. Так даже неинтересно. Восстанавливаю дыхание, а мои противники, сложив свое оружие, отходят к одним из ворот, ведущих на арену. Вижу, как выскочившие охранники велят им разоблачиться, отпихивают валяющиеся на песке доспехи рабов и без долгих разговоров заковывают их в цепи, а потом волокут куда-то за ворота. Чистая победа. Я улыбаюсь под приветственный рев зрителей и вскидываю шпагу в салюте.
В этот день у меня было еще четыре поединка. Зрители бесновались на трибунах. Определенно, я стала местной звездой. Бои заканчиваются, когда я полностью выбиваюсь из сил. То есть совсем, даже шпага наливается свинцовой тяжестью и кажется неподъемной. Только тогда Майлз, выйдя на арену, объявляет, что на сегодня схватки окончены. Тяжело дышу, пот струится по телу, сил совершенно нет. Выскочившая охрана отбирает у меня шпагу и дагу, я не сопротивляюсь. На щиколотках захлопываются браслеты кандалов, на заломленных за спину руках – жесткие рабские наручники. Рывок за скованные руки вверх, и я оказываюсь на коленях. Зрители вопят от восторга, но мне все равно, настолько я устала. Майлз неторопливо обходит меня, потом за волосы, очень больно, подымает мою голову.
- Хорошая рабыня, - насмешливо тянет он, - и где ты так научилась, сладкая моя?
Озлобленно молчу в ответ.
- Ты принесла мне сегодня кучу монет, девочка. – продолжает он. – А можешь принести еще больше. Кто хочет сразиться с этой девкой? Я принимаю любые ставки.
Амфитеатр сначала стихает, но тишину нарушает звонкий женский голос.
- Мы, Майлз! Мы готовы биться с твоими рабынями! До смерти! Кто выживет – ты отдашь нам их в рабство! – и рука Майлза отпускает мои волосы.
- Отлично, Оливия! – кричит он. – Если проигрываете вы и сможете выжить, то добро пожаловать ко мне под ошейник! Идет?
- Идет! Через два дня! На этой арене!
Наконец, я отыскиваю глазами хозяйку этого звонкого голоса. Это девушка моих примерно лет, белокурая и синеглазая, в богатом платье, вся в золотых украшениях, прямо настоящая Валькирия. Рядом с ней – мрачного вида мужчина, тоже разодетый в пух и прах, с тяжелым и недобрым взглядом. Интересно, что за парочка такая.
Это выясняется, когда меня тычками выгоняют с арены. В маленькой каморке, наподобие той, в которой мы ждали начала боев, уже собраны все мои подруги по клетке. Все закованы, все устали. На руках и ногах Лины и Джанет – глубокие порезы, кое-как замотанные тряпками. Хорошо, что кровь уже не идет. Остальные – в синяках и ссадинах. Да, видно им несладко пришлось. Нам дают напиться и оставляют одних, ожидать, пока нас не доставят в клетку. Спрашиваю у Виктории о парочке, которая бросила вызов. Рабыня сразу мрачнеет.
- Это Оливия и Тор, - говорит она, - бывшие рабы. Это действительно очень опасные соперники, когда они были в рабстве – достойных противников у них не было. Убивали всех подряд. Сейчас они смогли себя выкупить и зарабатывают на жизнь, сражаясь на песке. Это очень, очень серьезные бойцы. И если они, посмотрев на тебя, выдвинули такие условия, значит, они уверены в победе. Или они нас прикончат, или заберут в рабство у Майлза. И это еще нам повезет, в этом случае. Они собрались биться вместе со своими рабами, которых они и натаскали на убийство себе подобных…
Ее речь прерывают охранники, отпирая дверь и веля нам выходить. Опять гонят по коридорам, пока мы не оказываемся в уже знакомой крытой повозке. Закованные по рукам и ногам, как можем, мостимся внутри. По дороге я засыпаю тяжелым сном и просыпаюсь, только когда с меня снимают наручники и выпихивают наружу. Так и есть, мы на площади, возле клетки. После скудного ужина, опять прикованная за щиколотку к кольцу в полу, я забываюсь сном, слишком уж я устала за сегодня.
Отдохнуть по-настоящему получилось только один день. Целый день я лежу на своем одеяле, продумывая будущий поединок. Очень жаль, что я не видела эту парочку на арене, не знаю, чего от них ждать. Мысленно прикидываю своих девчонок на предмет реальной помощи. По сути, представляют из себя более-менее серьезных противников, только двое – Виктория и Надин. За остальными надо присматривать. От тренировок все освобождены, и вокруг нашей клетки постоянно толпится народ, обсуждают, делают ставки, просто зубоскалят. Мне плевать. Очень остро не хватает Генри. Даже не как любимого мужчины, а как наставника, он наверняка подсказал бы что-то путное. А так… Принимаю одно решение, пусть оно и не блещет оригинальностью, действовать по обстановке. В конце концов, эта сладкая парочка бывших рабов думают же головой и наверняка не станут убивать свою будущую собственность, как они считают, без крайней на то необходимости. Вот и мне придется постараться обойтись без лишней крови.
А на следующий день меня ждет очень неприятный сюрприз. Утром к нашей клетке подходит Оливия. Опять в богатом платье, с прической, в сопровождении двух здоровых полуголых рабов. Она долго-долго рассматривает меня, подходит ближе.
- Встань, рабыня, - велит она, - хочу рассмотреть тебя получше.
Нехотя поднимаюсь на ноги. Я полностью обнажена, щиколотка в плену стального браслета и прикована к кольцу в полу. Наверно, не самый лучший вид.
- Ты хорошо владеешь шпагой, рабыня, - насмешливо говорит она, - но завтра это тебе вряд ли поможет.
- Вот завтра и посмотрим, - бурчу я в ответ.
- Ты знаешь, я поставила на этот бой свою жизнь и свободу, - все так же неторопливо, с насмешкой, продолжает женщина, - и мне нет никакого интереса проигрывать тебе. А еще лучше – заполучить тебя в свою собственность. Будешь драться не за этого жирного ублюдка, а за меня. Может, подумаешь, и сдашь бой прямо сейчас? Обещаю, никого из вас убивать не буду, я с удовольствием заполучу таких рабынь в свою собственность. И жить у меня намного вольготнее, чем в клетке, выставленная на всеобщее обозрение, как дикарка или зверь.
- Кишка тонка? – ядовито интересуюсь я.
- Нет. Я очень долго на арене. – Оливия спокойна и невозмутима. – Просто не хочу вас убивать.
- Поэтому пришла договариваться?
- Видят боги, я сделала, что смогла, чтобы спасти тебя. – вздыхает она. – Но ты упряма… Жаль.
Она подходит к охраннику клетки, я уже давно успела убедиться, что за несколько монет он не то что становится слепым или глухим, но и не почешется, если нас вообще выкрадут. Вот и сейчас. Получив мзду, он равнодушно отпирает дверцу клетки и велит мне выйти. Виктория, отцепив меня от кольца и захлопнув браслет на щиколотке, провожает меня тревожным взглядом. Такие же взгляды от остальных моих подруг.
- Рабы, к столбу ее, живо! – распоряжается Оливия, и меня подхватывают под руки сопровождающие ее громилы.
- Думаю, Майлзу не понравится то, что ты задумала, госпожа, - с тяжелой злобой цедит Виктория сквозь прутья решетки, - а ведь он об этом наверняка узнает.
- Ну и пусть, - отмахивается Оливия, - мне-то что? Я радовать его не нанималась. Ставки уже сделаны.
Не смотря на мое сопротивление, меня подтаскивают к столбу, вкопанному в землю неподалеку от клеток. К нему, я уже насмотрелась на это, приковывают провинившихся рабов для наказания плетью. В столб вмонтированы два кольца, одно высоко вверху, другое внизу, с верхнего кольца свисает пара тяжелых наручников. Мгновение – и мои руки безжалостно вздернуты вверх, на запястьях захлопываются наручники, и остаюсь стоять так, что касаюсь земли только кончиками пальцев ног. Пытаюсь встать поудобнее, но тут же в запястья немилосердно впивается сталь оков на руках.
- Постоишь до утра, подумаешь, - равнодушно бросает Оливия, - ручки-ножки твои как раз в хорошую форму перед боем придут.
- Как благородно, - со всей доступной мне злостью шиплю я, - как честно вы поступаете, госпожа.
- Победа – это не главная цель, - так же спокойно продолжает она, - это – единственная цель. Я не хочу опять оказаться в рабстве. И уж тем более не планирую умирать. Удачи, рабыня!
- Встретимся на арене, рабыня, - желчно откликаюсь я.
Она разворачивается и уходит, а для меня начинается пытка. Очень скоро я перестаю чувствовать и руки, и ноги. Затекает все тело, и я ощущаю только боль в запястьях, в которые впиваются наручники и такую же дикую боль в сведенных судорогах мышцах ног. Едкий пот заливает глаза, во рту пересыхает от жажды, перед глазами все начинает плыть. Кажется, несколько раз я теряю сознание. И так длится весь день. Прихожу в себя вечером, когда к пересохшим губам кто-то подносит кружку с водой. Жадно, проливая воду на грудь, глотаю и тогда появляются силы открыть глаза. Передо мной стоит Линда, в своем газовом откровенном наряде, вся в золотых украшениях, которых, кажется, стало еще больше. В глазах – тревога и сочувствие, в руках – кувшин с водой и кружка. Молча она дает мне еще напиться.
- Клинок… Плохие новости, - выпаливает она, когда я немного прихожу в себя, - завтра все решится. Послезавтра в Олни войдет эскадра. Они уже на подходе, я слышала, как Майлз хвастался об этом. Наш бриг будет готов к завтрашнему вечеру, мы успеем уйти. Но чтобы нас не перехватили на выходе, нужно устроить в этом городишке небольшой тарарам. С эскадры наверняка узнают, что в городе не все в порядке, пока вышлют разведку, пока выяснят, что к чему, мы улизнем. Шарлота выдернет нас, это точно. И здесь вся надежда на вас. Я, конечно, постараюсь по максимуму отвлечь Майлза, но завтра на вашем поединке будет весь город. Лучше времени не придумать. Пока вы будете там махать шпагами, Шарлота устроит здесь такое… Ни одна эскадра не сунется. И мы спокойно уйдем. Только… Пожалуйста, не дайте себя убить или ранить.
- Я уже не чувствую ни рук, ни ног… - стону я в ответ, - как мне завтра держать шпагу?
- Это поправимо, - улыбается Линда, - сейчас я нажалуюсь нашему любимому хозяину, и тебя освободят. Думаю, ему очень не понравится, как обошлись с его главной ставкой. Потерпи еще немного, Клинок.
- Куда я денусь? – угрюмо ворчу я, вызывающе дергая скованными руками. – Только ты побыстрее, я уже не могу.
Вместо ответа Линда целует меня и исчезает. И действительно, довольно быстро меня освобождают и почти на руках волокут в клетку. Сил идти самостоятельно совершенно нет. В клетке я со стоном опускаюсь на пол. Хорошо, хотя бы мои соседки могут до меня дотянуться и размять сведенные судорогой мышцы. Сама не замечаю, как проваливаюсь в тяжелый, неспокойный сон.
Утром чувствую себя откровенно паршиво, ломит все тело, но зато появляется четкое желание кого-нибудь разорвать на куски. Уже знакомая процедура превращения цепных рабынь в красавиц для арены. В сауне и ванне я немного отмокаю и прихожу в себя, насколько это возможно. Но уже я вся там, на арене, все мысли нацелены только на то, чтобы никого из девчонок не угробили и не дать убить себя. Рыцарская манера поведения моих противников мне уже хорошо знакома.
И вот наконец – арена. Раскаленный песок под босыми ногами. Знакомая приятная тяжесть шпаги в руке, в левой – вместо даги длинный узкий кинжал, им можно и рубить и колоть. Позади меня – строй девчонок из клетки, я слышу их дыхание. Волнуются, и это плохо, поэтому я тихо, сквозь зубы, шиплю на них. А впереди, прямо перед нами – тоже строй. Их шесть. Оливия и ее спутник Тор возглавляют их. Все остальные – рабы в ошейниках. Две женщины, двое мужчин. Все пренебрегли доспехами, в одних набедренных повязках. Женщины щеголяют тяжелыми обнаженными грудями. Оружие самое разное, от шпаг до тяжелых длинных копий. Амфитеатр забит, яблоку некуда упасть, кажется, здесь все население Олни, и рабы, и свободные. Но знакомых лиц я в толпе не вижу. Стискиваю зубы.
- Как ночь прошла? – лучезарно спрашивает Оливия.
- Твоими молитвами, - улыбаюсь в ответ так же солнечно и тепло, - и знаешь, что я делала у столба, рабыня?
- Наверно, страдала и терпела, - предполагает она.
- Не только, - моя шпага рисует в воздухе крест, - я еще копила злость. Очень, знаешь ли, способствует.
- И много накопила?
- Тебе хватит.
- Тогда начнем?
- К твоим услугам!
В ее руках шпага, почти такая же, как у меня, у ее спутника, Тора – что-то вроде тяжелого кривого ятагана. Прыгаю вперед, и наши клинки сходятся. С глухим ревом команда противников бросается на девчонок за моей спиной. С обоими моими врагами работать тяжело. Дьявол, как они быстры, от тяжелых ударов ятагана у меня начинает неметь кисть, и я спасаюсь только благодаря лучшей координации и хорошо поставленным, незнакомым им, приемам. Вокруг бушует ураган стали, я слышу и даже краем глаза вижу, что моих девчонок оттеснили от меня, хриплые вскрики, тяжелое дыхание, грохот и звон сходящихся клинков. И все же я достаю мужчину в удачном глубоком выпаде, клинок входит в его бедро, и вся нога тут же оказывается залитой кровью. Он рычит от бешенства и командует своим рабам прикрыть его. Его место тут же занимает женщина с копьем и один из рабов, с тяжелыми парными саблями, и мне становится уже не до атак. Сдержать бы их, Оливию с ее шпагой и этих двоих. Руки и ноги наливаются свинцовой тяжестью, все-таки вчерашние цепи дают о себе знать. И почти одновременно я слышу за спиной несколько вскриков, наполненных болью. Один из наших противников лежит на песке, проткнутый клинком Надин, краем глаза замечаю, что копье другой рабыни – нашего врага – врезается в живот Лины, а на противоходе Ева ловит грудью тяжелый полуторник противника-мужчины. Умудряюсь достать Оливию самым кончиком кинжала. Рана пустяковая, но зато важна зона – правое запястье, и она с проклятиями пытается удержать сразу ставшую скользкую от крови рукоять. И дальше я глуплю. Пропускаю бросок сети, которую один из рабов мечет мне в ноги. Точнее, не пропускаю, но среагировать не успеваю. Ноги сразу путаются, и я неловко падаю на песок. Вот и все, мелькает в голове. И девчонок не уберегла, и сама, как дура… Пытаясь не поддаться панике, смотрю, как ко мне мчится озверевшая Оливия, занося шпагу для удара, и лихорадочно пытаюсь перерезать кинжалом сеть на ногах. И понимаю, что не успеваю…
Но случается чудо. Не верю своим глазам. Не могу сдержать вопль радости. Рядом, совсем рядом, спрыгнув с барьера амфитеатра, стоит он, мой рыцарь без страха и упрека, и грозные эстоки уже широко разведены в стороны, и на довольной роже – широкая улыбка.
- Вставай, неженка, - равнодушно бросает мне Генри, - здесь есть кое-какие незаконченные дела.
При его виде бой на несколько мгновений стихает, но это буквально несколько мгновений. Я пользуюсь моментом и освобождаю ноги от сети, оглядываюсь. Смотрю на застывшее, мертвое лицо Евы, на Лину, смотрящую широко открытыми глазами в небо и на оставшихся в живых наших врагов. У меня холодно и пусто в душе. Ничего не чувствую, совсем ничего.
- Ты знаешь, милый, я сегодня кое-что потеряла, - медленно говорю я, - здесь, на этой арене.
- И что же? – оживленно интересуется он, медленно, плавно, обходя по дуге раненного Тора.
- Я потеряла рассудок. – и моя шпага врезается в живот ближайшего ко мне раба, тот хрипит и валится на песок.
А дальше все заканчивается в считанные мгновения. Вернее, заканчивает Генри. Его один эсток глубоко погружается в грудь Тора, второй – наотмашь – сбивает с ног Оливию, и две оставшиеся рабыни летят на песок вслед за хозяйкой.
Амфитеатр беснуется. На арену летят цветы, украшения, деньги, а я чувствую только то, насколько я устала и как болит все тело. Надин, Виктория, и Клаудия целы, Джанет легко ранена, а вот девчонкам не повезло. Лина и Ева заплатили высшую цену за эту победу. С песка на меня злобно смотрит Оливия, она ранена, так же, как ее рабыни, но живы.
- Что с этими рабынями? – я отшвыриваю ногой шпагу из руки Оливии.
- Они знали, на что шли, - равнодушно говорит Генри, - но, если честно, мне все равно.
- Где Майлз? Где Линда? Капитан? – к нам подходит Надин, она тяжело дышит и вытирает пот обрывком своей туники.
- Девушки, - обворожительно улыбается Генри в ответ, - мы все уходим. Бриг нас уже ждет.
- Ага, уйди с арены… - мрачно киваю на зрителей на трибунах, - здесь же полно охраны…
- За мной, - в ответ коротко командует Генри, - и не высовывайтесь.
К нам уже бегут охранники, и их ну просто очень много, не успеваю их даже сосчитать. Но они же не знают, кто их ждет, иначе прыти у ребят сразу же поубавилось бы. Первых двоих Генри встречает великолепными хлестами, сразу с двух рук, по разным уровням, и дальше начинается уже знакомое мне неистовство. Уследить за ударами нельзя, в его руках две взбесившиеся смертоносные мельницы, эстоки не знают промаха. Мне, Надин, Виктории и Клаудии тоже достается, иногда на нас накатывают те солдаты, которые побоялись сойтись с Генри. Раненная Джанет за спинами. Медленно, но верно мы продвигаемся к одним из ворот, под оглушительный рев толпы. Такое зрелище!
Сражение прерывает оглушительный взрыв. Кажется, такого грохота и представить себе невозможно. Толпа стихает, солдаты опускают оружие и недоуменно смотрят по сторонам. Где-то за пределами арены, в небо подминается огромный столб дыма. Но и это еще не все. Ворота арены, к которым мы пробиваемся, распахиваются, и на арену с дружным ревом врываются пираты, почти весь экипаж. Вижу знакомые, перекошенные от ярости, рожи, которые кажутся теперь такими родными. И впереди капитан, со шпагой в руке, в роскошном камзоле, в шляпе с лихо заломленными полями. Все заканчивается в считанные мгновения. Пираты расшвыривают солдат как котят, те и не думают оказывать какого-либо серьезного сопротивления. Не торопясь, Шарлота подходит к нам и легко кивает головой.
- Рада, что вы живы, - спокойно произносит она, - а теперь – за мной.
И мы выходим. Уже за стенами арены, пройдя мрачные коридоры, в окружении ухмыляющихся пиратов, Шарлота вкладывает шпагу в ножны, и Генри следует ее примеру. Меня, Джанет и Надин радостно хлопают по плечам, отовсюду поздравления и пожелания. На Клаудию и Викторию не обращают особого внимания.
- Что это было? – наконец спрашиваю я, перекрикивая веселящийся экипаж.
- Арсенал взорвали, - бросает на ходу Шарлота.
- Было громко. – равнодушно замечает Генри.
- Где Линда? – подает голос догнавшая нас Надин.
- Уже на бриге. И нам тоже стоит поторопиться. – и капитан прибавляет шаг.
- Что будет со мной? – Клаудия трогает меня за плечо.
- Хочешь пойти с нами?
- Нет. – качает головой она. – Ты же знаешь, меня в городе ждет любимый мужчина.
- Капитан, эта черная храбро сражалась рядом с Надин и Клинком, - негромко говорит Генри, - отпусти ее.
Не поворачиваясь, Шарлота стягивает с руки тяжелый золотой браслет и кидает его Клаудии.
- Свободна. Хватит заплатить кузнецу, чтобы снял ошейник. – отрывисто бросает она. – И проваливай из города.
- Спасибо, госпожа, - и Клаудия отстает от нас.
- А для меня найдется местечко в вашей команде? – это уже Виктория.
- На корабле поговорим, - Шарлота во главе команды, у нее нет времени, она уверенно ведет пиратов по узким улочкам к порту.
… На пирсе нас ждут шлюпки, а красавиц-бриг уже покачивается на волнах в отдалении, разворачивая паруса. Протолкнувшись сквозь толпу, не сводящую глаз с горящего арсенала, мы грузимся.
И когда «Счастливый» покидает этот негостеприимный порт, Шарлота поднимается на мостик, Генри и я молча следуем за ней. Отодвинув рулевого от штурвала, капитан твердой рукой разворачивает бриг кормой к берегу. И только тогда я вижу улыбку на ее лице.
- Кажется, наше приключение окончилось удачно… - тихо говорит мне Генри.
Прижавшись к нему, я молча смотрю в морские просторы, и на душе у меня легко и спокойно, как давно уже не было.