Честно признаюсь: совсем в кино перестал ходить. Лет пять уже не был, если не восемь. А тут думаю: «Дай, широким экраном наслажусь: а то всё телевизор да телевизор». Купил билет на американский блокбастер из жизни XXIII века после второй атомной войны, а мне у входа в зал говорят, что по техническим причинам его показать не смогут. Зато, мол, состоится премьерный показ отечественной не то комедии, не то детектива (я не расслышал). Вижу, некоторые зрители, узнав о замене, развернулись на 180 градусов. Но я не такой: купил упаковку попкорна и занял своё место в центральном ряду.
Сначала на меня обрушили знакомую до оскомины телерекламу, потом пошли трейлеры новых кинолент со вспышками спецэффектов и звуковыми разрядами. Наконец, канонада стихла, и начался сам фильм. На экране появился кинозал. Зрителей было немного – человек 10. В центральном ряду сидел мужчина средних лет и ел попкорн. И что-то мне в этом не понравилось. Тогда я поправил свою причёску. Мужчина на экране тоже поправил свою причёску, я перестал есть попкорн, и тот перестал. Я заметил, что другие зрители тоже начали узнавать себя на экране.
– Где фильм?! – закричал лысый из 8-го ряда. – Почему нам показывают нас самих?..
– А что Вы собственно хотите? – возразил ему седовласый из 11 ряда. ¬– Разве Вам не сказали, что этот фильм называется «Зрительный зал»? Вот нам и показывают зрительный зал.
– Я думал, это иносказательное выражение: мол, все мы только зрители, сидящие в зале, хотя рождены для большего, – попытался объяснить свою позицию лысый.
– Интересно, для чего это Вы рождены? – воскликнула тётка из 7-го ряда. ¬– Может, для того, чтобы найти администратора и заставить его нормальное кино показывать, а не эту дребедень!
– А что Вы подразумеваете под дребеденью? – с раздражением в голосе произнёс человек в светлом плаще из 12-го ряда. – Я – дребедень, а может, эта милая женщина рядом со мной – дребедень!?.
– Да успокойтесь Вы, пожалуйста, не надо накалять обстановку – снова заговорил седовласый. – Очевидно, мы попали на просмотр экспериментального фильма, это такой хеппенинг…
– Какой еще хиппининг!?. ¬– закричала тётка из 7-го. – Я деньги не за хуппининг платила, а за новую отечественную комедию!
– А разве не смешно?.. – хмыкнул парень, сидящий справа от меня. – Я вот уже минут 10 как ржунимагу.
– А мне сказали, что будет детектив, – вставил реплику лысый.
– Ну, если детектив, тогда жди убийства, – мигом среагировал мой сосед.
Зал притих.
– Ой, а мне кажется: он не дышит! – вдруг пискнула девушка из 13-го ряда.
– Кто не дышит? – заволновалась активная тётка из 7-го.
– Сосед мой не дышит и попкорн не ест!..
– А Вы его потрясите, может, заснул, ¬– подсказал лысый.
– Я боюсь трясти, – девушка поспешно встала и переместилась на три сиденья в сторону.
– Эй, вы там, на 14-м! – закричал лысый. – Это я Вам, голубки целующиеся, говорю. Разберитесь с 13-м рядом!
На 14-м ряду, сидели парень с девушкой и действительно целовались. Призыв лысого нарушил их идиллию.
Парень встрепенулся: чувствовалось, что его не слишком тянуло проверить живучесть впереди сидящего зрителя. Но и перед своей девушкой пасовать не хотелось. Поэтому он протянул руку и осторожно потряс таинственного гражданина за плечо:
– Эй, Вы как?..
В ответ была тишина.
– Да тряхани ты сильнее! – закричал лысый. – Не боись!..
Тогда парень тряханул сильнее. Раздался крик. Даже двойной. Орал парень и мгновенно подключившаяся к нему девушка. Да и как было не орать, если незнакомец из 13-го цепко схватил его руку и применил болевой приём. Пытаясь вырваться, парень другой рукой тут же обхватил у соперника горло: всё-таки он сидел сзади, и его положение было предпочтительней. Да и девушка – не будь дура – вмешалась, вцепившись своими перламутровыми ногтями в шевелюру воскресшего мертвеца. Тройной вопль всколыхнул зал: все повскакали с мест. Лысый и седовласый бросились к 13-му ряду.
– Полиция! Где полиция?! – взывала активная тётка. Но никакой полиции не было.
Наконец, общими усилиями дерущихся растащили.
– Ты по… ты по-почему на меня накинулся? – всхлипывал весь истерзанный зритель 13-го ряда.
– А ты почему мою руку ломать начал? – кричал парень. – Я только проверить хотел – жив ты или помер!
– Ну и проверил?!.
– Жив, блин!..
– Товарищи! – воскликнул, поправляя галстук, седовласый. – Товарищи, давайте успокоимся. Ничего страшного – бывает. Главное, что все живы. Вот только раны надо перевязать. Есть у кого-нибудь бинты?
– У меня есть! – радостно закричала худенькая дамочка, уже не пойми с какого ряда, ибо, как говорится, всё смешалось в доме Облонских. – Я всегда с собой бинты ношу: мало ли что.
И она бросилась перевязывать голову израненного бедолаги: ох, остры девичьи коготочки!..
– Минуточку внимания, – обратился ко всем лысый. – Кажется, это кино нам уже начинает надоедать. У одного голова в бинтах, у другого рука вывихнута, у меня вот сердце что-то защемило…
– Я вот в двери потыкался – с грустью сказал седовласый. – Заперто.
– Прямо Норд-Ост какой-то!.. – вскрикнула активная тётка, которая сидела уже возле экрана, обхватив, как Алёнушка, руками колени и плакала.
– Я и по телефону пытался звонить, – продолжил седовласый, – все абоненты недоступны.
– Интересное кино! – сказал сидящий рядом со мной парень.
– Да уж!.. – согласился я.
– А давайте, рассказывать разные истории, – вдруг раздался скрипучий голос с последнего ряда. – Всё равно ведь сидим без дела.
Все повернулись на звук, исходивший от старичка с седой жиденькой бородкой.
– А Вы откуда тут взялись?.. – удивленно спросил лысый. – Что-то я Вас раньше не замечал.
– Как-то уж больно Вы на старика Хоттабыча смахиваете, – добавил парень, сидящий со мной.
– Да никакой я не Хоттабыч! – заговорил старичок. – Просто сижу здесь тихо-мирно с самого начала сеанса, примус починяю…
– А начитанные у нас нынче джины из бутылок вылезают… – тихо сказал мой сосед. А громче добавил: – А что – хорошая идея: всё равно заняться нечем. Давайте, начнём друг другу сказки рассказывать.
Неожиданно его поддержал человек в светлом плаще: – Лично я – согласен. Слушать будете? – и, не дожидаясь ответа, начал:
– Требовалось мне однажды добраться из пункта А в пункт Б. А билетов на поезд ни купейных, ни плацкартных не оказалось. Только в СВ. Я к роскоши, конечно, не привык: зарплата инженерская, сами понимаете, не особо этому способствовала. Но куда деваться – пришлось раскошелиться. Вхожу, значит, в купе: всё сверкает, кругом салфеточки с занавесочками. И два спальных места, причем, оба – нижние. Комфорт! Думаю: «И кто же, интересно, окажется моим попутчиком на всю ночь?..» И не успел я даже размечтаться: дверь – трык, – и возникает в проходе прекрасная дама, здоровается со мной и садится, дыша духами и туманами у окна – напротив. У меня сразу верхнюю часть туловища в жар бросило, а в нижней всё наоборот похолодело. А дама, явно привыкшая к интерьерам СВ-вагонов, мило улыбается и начинает произносить в мою сторону какие-то фразы, из которых я понимаю лишь отдельные слова: «случай…», «чудесно…», «полунощный…» и почему-то «амбивалентно…» Хотя допускаю, что последнее слово мне померещилось. И вдруг явственно различаю целую фразу: «А может, в картишки!.. Спать ещё рановато». И достаёт дама из своей сумочку карточную колоду. Я при этом дёргаюсь, как-то так, что получается кивок согласия. Дама ловко начинает раздавать: «Предлагаю в очко!..» Теперь у меня уже верхняя часть тела начинает холодеть, а нижнюю я вообще перестаю чувствовать: «Только у меня денег мало!..» – неожиданно произносит мой язык. «А мы и не будем на деньги, мы на раздевание…» – и уже раскрывает свои карты. Я снимаю пиджак. Дама берёт его двумя пальчиками и бросает на пол. Та же участь через минуту постигает и мою рубашку, потом брюки. Я, уже понимаю, что колода краплёная. Но, как кролик перед удавом, ничего не могу поделать. Наконец, у меня на руках вожделенное «очко». У дамы, разумеется, тоже. И она с интонацией королевы произносит: «Так и быть – ничья в Вашу пользу!» – и снимает с левой руки ажурную перчатку. «Не отдам!» – говоря я, прижав руками к телу свои трусы – единственное, что на мне ещё осталось. «И не надо!» – смеётся дама. – Только откройте мне окно: душно». Я опять, как подопытный кролик, слушаюсь и открываю фрамугу. В купе врывается свежий ночной воздух. И вдруг: вся моя одежда поднимается с пола и исчезает в заоконной пасти. «Что Вы наделали!.. – кричу я. – Зачем?..» «А мне эта одежда не нужна, вот я её и выкинула вон. Сами виноваты – не захотели отыгрываться, спасая свои смешные семейные трусы. Но Вы и меня подвели: теперь я не имею права раздеться и буду вынуждена всю ночь спать в платье».
В зале воцарилась тишина. Все вдруг поняли: насколько их проблемы ничтожны по сравнению с испытаниями, выпавшими на долю рассказчика.
– И как же Вы потом?.. – выдохнула зрительница из 7-го ряда.
– Всю ночь я не мог уснуть, – продолжал человек в светлом плаще, – представляя, как утром в одних трусах буду вынужден выйти на перрон в пункте Б. Да и дама мне не очень позволяла это сделать, выпив перед сном шкалик коньяку и храпя, как медведица в берлоге. Лишь к утру в моем мозгу родилась идея. Сперва она показалась мне порожденьем воспалённого воображения. Но постепенно я её не то чтобы полюбил, но принял. Тихонько достал из своего портфеля перочинный ножик и медленно начал резать им из полотенца, а потом из простыни полосы. Когда их набралось необходимое количество, я резко бросился в сторону дамы, перевернул её, спящую, на живот, засунул в рот заготовленный кляп из полотенца, а простынными жгутами начал вязать руки и ноги. Дама, конечно, мычала, как сто коров на колхозной ферме, и пыталась меня укусить, но во мне возникли такие силы, что и Шварценеггер бы позавидовал. Потом я надел на себя дамский плащ, застегнув его на все пуговицы. Оставалась проблема с голыми ногами, торчащими из-под этого макинтоша. Но тут мне повезло: на полу стояли дамские сапоги-ботфорты. Я схватил их и понял, что мне повезло дважды: у дамы были большие ноги, а у меня маленькие. Поэтому сапоги – хоть и с трудом, но налезли. Правда, оставалась проблема с высокими каблуками: во-первых, на них надо было ещё научится ходить, во-вторых, они сразу заявляли о своей женской принадлежности. Поэтому я оторвал каблуки и на цыпочках вышел из купе. Вы не поверите: но на цыпочках и бежать было удобней: до ближайшего метро и после метро – до самого дома я двигался по улице трусцой. Надо было, конечно, взять такси, но все деньги ушли на этот чертов СВ…
– А не тот ли плащик на Вас и сейчас надет?.. – подозрительно спросил лысый.
– Не, другой, конечно. Просто я с той поры полюбил почему-то плащи.
– Весёленькая история, – сказал мой сосед. – Кто следующий?
– Давайте, я расскажу свою, – произнес седовласый. – Она, как и в нашем случае, происходит в замкнутым пространством – на орбитальной станции.
– Типа «Соляриса» что ли? – спросил начитанный Хоттабыч.
– Ну что Вы – на самой что ни на есть реальной – российской. Дело в том, что я летчик-космонавт. Правда, уже на пенсии.
– Ух ты, – присвистнули мы с соседом, не сговариваясь. – Какие люди в Голливуде!
– Вы нас заинтриговали, – вымолвил лысый. – Не тяните – рассказывайте!..
– Экипаж состоял из пятерых человек. А полёт должен был длиться 7 месяцев. Но уже первый же выход в открытый космос нашего бортинженера закончился трагически. Я как раз был с ним на связи, следил, как он начал исправлять небольшое повреждение в солнечной батареи. Вдруг его дыхание участилось: «Дышать трудно!..» – прохрипел мой товарищ. Далее послышались хрипы и – тишина. «Сергей, что случилось?! Ты меня слышишь?..» На мой зов ответа не было. Общими усилиями мы втянули бездыханное тело бортинженера в корабль. В его скафандре, рассчитанном на 3 часа автономного полёта, запас кислорода оказался нулевой. Как это могло случиться – никто понять не мог. Во всяком случае, проще всего было объяснить происшедшее злым умыслом. Но и сложнее тоже.
На следующий день выяснилось, что мы потеряли связь с Землёй. Командир собрал всех вечером у бортового компьютера и объявил ещё одну «радостную» новость: возникли непреодолимые неполадки в шлюзовом отсеке. Это означало, что мы уже при всём желании не сможем, перейдя в спускаемый аппарат, отделить его от станции. Оставалась надежда на второй шлюзовой отсек, к которому через полтора месяца должен был пристыковаться грузовой «Прогресс» с продуктами и новым оборудованием. Но на следующее утро нас разбудил хлопок. Давление было в норме: значит, разгерметизации не произошло. Но что же тогда? Спустя какое-то время мы всё поняли: неведомая сила раскурочила аварийный шлюз до неузнаваемости. Мы оказались в вечном плену орбитальной станции. Хотя – почему в «вечном»: запаса для поддержания жизни экипажа должно было хватить месяца на три.
Каждому из нас становилось ясно: на станции враг. Это он убил Сергея, порвал связь с центром, взорвал шлюзовые узлы. Конечно, можно было, приложив максимум усилий, хотя бы восстановить связь с Землей. Но на это слаженная работа всего коллектива. А у нас каждый в другом подозревал убийцу, каждый думал: неужели я – следующий?
Следующим стал наш врач. Он полез в баню (был у нас такой специальный отсек, где можно было попариться вволю) и его там голенького шарахнуло высоким напряжением, потому что кто-то оголил (да просится мне невольный каламбур) соответствующие провода. Ни уколы, ни искусственное дыхание – спасения не принесли.
Нас осталось трое: я, командир и радиоастроном Вера.
На следующее утро Веры не стало. Обычно она вставал первой, а тут покачивалась в невесомости на своем спальном месте бездыханная, сжимая в руке пузырек со снотворным. И без всякой экспертизы можно было догадаться, что таблетки ей кто-то подменил на ядовитые. Хотя, что значит кто-то: не я же, выходит, командир.
Я встретился с ним взглядом. И услышал: «Только не надо делать резких движений, дружище. Лучше послушай меня внимательно. Ты думаешь, что её убил я, я думаю, что – ты. Но есть ещё и третий вариант: самоубийство. Вера могла просто не выдержать всего этого напряга. Хорошо: кто-то из нас сейчас грохнет другого. И что? Даже если этот выживший наладит связь с Землей – он не сможет восстановить шлюзы. Останется выход в космос и пересадка в корабль спасателей. Но – я проверял – все скафандры выведены из строя. И всё же путь к спасению у нас есть. Мы можем посадить всю станцию. Конечно, это будет сделать не просто, почти невозможно – но шанс надо использовать. Правда, с одним условием: такой спуск можно совершить только вдвоём, одному не справиться. Ну, так – как – сыграем концерт в четыре руки?..»
Я кивнул: терять, действительно, было нечего.
Командир объяснил, что для подготовки к спуску, ему необходимо сделать расчёты – на это потребуются сутки, если не больше и ушёл в свой отсек. Я заперся в своём, понимая, что начинается сюрпляс, когда опытные велогонщики на треке практически останавливаются и ждут малейшего рывка соперника, чтобы самим рвануть изо всех сил. Прошёл час, второй, третий… Наконец, дверь в мой отсек медленно начала открываться. Всё-таки у командира был от неё ключ. Что ж, на то он и командир, чтобы иметь полный запас ключей и особый пистолет, пуля которого легко прошивает с трёх метров человека, но расплющивается о перегородку корабля. У меня же кроме отвёртки ничего в руках не было. Да и её я отпустил в сторону – лети!
– В этом пузырьке – хорошее лекарство от жизни. Советую принять, – услышал я голос своего палача. – Или пуля, но это больнее.
Пузырёк уже плавно летел в мою сторону. Я поймал его. Повертел в руках: «Передай, моей жене… А впрочем, не надо ничего передавать» – сказал я и опрокинул в себя содержимое пузырька. По телу пошли сладкие судороги и…
Командир приблизился ко мне уже бездыханному. Но это только ему так казалось. Потому что я неожиданно раскрыл глаза и ухватился левой рукой за его горло. От растерянности мой противник приоткрыл рот, и я резко сунул туда то, что находилось в моей правой руке: «Давай, на брудершафт!..»
Его смерть была быстрой и настоящей.
Всё-таки как же мне пригодилась любовь к фокусам с детства привитая отцом. Я понимал, что командир обязательно придёт ко мне именно с ядом. Ему не нужны были продырявленные трупы, ему нужны были «несчастные случаи» и «самоубийства», чтобы на земле легко можно было снять с себя подозрения. Поэтому мною заранее была подготовлена соответствующая склянка с дистиллированной водой. А дальше ловкость рук и – спасительная подмена совершена: я выпиваю водичку, а отравитель глотает свой же яд.
А зачем – спросите – командиру надо было всех убивать? Скорее всего, у него просто поехала крыша. Впрочем, и поводы были, я, например, увёл у него жену…
Связь с Землей я сумел-таки восстановить. Конечно, командир наврал про испорченные скафандры, поэтому, когда за мной прибыл спасательный корабль, я смог перебраться туда через открытый космос. А искореженную станцию пришлось затопить в океане. Об этом, я думаю, вы в газетах читали.
Некоторое время все переваривали услышанное.
– Блин! – произнёс лысый. – А не зря вам героев дают!..
– Мне-то как раз не и дали, – грустно сказал космонавт. –Наоборот ¬– разжаловали и отправили на пенсию. Ты, – сказали, – станцию погубил…
– Попробую и я вам что-то рассказать, – вновь заговорил лысый. – Хотя моей истории далеко до космических высот. Она самая земная.
– В годы, когда на этой голове была еще пышная шевелюра, – начал он с улыбкой, – я встретил милую девушку, полюбил, мы сыграли свадьбу и отправились в путешествие на юг. Уже вечерело, когда, устроившись у хозяйки в частном секторе, мы отправились к морю – искупаться. Моя молодая жена оказалась хорошей пловчихой, и мы плыли и плыли в сторону заходящего солнца, как пара влюбленных дельфинов. Наконец, я понял, что пора возвращаться на берег, но моей избраннице захотелось побыть наедине с морем: «Ты плыви, я догоню!..» Я потом долго себя корил, что послушал её, потому что, проплыв какое-то расстояние и повернувшись назад, уже не мог обнаружить розовой шапочки. Я принялся кричать, звать на помощь. Но место, куда мы забрели купаться, было диким пляжем, поэтому безлюдным. Вдруг я заметил вдалеке человека. Я бросился в его сторону. Но подплыв ближе, увидел, что он (а вернее она) – в жёлтой шапочке. Это была совсем другая девушка. «Вы никого здесь не видели?» ¬– спросил я. «Никого. А что случилось?..» «У меня пропала жена». Теперь уже вдвоём мы стали кричать, нырять и пытаться в тёмной воде что-то разглядеть. Наконец, обессиленные вылезли на берег. Летнее платьице и босоножки моей суженой сиротливо лежали на гальке. Уже окончательно стемнело, и по небу рассыпались спелые южные звезды.
Девушку, с которой мы встретились в море, звали Катей. Она, приехав в это курортное местечко, даже не успев где-то разместиться, сразу побежала к морю. Поэтому сейчас ей идти было некуда. «Пойдёмте, вместе, – сказал я. – Боюсь остаться один… К тому же нам надо согреться» (то ли от долгого купания, то ли от нервного стресса нас с Катей била дрожь, а у меня была бутылка коньяка). Кажется, от всего происшедшего я уже плохо соображал. «Только сначала надо обратиться в милицию!» – решительно сказала Катя. Но в милиции никто с нами разговаривать не захотел: «У нас тут каждый день теряются девушки, а потом находятся… Приходите через три дня». Наконец, мы добрались до частного сектора. Хозяйка уже спала, и мы на цыпочках прошли по коридору, ведущему в нашу комнатку. Я подтолкнул вперед Катю и включил свет. На кровати под одеялом лежала …моя жена. «А это ещё кто такая?!. – воскликнула она, упершись взглядом в Катю. – Законная жена исчезла, так ты уже девок начал водить!..» «Ты жива! – бросился я к кровати. – Не утонула!.. А мы… а я… уже не знал, что делать, как жить дальше!..» «Да всё ты знал – вон какую с собой притащил». И тут Катя – вся пунцовая от смущения тоже закричала: «Да что Вы такое говорите! Мы Вас искали по всему морю, из сил выбивались!..» «Цыц, курва! – тихо произнесла жена. – Знаю я Вас, как Вы в постелях с чужими мужьями из сил выбиваетесь. А я всего лишь решила проверить своего муженька, как он меня любит. Сняла свою яркую шапочку, да в сторонку метров на сто отплыла, а уж потом к берегу… Слышу он кричит, зовёт. Думаю: а любит всё-таки. Потом – гляжу, а с ним на берегу уже другая!.. Пошли вон отсюда – оба!»
В общем, мне ничего оставалось, как только уйти. И знаете, я ни разу за 30 лет не пожалел об этом. У нас теперь с Катей – как торжество – так первый тост: «За спасателей!» Гости всё время спрашивают: «За каких-таких спасателей?» А мы им отвечаем: «За нас!»
– Вот только, интересно, нас-то кто спасёт? – грустно сказала активная тётка. Она уже снова подсела поближе к нашему сообществу.
– А Вы для поднятия настроения рассказали бы нам что-нибудь о себе весёленькое, – отреагировал парень сидящий рядом со мной.
– А чего мне рассказывать. У меня и случаев-то никаких особых в жизни не было: в космос не летала, в СВ не ездила, всё больше в электричках, море только по телевизору видела. Продавщицей работаю в молочном отделе, детей ращу с мужем-пьяницей ругаюсь…
– Может, что-то из детства припомните, – попытался поддержать её космонавт.
Тётка задумалась: – Из детства?.. А вспомнила! В третьем классе сзади меня мальчик сидел – Саша. Очень он мне нравился. А я ему. Он мне всегда кнопки подкладывал. Только я всё равно каждый раз, как сяду, так взвизгну на весь класс: «Ой!..» Учительница: «Что с тобой, Маша?..» А я: «Да нет, ничего – ногу немного подвернула…» А домой приду, к зеркалу в прихожей спиной повернусь, юбчонку задеру: вся задница исколота…»
Рассказчица замолчала.
– И всё? – спросил лысый.
– Всё. А разве мало?
– Да нет, – сказал герой космоса. – Очень трогательная история.
– А давайте, я расскажу своё, – произнёс парень, сидящий рядом со мной. – В продолжение темы любви.
– На первом курсе института мы с моим приятелем Михаилом были влюблены в одну и ту же девушку ¬– Инну. Никто не хотел уступать её другому. Тогда возникла идея: пройти по парапету городского моста через реку. Кто больше пройдёт, не упав – тому и достанется девушка. Конечно, упасть можно было по-разному: с метровой высоты – на асфальт моста или сорваться в реку: а это уже метром 20 полёта. И как я согласился на такую авантюру: сам до сих поверить не могу, – тем более, что с детства ужасно боялся высоты. Конечно, полкласса собралось на нас посмотреть. Двоим на лодке велено было дежурить под мостом, если что – спасать упавшего.
И мы – пошли. Я сделал всего один шаг, и такой нашёл ужас, что ноги сами подкосились и центр тяжести моего тела резко сместился в спасительную сторону. Я даже шмякнулся с размаху об асфальт, подвернув руку. Полкласса охнуло и промычало: «У-уу!». А Инна, хладнокровная наблюдавшая за нашим поединком, сказала: «Слабак!». В этот момент я испытал два противоположных чувства, одно дикой радости: «Я буду жить!..», второе позора, когда хочется провалиться сквозь землю. Или асфальт. И всё-таки первое чувство было острее. Зато Михаил продолжал движение по парапету. Ему кричали: «Хватит! Спрыгивай! Ты – победитель!» А он, войдя в раж – шёл и шёл. Пока не запнулся о замок на цепи. Тут надо сказать, что в нашем городе существует обычай, который велит молодоженам для крепости супружеских уз вешать замки на мосту. Вот такой замок и попался на пути Михаила. От неожиданности он покачнулся, потерял равновесие и полетел совершенно в неправильную сторону, т.е. в реку. Ребята на лодке его с трудом вытащили, откачали и отвезли в больницу. Но как ни старались врачи – поставить парня на ноги им не удалось, только усадить на инвалидную коляску.
Инна несколько раз навещала его в палате, даже плакала. Но замуж за инвалида не вышла. На меня при встречах смотрела с нескрываемым презрением, считая главным виновником происшедшего. Да я и сам не мог понять, где было моё благоразумие, не говоря уже про осторожность.
Зато с той, знакомясь с девушкой, я выводил её на памятный мост. «А хочешь, ради тебя прыгну в воду?..» И если слышал пусть даже с полуулыбкой: «Хочу!..» – отвечал: «Может, ты ещё хочешь, чтобы я тебя и в жёны взял?..»
– Я вот тоже – страсть как высоты боюсь… – откликнулась девушка с острыми коготками. – Даже на свой балкон не люблю выходить.
– А балкон-то на каком этаже? – спросил лысый.
– Да на втором, – смущённо ответил за девушку её парень. – Но не такая уж она у меня трусиха: вон как заступилась в трудный момент!..
– Да уж… – согласился парень в бинтах.
– А хотите, услышать мою историю, – предложила худенькая женщина, с постоянным запасом этих самых бинтов в своей сумочке. И тут же начала:
– Работаю я в больнице медсестрой. Так вот, однажды доставили нам молодого мужчину – с очень сложным заболеванием. А главный хирург у нас не то, чтобы злой или жестокий, но решительный человек. «Придётся, – говорит, – для спасения больного, ноги ему ампутировать». Сам сказал – сам сделал. А через несколько дней говорит: «Болезнь прогрессирует…» И ещё что-то удалил. Потом ещё… В итоге у больного одна голова осталась.
– Голова профессора Доуэля, – незамедлительно вставил начитанный Хоттабыч.
– Какого еще Доуэля! – рассердилась медсестра. – Нашего хирурга звали Борис Израилевич Крихтер. Правда, он требовал, чтобы его величали Борисом Ивановичем, потому что не любил своего исконного отчества. Конечно, этот Крихтер хотел больному и голову отчекрыжить, но понял, что тогда у того ничего не останется. Поэтому сказал: «Ладно, хватит. Голова у пациента в порядке. Болезнь до головы не добралась». Конечно, жена от больного ушла, дети тоже навещать перестали: как-то неловко им стало с отцовой головой беседовать: чего-то большего хотелось. А я наоборот – сама от себя не ожидала – говорю: «А можно я эту голову себе заберу?..» А мне: «Да забирай – раз она больше никому не нужна». Повезла, значит, на такси я эту голову (а звали ее Колей) домой, а голова мне всю дорогу, как заводная: «Да зачем я тебе такой нужен: без рук, без ног, без туловища, не говоря уже про прочие важные члены?..» А я говорю: «А зачем мне цветы в горшках: у них что – руки-ноги есть? Да они в отличие от тебя даже разговаривать не умеют. А я их всё равно поливаю, нюхаю, когда цветут…
И стал Коля у меня жить. Конечно, не всё гладко у нас поначалу складывалось. Был у меня кот Вася, так он, то ли от ревности, то ли из-за своего кошачьего нахальства стал приставать к Колиной голове: то нос оцарапает, то ухо надкусит. Я тогда взяла кота за шкирку и говорю: «Василий, или ты забыл, как тебе кастрировали? Может, ты хочешь, чтобы я и башку твою дурную открутила и рядом с Колиной поставила?..» И что бы вы думали – после моих слов, Ваську, как подменили. Он если и подходил потом к голове, то только, чтобы мух отогнать.
А потом началось самое интересное. Коля-то мой оказался очень башковитым человеком. До своей болезни он где-то работал по финансовой части. А тут его профессиональные способности ещё больше обострились. Так уж человек устроен: он если в одном месте своего организма что-то теряет, то в другом – восполняет сторицей. Скажем, теряет зрение – слепнет, значит, так зато у него такой чуткий слух развивается, что он по шагам любого человека за двадцать метров узнает. Вот и у Коли, потерявшего всё, кроме головы – развились огромные умственные способности – с уклоном в финансовую сторону. Так вот: велел он мне компьютер приобрети с интернетом и начал учить на какие кнопки нажимать, чтобы выйти на сайты электронных бирж. А потом ставки делать. И какую ставку мы с ним не сделаем – всё в нашу пользу. Деньги рекой потекли. Нас там, конечно, заприметили и в кибератаки пошли. Да не на тех напали. Мы с Колей их всех отразили и – удвоили наши доходы. Денег уже было столько, что по квартире шагу невозможно было ступить, чтобы о пачку банкнот не споткнуться. И тут меня пронзило: «Коля, а давай мы на эти доллары тебе новое тело купим?..» Пошарила я по интернету, нашла самую лучшую клинику – дорогущую, конечно, зато там такое светило по всяким трансплатациям работало, что равных ему во всей солнечной системе не было. В общем, пришили моему Коле очень даже неплохое туловище. А уж руки-ноги к нему приладить – это даже светиловым ученикам было под силу. В довершение нашёлся один спец, который Коленьке и самый главный мужской орган приладил. Я-то, дура обрадовалась: гляжу – пусть и со скрипом – мой суженый ходить начал. А потом и гулять. И знаете, чем это всё кончилось: голову потерял. Да нет, не в буквальном смысле (там всё пришито было основательно) – в переносном. Влюбился, значит. Она, конечно, моложе меня, блондинка губастая. Одним словом, прощай Коля-Николай!.. И остались мы жить опять вдвоём с Василием. Вот этот не предаст. Знаю!
– Да, мужики, они, такие!.. – вздохнула активная тётка. – Как волков ни корми – всё в лес смотрят.
– Кстати, хотите, про волков расскажу? – попытался я принять эстафету.
– Подождите, уважаемый Джек Лондон! – прервал меня Хоттабыч. – Вон девушка из 13-го ряда давно руку тянет.
– Нет-нет, меня совсем не обязательно слушать, – залепетала девушка-трусиха. – Просто очень надо посоветоваться. Я вижу, здесь собрались мудрые люди.
– Мы все – внимание, – с достоинством произнёс любитель морских купаний, поглаживая свою сократовскую лысину.
– Дело в том, что меня преследует стук.
– Что ещё за стук? – заинтересовался космонавт.
– Сама не знаю. Вот прихожу домой с работы, поужинаю, телевизор посмотрю. Сажусь книжку читать – детектив или про любовь. Тишина. И вот тут я его начинаю слышать.
– Кого его? – спросила непонятливая тётка из 7-го ряда.
– Стук.
– Может, соседи?.. – попытался разобраться лысый.
– Нет, они у меня тихие. Я и квартиру недавно сменила: всё равно – стук.
– А Вы можете сказать – какой он: равномерный или колеблющийся? – продолжал лысый свой допрос.
– Вроде, равномерный.
– А не замеряли: сколько ударов минуту?
– 65-70…
– Так это сердце! – сказал космонавт.
– Чьё ещё сердце!?.
– Да Ваше. Чьё же ещё!..
– А что же мне тогда делать?
– А Вы приходите к нам, – радостно воскликнула медсестра. – Борис Израилевич разберется: чик-чик – и никакого стука больше не услышите!..
– Нет!.. – девушка даже подскочила на своём кресле. – К Вашему Борису Изуверовичу я не пойду: пусть и дальше стучит!..
– Ей просто надо вместо любовных романов замуж выйти да детей нарожать, – тихо сказал мне сосед-канатоходец. – И все стуки пройдут.
– Ясен пень, – согласился я.
– А он опять уснул, – вдруг сказала девушка, у которой стучало сердце.
– Кто уснул?.. – встрепенулся лысый.
– Да этот… израненный.
– Э, нет! – тут же среагировал парень с вывихнутой рукой. – Я его больше будить не стану. Не заставите!..
– И не буди, – согласился лысый. – Сон лечит. В том числе и раны. Ты нам лучше свою историю поведай.
Парень с вывихнутой рукой почесал здоровой дланью в затылке и начал:
– Стоял я однажды в карауле, охраняя военный объект в лесу. Представлял собой этот объект кирпичную будку с железной дверью, закрытую на все засовы. Что там было внутри: пытать станут – не скажу, потому что не знаю. Я так думаю, что это был вход в какое-то подземелье времен войны: уж больно вид у этой будки был угрюмо-дремучий. Не любили мы этот пост: там и днём-то под сводом вековых елей было мрачновато, а уж ночью… Но – служба.
Так вот стою я, уже вечереть стало. Вижу: идёт кто-то. И кажется, женщина. Я, как полагается по уставу, говорю: «Стой! Кто идёт?» И слышу голос – нежный девичий: «Не бойся. Это я – твоя Наташа!..» А я: «Не знаю, я никаких наташ… Стой, стрелять буду!..» А она всё равно приближается. Я уже лицо её могу разглядеть: бледное-бледное, а глазищи огромные, синие!..
– Ну как?.. – неожиданно прервав свою историю, обратился к нам рассказчик. – Страшно?.. А будет ещё страшнее – так, что нервных прошу заткнуть уши.
– Что-то мне Ваш ужастик напоминает популярный солдатский фольклор, – заметил начитанный Хоттабыч. – Но раз уж начали ¬– валяйте дальше.
– А Вас не проведёшь! – усмехнулся бывший караульный. – Это я, действительно, в сочинение пустился. А теперь не знаю, как и выкрутиться… Поэтому расскажу, как всё было на самом деле. Никакой бледнолицей ведьмы, конечно, не было. А двигался прямо на меня сохатый. Ну, лось, значит. Прёт, как танк. Я: «Стой, кто идёт?..» И сам понимаю, что – хоть и по уставу, а дурь несу. Поэтому вдобавок еще «Гэй!..» – гаркнул. «На стой, кто идёт» – лось вообще не прореагировал. А на «гэй!» всё-таки вздрогнул и на миг остановился. Но, покрутив башкой, двинулся дальше. Я, конечно, чисто механически выкрикиваю: «Стой. Стрелять буду!» А у самого мысли в голове мечутся как угорелые: «Стрелять?! Был бы человек – чего бы не пальнуть: всё по уставу караульной службы. Потом бы ещё отпуск получил в награду. Но тут – лось! А устав на лосей не распространяется. На лося специальная лицензия нужна. А где её взять – здесь и сейчас. Я, конечно, следующее предписание совершаю: стреляю в воздух. Лось опять дергается и замирает. Но лишь секунды на три. А потом снова прёт на меня и рога уже готовит, чтобы припереть меня к железной двери. Если кто думает, что лоси – твари мирные, то ошибается жестоко. Они – хуже быков. И тут мой указующий перст на правой руке оказывается решительней меня: вдавливается со всей мочи в спусковой крючок, автомат начинает подпрыгивать в моих руках и до меня доходит, что я стреляю. Нас ведь до этого лишь разик водили на стрельбище, показали мишени, дали три патрона, и мы одиночными выпулили. Попали, не попали – никого не интересовало. А тут я очередью чуть не весь рожок всадил в животное. Лось захрипел, его передние ноги подкосились, он повалился на бок и, немного побившись в агонии, утих.
На звук моих выстрелов прибежали начальник караула и разводящий: «Ты это чего, рядовой?.. Зачем?..» Но меня била такая нервная дрожь, что – уж лучше бы та бледнолицая ведьма ко мне пришла.
В итоге, мне за мой подвиг ничего не было: ни на губу не отправили, ни отпуска не дали. А командиры мои даже обрадовались: поделили лосиную тушу меж собой и по домам растащили.
– Люблю охотничьи истории, – произнёс лысый. – А теперь слово Вашей подруге с острыми коготками.
– Я домой хочу! – заверещала девушка. – Кто-нибудь скажет, в конце концов, когда нас отсюда выпустят?..
– А мне почему-то кажется, что пока мы свои истории не озвучим, двери не откроются, – задумчиво сказал Хоттабыч. – Остались Вы, я и ещё вон тот Джек Лондон, – он показал в мою сторону.
– А у меня нет никаких историй, у меня жизнь какая-то неинтересная… – вздохнула девушка.
– Ну, расскажите, хотя бы как Вы познакомились с молодым человеком, на защиту которого так истово бросились.
– Известное дело как – по интернету. Целый год переписывались, а сегодня встретились, наконец, и вот – в кино пошли.
– И сразу же целоваться начали!.. – съехидничала активная тётка.
– Почему сразу? Я же сказала: целый год были знакомы. А потом он мне цветы подарил, – и девушка извлекла откуда-то уже увядший букетик роз.
– Счастливая!.. – негромко сказал мой сосед-канатоходец.
Но девушка расслышала его реплику: – Да счастливая, но я домой хочу. «Жили-были старик со старухой. Вот говорит старик старухе: – Поди-ка, старуха по коробу поскреби, по сусеку помети, не наскребёшь ли муки на колобок. Взяла старуха крылышко…»
– Э, милая, что это ты сейчас делаешь?.. – перебил её Хоттабыч.
– Сказку рассказываю, раз никакая личная история мне в голову не идёт. Вы же сами сказали: иначе нас отсюда не выпустят.
– А в твоей сказке Колобка в конце съедят?
– Съедят.
– Тогда не надо рассказывать. А то и без того есть хочется. Ладно, – прощаем мы тебя, красна-девица, прижмись покрепче к своему добру-молодцу и слушай мою сказку, – улыбнулся Хоттабыч, поглаживая свою седенькую бородку. Теперь я расскажу свою историю. Но сразу предупреждаю – страшную:
– Я ведь тоже в некотором роде космонавт, только наоборот. Вы встречались, наверное, с такими журнальными заголовками: «Бросок к недрам», «Штурм геокосмоса», «Старт в глубь Земли»… Так вот я специалист по сверхглубокому бурению.
Странная вещь: далёкое космическое пространство изучено нами гораздо лучше, чем нутро родной планеты. Посудите сами: при радиусе Земли в 6370 км человек проник в глубь всего на 12 с небольшим км. Во всяком случае, в соответствии с официальной информацией. Но ведь не всё и не всегда можно сообщить широким слоям населения. Традиционная технология основывалась на использовании мощных буровых насосов, буровых колонн и ещё чёрте каких громоздких приспособлениях. КБ же, в котором я работал, разработало совершенно иной способ прокладки дороги к центру Земли. Поскольку у нас сегодня самом популярным словом является «лазер», то и я скажу: с использованием лазерной техники. Хотя на самом деле в нашем проекте лазер играл весьма незначительную роль. В нём движущей силой была совсем иная субстанция. А какая – не скажу. Не имею права. Так вот нашими «бурами» мы «прошили» сначала кору земли, потом верхнюю мантию и, наконец, дошли до «слоя Голицина», лежащего на глубине 500-700 км. А вот дальше – какие-то неведомые силы нас не пускали. Поняв бесперспективность дальнейших исследований, начальство начало подумывать о сворачивании работ. Тогда я на свой страх и риск создал особую лабораторию, которой удалось создать удивительную телекамеру, а главное способ её доставки в этот самый «слой Голицына». Помните, песню: «Не падайте духом, поручик Голицын!..» Так вот мы не пали духом и заглянули туда, куда не заглядывал до нас ещё ни один человек. И вот, что увидели.
На экране возник зал, больше всего похожий на огромную пещеру, которая буквально кишела …обнажёнными человеческими телами, находящимися в самых разнообразных мизансценах: подвешенных вниз головой на крюках, сидящих в котлах, под которыми извивались языки пламени, захлёбывающихся в чанах с какой-то жидкостью, зажатых в стоматологических креслах… Вокруг сновали какие-то рогатые человекообразные существа с выпученными глазами и дикой речью. Звучала оглушающая музыка, чем-то напоминающая тяжёлый рок, только еще хуже. Но вопли и хохот рогатых существ всё-таки был ещё громче и отвратительней. Не надо было быть воцерковленным человеком, чтобы понять, что наша камера попала в преисподнюю!
Мы отпрянули от экрана!.. Каждому показалось, что это он находится внутри этого ада. Хотелось бежать со всех ног из лаборатории. Но мы были, прежде всего, учёными, а значит, передовым отрядом человечества, готовым ко всему. Поэтому продолжали смотреть на муки грешников. И вдруг на экран дисплея буквально обрушилась лавина помех, сопровождавшихся таким несусветным визгом и скрежетом, что казалось, – ещё немного и лопнут барабанные перепонки. А потом воцарилась гробовая тишина, а на экране появилось… Нет, это нельзя было назвать лицом, даже рожей нельзя было назвать. Это было настолько ужасно и отвратительно, что всё, что мы видели прежде, казалось детским мультфильмом. И оно заговорило. Я смогу вам передать лишь тень того, что мы услышали, потому что это нельзя повторить, процитировать!..
«Что – добрались всё-таки, хмыри научные!.. Дырочку просверлили!.. А Вам мама в детстве не говорила, что подглядывать нехорошо!.. Поэтому обещаю: ныне же один из вас будет здесь, и я его несчастной душонкой закупорю вашу дырочку – крепко-накрепко!»
И экран погас. Я посмотрел на своих коллег. Все сидели бледные, как мел. Вдруг мой заместитель Игорь Аверьянов захрипел и стал сползать на пол…
Конечно, мы разметали нашу тайную лабораторию по всему пространству КБ, включая близлежащие помойки. Через полтора месяца мне стукнуло 60, и я сразу ушёл на пенсию. А вы думаете: перед вами древний старичок?.. Просто за неделю я поседел, зубы выпали, и кожа превратилась в пергамент… Но держусь: видите, в кино хожу – правда, редко. Зато в церковь – регулярно: если не утром, то вечером. Кстати, и вам советую…
Все слушали рассказ Хоттабыча затаив дыхание. А когда он кончил, наступившую тишину, нарушало только мирное похрапывание нашего забинтованного товарища.
Первой не выдержала девушка-трусиха. Она бросилась к двери, над которой горела надпись «Выход» и забарабанила в неё: «Откройте, откройте сейчас же!.. Я больше так не могу!..»
И в это время раздался голос:
– Прошу всех успокоиться. Через несколько минут наш экспериментальный киносеанс закончится. Кинокомпания «Люмьер-Брат» приносит свои извинения за доставленные неудобства и выражает всем благодарность за участие в проекте. Ваши искренние истории послужат полезным материалом для будущих наших сценариев и кинолент. Уверены, что и вы за время, проведённое в этом зале, сумели лучше узнать не только друг другу, но и самих себя. Также сообщаем, что в качестве бонуса свои билеты вы можете обменять в кассе кинотеатра на месячный бесплатный абонемент. Всего самого доброго и до новых встреч!
– Одну минуточку, – произнёс космонавт. – А если бы мы не стали тут рассказывать свои истории. Ну, нам бы это просто не пришло в голову – тогда что?..
– А для этих целей, – произнёс голос, – в зал был внедрён наш человек, который при необходимости направил бы ход сеанса в нужное русло. Но его участие не потребовалось. Вы сами прекрасно справились с поставленной задачей.