Стол под лестницей
Прямо под деревянной лестницей, ведущей в лабораторию на второй этаж, действительно стоял обеденный стол, покрытый скользким голубоватым пластиком.
На этом предмете мебели, а точнее, обстановки, бригада слесарей ужинала.
Шестеро бравых работников отвёртки и пассатиж разворачивали свои «сухие пайки» и высыпали их содержимое на свежую газету, постланную на столешницу.
Об этом продовольственном «общаке» никак не скажешь – чего только не было.
Набор принесённых из дома продуктов был скромным и сытным: яйца, сваренные вкрутую, слегка подсохшие бутерброды с маслом и сыром, копчёной и вареной колбасой.
Селёдка, помидоры, огурцы, лук.
Не было только икры. Ни чёрной, ни красной, ни заморской, то есть баклажанной.
На вечернюю смену шли труженики в завод, прихватив с собой «тормозки» или, вернее сказать, рабочие «сухие пайки».
Название такое прилепилось к набору продуктов потому, что работа на время обеденного перерыва естественно прекращалась, «тормозилась».
Конечно, столовые в заводе работали и вечером, но чаще всего там подавали пищу, приготовленную с утра. Потому вкус и аромат у щей, картофельного пюре и «хлебных» котлет, был уже далеко не тот.
К тому же и время, отведённое для приёма пищи, вечерами сокращалось с сорока до двадцати минут.
Оттого и несли слесари, настройщики, электрики и другие узкие и «широкие» специалисты с собой бутерброды с колбасой варёной или копчёной, а также маслом и сыром.
Полукопчёная колбаска, закупленная впрок в Москве, была порою засохшей и «заветренной».
Чтоб колбаса хранилась подольше, её обильно смазывали подсолнечным маслом.
А варёную, ту самую, знаменитую и приснопамятную людям, рождённым и выросшим в СССР, цена коей была два рубля двадцать копеек и два девяносто за килограмм, по приезде из Москвы, укладывали либо на верхнюю полку холодильника, либо в саму «морозилку».
Зимой мы с женой складировали продукты в старом фанерном шкафчике, стоящем на балконе.
По приходе на работу, слесаря сразу же относили газетные свёртки в неотапливаемый тамбур на укупорке.
Если в начале месяца удавалось уйти с обеда, то зимой и осенью пакеты с едой так и дожидались следующего вечера.
За полчаса до вечернего обеда наборы бутербродов надо было принести под лестницу, чтобы они как следует, прогрелись.
Странно, что никто из рабочих не называл вечерний перекус ужином, но только обедом. Впрочем, авторы трудового распорядка тоже никогда не удосуживались написать «перерыв на ужин». Перерыв для приёма пищи всегда обеденный.
Миша Бочкин крепко ругался, когда на столе оказывалась пересохшая колбаса и старый сыр.
Мама Миши Бочкина трудилась продавцом в продмаге и потому в его ассортименте всегда была свежая колбаса или толстенная, сочащаяся жиром, набитая крупной икрой, забытая многими селёдка «залом». Такую рыбёшку не всегда и в столичном магазине «Океан» не купишь.
Порой второпях не всегда успевали помыть руки.
Наскоро протерев ладони бензином, от коего кожа сохла и белела.
Лёва Шурыгин с улыбкой, сочащейся здоровьем, в такие моменты говорил: «А-а, грязь техническая!»
Вскоре начальство заметило, что слесаря принимают пищу в неположенном месте и столик велели убрать.
Рабочие поставили вместо стола большой фанерный ящик, в коем присылали электронные узлы из братской Советской Украины.
После дружной трапезы задвигали его в угол.
Вова Тряпкин, капитан-связист в отставке не неполной пенсии, медленно, словно смакуя, выпивает терпкую тепловатую жидкость, и, не запивая, закусывает селёдочкой.
Супруга Володи трудится бухгалтером в ПАТП, то есть пассажирском автотранспортном предприятии. Потому у него в «тормозке» всегда свежая пахучая колбаса, привезённая из Москвы.
Однако Вова угощает всех колбасой, а сам, пока мужики наворачивают бутерброды, всё смакует малюсенький кусочек атлантической солёной рыбки.
- Вовик, ешь, ешь, как ящики будешь ворочать!? – добродушно ворчит на него Лёва Шурыгин, работая мощными челюстями. Впрочем, у Левы всё могучее.
- Да ничего, как-нибудь отпашем, справимся – отвечает Владимир, хитро прищурив маленькие маслянистые глазки.
Я рассказываю, как на прошлой неделе работал в другой смене и видел, как Дима Серкин, влив в горячий чай спирт, спокойно прихлёбывал его, пока не опорожнил весь стакан.
- Ну а кто так может – вдруг произносит Серёга Жабов и буквально выливает сто граммов разбавленного спирта в свою гортань, стараясь не делать ни одного глотка. Терпкая жидкость пролетает в его горло на одном дыхании.
Выпив свою долю спирта и торопливо зажевав, ребята приступили к чаепитию.
Сладкие «опивки» плескали под лестницу, где со временем вздулись и приподнялись над бетонным полом дюралевые плиты.
Стаканы мутнели, становились липкими, хоть их и ополаскивали.
- Нет, ну сколько можно – возмущался Миша Бочкин, сплёвывая чаинки, прилипшие к дну стакана и всплывшие во время разведения спирта.
- Всё, мужики, хватит бардака, подписываем стаканы. Пошли в лакокраску –
Взяли красной краски, на дне гранёных посудин нанесли инициалы трудящихся.
Теперь каждый отвечал за свою посудинку лично.
Иногда во время приёма пищи слышался грохот. Это электронщик Духонин топает что есть мочи, зная, что под лестницей едят слесаря.
- Эй, «душина», башку сверну – орёт ему Лёва Шурыгин.
Грохот стихает. Песок на бутерброды больше не сыпется. Можно спокойно кушать.