Я глохну, двигаясь в толпе.
Еще толкаются словами,
Стучат, как в двери, головами
В санузел, в комнату, в купе.
Мои знакомцы по судьбе,
От них, доверившись инстинкту,
Я по исчерченной тропе
Цезур и троп бегу к реликту
С портрета темному лицу,
Морозом схваченного Древа,
К прадедушкиному крыльцу,
Как ни смешно, для обогрева.
Мне дед безумный говорит:
Мороз тебя не подморозит,
Огонь, что подо льдом горит,
Тебе еще чего сморозит.
Огонь еды не много просит, -
Он говорит - и чих да чих, -
Где ж там тебя, чертенок, носит,
Не трогай только баб моих.
Он вьюжит белыми снежками
И нафталинный сыплет стих,
А я ему в ответ смешками:
На что мне бабушек твоих?
Но неуступчивой запукой
Дед все шумит: не заблуди,
Внучок, не будь последней сукой,
Моих увидишь, уходи.
Я ухожу, и вдруг запретных
В деревьях снежных вековых
Я вижу дам великосветных
И светлых девушек простых,
И ум пьянящие до дрожи
Картины вьюжные балов,
И девы русские, мой боже,
Так хороши в пыли снегов