Спустя несколько месяцев после моего визита в Париж я неожиданно получил звонок от Ольги. Случилось это вечером, когда мы с моим товарищем, военным медиком и моим партнёром по теннису, сидели в моём логове на Пионерской и отмечали наш общий день рождения. Они у нас совпадали.
Ольга встревоженным голосом поведала, что в квартире её матери, располагавшейся неподалеку от нас, случился пожар, и что она, не дозвонившись ни до кого из друзей, вспомнила о том, что мы с ней были почти соседями. Поэтому она попросила, по возможности, срочно прибыть на место, чтобы помочь матери и, в зависимости от ситуации, принять посильное участи в постигшей её беде. А главное – похоронить кота Маркиза.
Мы с Сергеем – так звали моего приятеля – быстро свернули посиделки и прибыли на место.
Квартира потерпевшей представляла печальное зрелище - стекла окон были частично выбиты, повсюду валялись обгоревшие предметы домашнего обихода и фрагменты мебели. На полу прихожей, под холщовой накидкой, лежал труп мужчины, брата матери, который и был, как выяснилось, виновником и жертвой пожара. Курение в нетрезвом состоянии в замкнутом пространстве маленькой комнатки, если так можно было назвать то помещение, в котором проживал этот бедолага, и послужило причиной беды.
Бригада скорой, освидетельствовавшая кончину мужчины, дожидалась приезда наряда милиции. Вывоз тела в её обязанности не входил.
Мать Ольги, казалось, пребывала в некой прострации, и из всей гаммы чувств, подавленных этим состоянием, наружу прорывалась только крайняя обеспокоенность судьбой Маркиза, как если бы он был главной ценностью её жизни. Но это, скорее, была защитная реакция человека, находящегося в около-шоковом состоянии, которая позволяла хоть в какой-то степени утилизировать выброс адреналина, неизбежного в такой ситуации.
Мы с товарищем осуществили эвакуацию трупа животного, не посвящая хозяйку в подробности этой процедуры и, дождавшись прибытия спецтранспорта, приехавшего через несколько часов после вызова, выступили в качестве понятых.
В процессе ожидания я занялся оперативным восстановлением герметичности разбитых окон – стоял февраль, и на улице была довольно низкая температура. Близких родственников или знакомых, способных решить эту проблему в ближайшее время, у хозяйки не было. Поэтому на следующий день я занялся этим уже более обстоятельно, с использованием стёкол, а в тот момент в дело пошли имеющиеся подручные материалы.
Из короткого общения с Ольгиной матерью я почувствовал в ней человека, прекрасно образованного и глубоко разбирающегося в искусстве. Вместе с тем в ней присутствовала какая-то неспособность к взаимодействию с обыденными, бытовыми вещами, свойственная потомственной интеллигенции.
Она, казалось, существовала каком-то ином, параллельном мире, и сугубо материальные предметы и явления привычного для нас окружния, время от времени прорывающиеся в смежное пространсто её мира, то здесь то там цепляли её своими примитивными, грубыми углами.
Она искренне переживала по поводу пропажи большей части библиотеки, содержащей редкие и ценные издания, которые были безнадёжно повреждены огнём и водой, привлечённой к его тушению. В то же время её, казалось, нисколько не беспокоила порча другого имущества, и, что особенно странно, в её поведении никак не проявлялась скорбь по утрате родственника. Видно, их отношения с усопшим были далеко не безоблачными.
На следующий после происшествия день я позвонил Ольге и сообщил о том, что в меру своих возможностей выполнил её просьбу и выразил обеспокоенность дальнейшей судьбой её матери. Она искренне поблагодарила меня за участие и уверила, что вопрос относительно будущего матери будет скоро решён, поскольку они уже всерьёз подумывают о возвращении.