- Давай, - и она, стремительно поднявшись на идеальных форм ноги, побежала навстречу накатывающим на берег невысоким волнам с белой шапкой пены. В солнечном свете и воздухе, наполненном золотым сиянием его лучей и ещё, каких-то непередаваемых ощущений, она была бесподобна и я невольно замер в желании продлить очарование волшебным зрелищем и хоть как-то оставить в памяти прекрасный миг, вслед за нею, с разбега нырнул в синеву озера, подняв сотни, тысячи брызг, заигравшие в воздухе драгоценными камнями.
Находясь в воде, я продолжил разговор о своих симпатиях, в поисках темы соприкосновения , втайне надеясь, в случае неудачи нырнуть с головой, дабы скрыть обиду, каковая всегда следует, когда что-то идёт не по задуманному нами плану.
И может быть, кому покажется не правдоподобным, но то, что она высказала, меня просто потрясло до самых глубин, я никак не ожидал услышать столь прямого ответа. Для нас привычнее, когда девушка уклоняется от ответа или просто молчит, и мы воспринимаем сие естественным, а она же, перевернувшись на спину, лишь лёгкими гребками изящных ладоней, поддерживала тело на поверхности воды, и дослушав до конца мои признания, надо признать, неуклюжие признания в любви, присущим ей душевным, мягким голосом, в котором смешались и волнение, и трепет, и любовь, и признательность, от чего одна за другой по всему телу, захлёстывая друг друга, пробежали горячие, обжигающие волны, что я почувствовал, как прильнула кровь к моему лицу и я к своему стыду, покраснел, ответила:
- Серж, знаешь, я почти с первых минут заметила твои неловкие попытки проявить свою симпатию ко мне, это просто не могло остаться незамеченным, и не стану скрывать, ты тоже мне очень нравишься. Но, знаешь ли ты, что я немного старше тебя и мы знакомы, не стоит отрицать, всего лишь отдалённо и столь короткое время, что я не хотела бы, чтобы ты когда-нибудь потом пожалел о своём спонтанном решении, и что хуже всего, обвинил меня во всём. Давай сначала всё серьёзно обдумаем, и как говорят, взвесим все за и против, а после уже… - она не договорила, перевернувшись на живот, легко поплыла к берегу.
Её откровенный, ошарашивающий ответ – монолог оставил меня в смятении, взбудоражив во мне всё: мысли, чувства, желания. Я оказался, словно на распутье перед камнем преткновения: прямо пойдёшь – богат будешь, налево пойдёшь – счастье обретёшь, направо -…, здесь, видимо, надпись стёрло время и мне самому предстоит думать, принимать решение.
Назавтра я её, как ни стремился, не нашёл, она не появилась ни на берегу, ни в отеле – где она остановилась, её не оказалось. Со смешанным чувством досады и обиды я вернулся к себе, прежде долго побродив по лесу, погрузившись в свои мысли о безмятежном счастье, семейном уюте, доме, о периоде жизни, что осталась где-то позади-
А через день, так и не увидевшись на прощание, по неотложным делам, - из фирмы, где я трудился, пришёл факс и по этой немаловажной причине, - я вынужден был отлучиться из города на пару деньков. А когда вернулся, с сожалением и с грустью узнал, что она уехала домой, на родину, но самое важное, она не оставила адреса, по которому я смог бы разыскать её. Возможно, сочла ненужным?
Она уехала в свой город, не дождавшись ответа, а возможно решила, что я по размышлении, передумал. Кто теперь может с уверенностью сказать, с какими мыслями, каким мнением обо мне, покинула она отель. Да и, я тоже, прислушавшись к практичному, лишённому сентиментальности голосу разума, что неустанно твердил: не пара ты с ней, заглушая чистый и искренний голос сердца, попытался забыть её скорее.
Через два года, после этого случая, я женился, да и то больше ради приличия, заведённого порядка, ровесники-то мои, все давно обзавелись семьями, кто уже и дважды успел окунуться в водоворот семейных уз, и в глазах окружающих я выглядел если и не белой вороной, то как-то странно подозрительной личностью.
А городок, где я родился и жил, небольшой и почти все знакомы друг с другом и от клейма, что могла припечатать мне беззлобная в целом, но едкая в отдельности, людская молва, уже избавиться нет никакой возможности. Но при всём, при этом, трепетного чувства искренней любви, что я испытывал к Ирине, не было, жили мы, как два одиночества, волею коварной судьбы, сведённые в одной квартире.
И совсем скоро, так и не сумев стать близкими людьми, готовыми пройти жизненный путь рядом, мы решили: будет лучше, если мы расстанемся. Как-то ночью я почувствовал, как кто-то, стараясь не растревожить мой сон, выдав при этом своё присутствие, садится в ногах на мою кровать. Странная, смутная тревога, втеревшаяся в моё сознание, принудила меня открыть глаза и вижу… Ирину! Она смотрит на меня исполненным любви, нежности взглядом и с грустным укором в голосе, подрагивающем от волнения, произносит лишь одно слово: «Эх, Серёжа!»
А глаза, её чарующие голубые глаза, полные печали, так и манят к себе, я вскакиваю, сажусь в постели, не до конца осознавая, явь это или сон, стараюсь приблизиться к ней, и вижу пустую комнату. Пустая комната, смятое одеяло в ногах, как если бы кто-то сидел на этом месте пару минут назад. И я ещё долго пребываю в мучительном раздумье, что же всё-таки было, но даже сегодня, по прошествии нескольких лет, не могу уверенно сказать: явь это была или сон.
И только иногда, оказываясь на берегу моря ли, озера или реки, вдруг, без всякой видимой причины, вспоминаю Ирину, но первое, что я вижу, это её удивительный взгляд живых, голубых глаз, взгляд, полный безысходной тоски и печали.
Аскольд Де Герсо