Эдвард Вашгерд (Э2рd)
"Как жил - видели, а станешь
помирать - посмотрим"
"Аптека, и царю не на два века"
Русские пословицы
Гнилая Жайма
Видимо она прокралась в Наш Русский Мир незаметно, крадучись, из мокрого угла своёго, обволокла всех – гнилая жайма. Заходила оттуда, куда село Солнце, из-за бугра, куда плюют православные, - с гнилого угла западного, откуда завсегда дождь и ветер. Когда же это случилось? Тогда, видимо, когда на Руси перестали петь песни за праздничным столом. Когда все разговоры стали только о деньгах. Когда пришло к школярам ЕГЭ и СМС- культурка с тестами. Когда за доблесть и честь начали почитать нынче только, и только, деньги и физическую силу бескультурную. Так, когда же?!! Сколько же надо нам поколений, чтобы исправить этот вред предателя Советского Народа горбачёва? Смутное время… Уже было такое. То время кончилось и прошло. Слава Богу. И это время пройдёт...
Занесло меня, как-то, с Севера Крайнего, из Норильска, на Большую Жайму. Прибыл в Тайгу я из вусмерть урбанизированного, компактного, Северного города, взятого в тесное кольцо металлургическими заводами – чем больше труб, тем лучше город. Норильск - славный город, застроен добротно, экономно, красиво, но очень уж тесно - территория компактного проживания. А тут, в тайге, были: простор, воля вольная, красота, покой, Природа и… Золото. Вдоль и поперёк в округе всё ископано и изрыто было дедами нашими славными, фартовыми иногда. И с таким-то счастьем и на свободе, как сказал классик... После многолетней отсидки во чреве панельного девятиэтажного дома - балалайки, в котором всё слышно с 1-го по 9-й этаж, в шумном, пыльном, бетонном городе, сплошь осаждённом большой цветной металлургией и немалой химией, попасть на живую Природу, - как на курорт было. Ну очень-очень, весьма замечательно. Отличие было только лишь в том, что на курорте ты платишь за всё, а тут - на тебе, все 33 удовольствия, да и ещё денег в придачу! И не беда совсем, что морозы в середине марта стояли ещё тридцатиградусные: высоковато, всё-таки, 800 метров над уровнем моря, да под горой. После страшно грязного, пыльного и полностью бесснежного Красноярска, снег в трёхстах кэмэ от города, в тайге, казался какой-то нереальной бутафорией весьма доброго, серебряного века сестёр Лариных.
Техника пришла в этот мёрзлый угол из-за бугра американского, через трубу под железкой, стараниями одной Кемеровской конторы. Бывшая в употреблении и убитая, естественно. Вместе с основным костяком людей наёмных, пришлых под Красноярск. Чего меня-то туда занесло, с моими болячками?! Бог располагает...
На участке ещё только-только обустраивались: у нижней границы россыпи поставили на косогоре, в улицу, плотно, десяток брусовых домиков на три-четыре человека, маленькую баню и просторную столовую, крошечный склад и огромный многоочковый сортир. Дорогу на месторождение начали пробивать в день моёго приезда. Пробивались бульдозером, по оставленной ещё с прошлых работ старой старательской дороге. Пять с половиной километров бились три дня...
Приятно, ходко было поутру, идти за бульдозером-первопроходцем. Снег белый-белый, плотный, уже осевший, попробуй, распихай. Хорошо, нога за ногу, идти по морозу, по только, что расчищенной дороге - никто тебе не указ. Всё светло окрест на Солнце, небо ясно, чисто, тихо, покойно. Дурных туристов-пешеходов и горняков-геологов здешние места не видели лет десять... Стоит, не шелохнётся, морозный прозрачный предгорный воздух. Выхлоп бульдозера, на оборотах клубами идёт вверх и растворяется в глубокой синеве неба не причиняя природе никакого ущерба. Запах свежести тайги и соляры - старательский коктейль, поднимающий настроение. Весна Света. Божья Благодать. Дорога пробивалась по правому борту долины и с неё хорошо угадывались все прежние разработки: справа - старый старательский разрез, слева - нагорная канава. Упиралась добрая дорога в правый приток реки - Гнилую Жайму, на стрелке, или развилке, возле деревянного, брусового домика, оставленного хитрыми лесоустроителями в былые времена. Лесоустроители-те, как видно только в нерабочее время, занимались простым, но откровенным, околонаучным браконьерством, - воровали под псевдоумным, надуманным прикрытием дельный лес с золотого полигона. А потом, видимо для сокрытия следов своёй "научной" деятельности, обезжиренную тайгу подожгли… Так бывает, а нынче сплошь и рядом, тем более, что за деньги теперь не только Родину-Мать продадут, а куды хочешь ещё дадут: возле болотца, да в задние воротца... Диалектика баблозашибизма! Доллар-Акбар!
В заброшенном доме, от следующих по счёту хозяев, - Артели старателей "Северная", осталась разбомблённая промывалка для проб, устроенная с противоположного от входа торца избы. Там были брошены разные, очень полезные, старательские приспособы, никак негодные в крестьянском хозяйстве, которые я решил восстановить – не на коленке же пробы в мороз промывать! Для пользы дела токмо, а не корысти ради. Промывка проб на морозе, в стылой весенней воде, с голыми руками, - дело, разумеется, героическое, недаром старые старатели и геологи поголовно страдают полиартритом и ревматизмом, но уж больно хлопотное. Тридцать лотков промыл и на больничку... Со страшной ломотой в суставах и запоздалой мыслью: "Говорила же мама дураку: Иди в гинекологи учиться! Хоть руки-то в тепле будут!!!" - Не послушал, дурачина, так и не скучай по лету, что фуфайки нету... Теперь в старании и геологии, всё гораздо удобнее устроено: тёплые прорезиненные перчатки, сита, скребочки-щёточки, лоточки-совочки и прочее – но стоять раком, согнувшись с тяжеленным лотком грунта в руках, всё одно надо... Золото пытать.
Вместо отдыха от основной работы, для смены занятий, заодно я привёл в порядок и дом. Среди всех минусов жития на отшибе, были и громадные, неоспоримые плюсы. Для, Норильчанина вечного, с измотанным экологией здоровьем и расшатанными стрессами нервами, это было ни с чем не сравнимым наслаждением. Обустраивался на новом месте я недели две: печь прогорела, окна выставлены, грязища брошенного в лесных боях жилища просто восторгала: бутылки, банки, мусор, окурки... Но проживать в подгоревшей тайге, седой от свисающего с дерев лишайника, в скученном как Кайеркан, густо перенаселённом посёлке, было выше моих сил и подорванного здоровья. Соображения были самыми-самыми, что ни на есть простыми: Во первых: Свободу не купишь, а купишь - не облупишь. Во-вторых: ежели чего полыхнёт на "базе" сдуру, даже от окурка - посёлка не будет, а в суматохе и затопчут инвалида, поди... И в третьих, самое главное, - много народу - мало кислороду.
К Первому апреля, точно ко "Дню геолога", всё было готово к новоселью: проёмы окон закрыты обрывками плёнки, на печь наложен пластырь из глины с крышкой из найденного рядом листа железа, щелястые полы выметены и вымыты дочиста, по стенам развешаны геологические прибамбасы, - карты, разрезы, схемы, на столе - план работ, и.т.д и.т.п. Заселился я домовито, - красиво. Привёз из Кырска даже коврик себе на нары и приличную посуду. Невзирая на трудности, обжиться в пяти километрах от людей, абсолютно без электричества и связи, на подножных материалах, это была робинзонада двухсотлетней давности. Необитаемый остров. Дефо, Стивенсон, Жюль Верн! Красота полнейшего одиночества, спокойствия и созерцания - можно размышлять, оборотнем озираясь на свой пройденный путь и всё одно, как молодому дюбелю, строить новые планы. Жизнь нас почти ничему не учит, а потеря идеалов со слезами и стенаниями, - вовсе не причина не собирать их снова в кучу, через много лет, и начинать всё сначала...
Работы в светлое время суток было неприлично много, как на даче у кулака-землевладельца: ничего, конечно, сложного - размывай, грохоти, да и мой себе помаленьку, на шлишок чёрный - золото выглядывай. Но, прежде, чем мыть шлихи, нужно ещё вскрыть, отобрать, привезти на склад пробы, задокументировать их, замочить и прочее. Золото добросовесных, усидчивых, прилежных, дотошных, старательных, тщательных, трепетных, придирчивых и разумных любит. Железо золото добудет... Это раньше были люди золотые, а ковши деревянные, - нынче всё наоборот!
Не забыл я позаботиться и о хозяине, домовом духе моего пристанища – ласке, а также о многочисленном пернатом сообществе. Про ласку я узнал случайно. Проснулся как-то в полнейшей темноте и понял: кто-то в доме есть! Слушаю кромешную темноту, какой в городе вообще нынче не бывает – точно есть! Шуршит. Утром всё прояснилось. С вечера ещё я оставил нарезку хлеба и пачку масла на столе, на завтрак, а утром их нет, как нет, и след простыл. Туда - сюда, кругом пошарил, - нашёл! - Изгрызенную пачку масла, которую домовой не смог протащить в половую щель. По следам зубов на мороженом масле предположил - Ласка! Самый-самый маленький, меньше горностая, матёрый, красивый хищник, с ну очень-очень большим, независимым характером и аппетитами - убивает больше, чем может сьесть. Домовой - Ласка, гораздо ведь лучше, чем шушок-крыса в моёй келье? Крыс из посёлка и мышей из лесу можно вообще было теперь не опасаться. С Лаской шутки плохи - она никого не боится! Боец! Воин! Ей и бурундук не указ!
С пернатыми всё вышло тоже неплохо... По-доброму. При входе в брошенный балок только слепой не заметил бы кучи ласточкиных гнёзд, поналепленных буквально в каждом углу, под потолком. Занимая "хозяйское" помещение, я отчётливо понимал, что выселяю пернатых аборигенов в никуда. Закон-тайга прост: НЕ ЗАМАЙ! В переводе на русский это означает: не бери чужого, а уж если берёшь, - отбатрачь сторицей. Для очистки совести, под стрехой, с подветренной стороны, решено было устроить птичье общежитие. Да и самому веселее, поди, будет... думал я. Часов в доме не было и подниматься с пернатыми по Солнышку было бы приятно. Солнечные часы я тоже приладил, с точностью до минуты. Приволочь по морозному ещё, утреннему насту, пару горбылей и приколотить их под крышей, труда особого не составило, благо, что дом был по самое немогу заметён ещё снегом со стороны "гнилого угла". Не прошло и нескольких дней, как на Гнилую Жайму налетел весенний буран, Пурга по-нашему, да такая жёсткая, что мало никому не покажется. Верховой сплошной снег и низовая метель порывами за двадцатку метров в секунду, это вам не шуточки. Даже на десять-то метров от балка в такую погоду отходить опасно, а уж куда дальше - смерть верная, кто не знает. Погоревшие подсохшие деревья валило на борту как траву. Пришло ненастье, как и положено, с гнилого северо-западного угла, отчего, кстати, и произошло название моёго водотока, - он оттуда и проистекает, там хорошей погоды не бывает никогда: одно слово - Гнилая Жайма! Она и в Африке, наверное, такая существует - Под их Килиманджаро где-то. В разрывах пурги, глядя по-ветру, против пробивающего буран Весеннего Солнца, я увидел "своих" птичек, чуть не на пузе, у самой земли пробивающихся сквозь заряды снега, как через стрельбу дробью, к своёму родному дому... Касатки - деревенские ласточки, упорные. Они Победили! Пробились! На свою родную базу - Гнилую Жайму. Там, где свой стоит, - ветер не дует... Я успел со сдачей их "общаги" вовремя.
Осталось дело совсем за малым - с золотом разобраться... Всего-то! У федералов, "государственников", сегодня сложилась интересная практика: лицензию, через зад автогеном дали, денег кучу за это, "по-закону", взяли, а дальше - хоть трава не расти! А то, что объект отработан уже, или, как яблоко червяками, поражён хитной отработкой настолько, что там и ловить нечего - не их проблемы вовсе, а коммерческий риск. Рынок гайдаровский, мать его, дивизию! А деньги-то чинуши взяли, как за целое, нетронутое, наливное яблочко... Казённая изба завсегда без окон, без дверей ставится, - в три с половиной кирпича, по-смете... Даже глазомерная рекогносцировка на-натуре показала справедливость этих подозрений. Там, где по казённым бумагам золото ещё оставалось, глубины были уже почти запредельные, обводнённые, а там, где можно было бы штаны золотом подтянуть, всё было давно отработано предшественниками... Всё, копец, приплыли, концы в воду и спросить не с кого.
Когда на участок уже понагнали импортной техники, как под Курскую дугу, думается несравненно лучше. Помимо ломаной заграничной техники, были на участке наши несгибаемые люди, ещё старой, Советской приискательской школы и закалки - механики-механизаторы и дизайнеры природных ландшафтов - горняки. Глаза боятся, а руки делают! Привели-таки они технику из калашного ряда в боевой порядок. Начали, ещё по-морозу, горные работы на россыпное золото... Уже днём на полигоне творилось, что-то невероятное: Вся тайга, и дневная, и ночная, и сумеречная, сбежалась и слетелась на зачерняемую от снега талую площадь. У мышей наступили не просто чёрные дни - это было их тотальное истребление, полнейшее уничтожение и холокост. Лисы в своих, уже облезлых по-Весне, шкурах, ничуть не стесняясь, лавили обалдевшего мыша прямо у зачерняемой кромки, в небольших островках сохранившейся чудом под ножами бульдозеров зелёнки: брусничниках, черничниках и горных ерниках. Ночные совы и бородатые неясыти, а также местные филины, невзирая на день-деньской, ловили и тут же терзали бедного мыша, потерявшего своёго главного защитника - снег. На войне, как на войне: танки отутюжили поле боя, а затем уж настало раздолье авиации... Смерть мышу была повсюду. Бобры, на минуточку, отскочили в своих запрудах, техника по глубокому набухшему снегу к ним ещё пробиться не могла и занималась правым бортом, с которого и несло золото в долину. Какими путями-дорогами тащило благородный металл предстояло ещё выяснить...
С грехом пополам, ещё по глубокому, талому уже, снегу, с боем приходилось выклянчивать экскаватор для проходки редких разведочных шурфов. Получалось выкрутить, с хрустом, на два-три часа в день, не больше, да и то, не каждый день. А, много ты нароешь, наразведываешь, за два часа? Ведь еще подъехать, встать на шурф и потом отъехать с него надо! Снегу кругом было до не могу и донельзя. Первый глубокий шурф, как водится, прошёлся прямо у балка, у порога дома, под чистую воду для промывки. Намеренье было простым и хозяйским: будет вода, нет-ли, а паводок в яму, что Солнца в мешок, словить можно по-Весне. Дальше с шурфами рыскал по правому борту долины. Второй шурф - пусто, третий - пусто, четвёртый - тоже самое. Знаки есть, а золота-то - тю-тю... А полигон-то уже вскрывают... Десять-двенадцать метров глубины. Куда лезем? В никуда?! Строчка шести шурфов со дна глубокой траншеи тоже ничего путного не достала. Пыль золотая, значки. Начальник, молодой директор, интересуется:
- Где нах мля?
- Что нах? Земля?
- Золото мля?
- Какое мля?!
- ???!!!
Показал, конечно, директору, пистон с лучшими знаками, намытыми за две недели из трёхсот проб, для успокоения и удовлетворения его любопытства. Пришлось. Для отвода глаз и гнева неправедного. Откусался, разумеется. Опыт не пропьёшь, не прогуляешь. Но и железные отмазки молнии притягивают... Это были всего-навсего значки, а не золото. Не промышленное золото, баловство. Начальник был ещё полным энтузазистом россыпной золотодобычи, но занимался этим делом совсем недавно, начитался книжек... Суенга на Алтае его сильно окрылила, выдала вместо обещаной на аукционе сотни больше трехсот кило, а это деньги. Коварство и яркие представления золота, "под сладкие грёзы "лёгкого" обогащения" и крах предприятий, лично он в полной мере, ещё не видел... В одну из, изматывающих душу придирок, таких инспекционных поездок на полигон, с психу пришлось залезть на обрушивающийся уже борт траншеи и отобрать "пробу" из выкида, который бросил экскаватор из последних своих сил и возможностей. Подземная вода давила уже траншею со страшной силой, надо было убегать... Пробой, в нормальном смысле понятия "это" никак назвать было нельзя. Жменя. В промывалке, апатично, только для очистки совести, после смены уже, промывал эти несчастные три горстки песков из последнего выкида. Сгущались сумерки...
Есть! Ещё до конца серый шлих с лотка не смыл, а ЕСТЬ! Блескануло. Домывал на-автомате, судорожно. Есть! Есть!! Есть!!! Домыл со всёй своёй возможной прилежностью и тщательностью: маленький самородочек, два жучка и знаки. ЗОЛОТО!!! СТРУЯ! ДОСТАЛИ! А глубина-то в том месте была метров тринадцать, не меньше. Кэйсом, экскаватором, в две с половиной глубины его копания, еле-еле, едва чудом зацепили. С подполочки такой крошечной, на которую и человек-то на две ноги не станет, а будет как журавль, на одной балансировать... Насилу оттуда тот экскаватор достали. Вода... Но, как известно, одна проба - хорошо, но верить-то ей нельзя, - пущай фраера ушастые доверяют, у них голова дурная больше. Пусть направляют фронт горных работ на одну пробу, при таких глубинах, может и свезёт, - подфартит... Всякое на золоте случиться может: Что в шахте, по одному буровому шпуру на раздув жилы можно напороться, что в канаве грязной, - на карст, - "яму милионную" налететь. Надо было оконтуриваться. Разбираться. Утро вечера мудренее. Легко сказать, написать, а попробуй-ка заснуть, даже смертельно уставшим, мокрым и грязным, или, даже в хлам пьяным, когда золото тебе блескануло, поманило... Как в народе говорится: "Силён хмель, сильнее сон, а сильнее сна злая жена, что спать не даёт", так вот, думается, что золото посильней злой жены будет, за ним, коварным, от жён гладких подальше, жилистые мужики, старальщики, завсегда, с заступом и грохотом в обнимку, в тайги непролазные уходили...
Над гнилым, ещё промороженным углом, между гривами гор, из прогалины облаков в долину, выглянула громадная, полная Луна. Диск Луны прочеркнула ночная птица. Стало как-то высокоторжественно и возвышенно, но необьяснимо тревожно и жутко на душе. Тихо-претихо. Ночь ясная. Кому ж не спится в ночь глухую?! Только...
Где-то вдалеке, прямо на дороге, раздался лай какой-то собачонки. Тяф-тяф-тяф... Что это было? Откуда? В такой колдовской час все собаки давно спят - хозяевам их не добудиться! До людей больше пяти километров. Кого, на хер, в три часа по-полуночи, приспичило?! Пешкодралом!!! Волков давеча, следы видели... Голодно в тайге весной! Собачка для волка, что шоколадка, он за её трупом, протащеным по лесной дороге километров десять, точно придёт! Полнолуние в этот мистический час возымело-таки над мертвецки тихой, необычно безветренной долиной, свою полную знахарскую власть. До первых петухов, так сказать, нечистая сила взяла верх под Огромной Луной. Облака таинственным образом куда-то исчезли при полном штиле. Огромным, чистым, нецивилизованным звёздам, и тем было интересно: чего, это там, в этом гнилом углу, вечно закрытом облаками месте, деется?! Над головой, в полном безмолвии, на своём эшелоне, шёл на Восток, резал чудесный, чистый сапфир неба, любопытный реактивный самолёт... Тяф-тяф-тяф... Нет не почудилось, однако! Стало совсем уж не по себе. Собака на дороге, в три часа ночи, вдали от людей, - это было не только очень необычно и опасно, но и неожиданно. Припомнились истории давно минувших дней...
А вдруг, в такое редкое, тихое, яркое, Полнолуние, душа Чёрного Старателя по долине своёй мёртвой рыщет, золото своё от людей живых прячет? Неужто Она отмщения лютого, за кровь свою безвинно пролитую на её золото, желает взять? С любого приискателя! Без разбора. Ей-то, бесплотной, какая разница?! А уж у того, кто к тайне её приблизился, так и подавно... Забрала поди с собой собачку чёрную, с обряда сатанинского прямо... да и идёт криво, ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННО!!! Про Золото-то, То, Охальное, ведь никто ещё, акромя мя, не чует, не ведает - почему-то на старославянско-приискательском подумалось горняку. По всёй Сибири-Матушке, даже дети малые знают: дабы правду знать - надо полной Луной сварить и сьесть чёрного кобеля... С грибами особыми. Месса Сатанаила!, да и только. Вельзевул тёмнорылый, Сатана, ликом чёрный и прекрасный, во Сибири-Азии бледнеет! Тяф-тяф-тяф... Явственно. Ещё ближе. Всё, кар-р-р-ра-у-у-ул!!! начал беззвучно подвывать промывальщик. Тяф-тяф-тяф... Совсем-совсем уже близко. Рядом. У порога. На дороге. У балка. Из оружия в доме, кроме источенного донельзя топора, струмента вовсе не было. Раньше у приискателей, через одного, хоть ревнаганы в кабурах на поясах болтались, на всякий пожарный, так сказать, а нынче-то Ёк! Ёкнулось участковому геологу нервически... Как говорится: "Ни верёвки, ни ножа, ни образа, ни доброго топора - ни задавиться, ни зарезаться, ни тебе помолиться! Нет и хлеба - подавиться..." Эх! Была, не была. Крючок-то на двери, от ветра больше. Взявши в руку этот бесхозяйный топор-сироту, вышел приискатель на свет божий - лунный. Помирать, так с музыкой...
На своротке лесниковской дороги на Хабайдак, в лунном зайчике, сидел нахальный, облезлый рыжий лис. Тяф-тяф... брехнул он последний раз и осёкся. Наглец точно знал, что за его поганую, весеннюю шкуру, ни одна собака и гроша ломаного не даст, вот и щеголял, рванина, ночами по дорогам, - развлекался. Спать уже было ни к чему. В мутном ещё, голубовато-сером небе, над горой, на Востоке резко, лавинообразно светлело. От голубовато-белого до лимонно-жёлтого света. Вышло в серую приземную дымку, волшебное в этот ранний час, низкое, победившее Полную Луну Солнце. Слился с горним краем, трепещущей в утреннем мареве горы, его нижний край. В розовом уже от утреннего света подлунном мире, настал новый серый день... Надо было лезть опять в полигон, в золотую яму.
Холод, сырость и вечно резиновые ледяные сапоги сделали своё чёрное дело: повылезали старые болячки и Его величество - Диабет, отреагировал на них мгновенно - начинавшейся на пальце, от сырости и холода гангреной. Воленс-неволенс пришлось лететь по дороге в Город, так как среди здоровых и молодых, часто больным и старым не место. Вернувшись чуть подлеченным на участок, можно было делать только огромные глаза: Вся система отработки была перевёрнута с ног на голову. Ничего не узнать. Новое горное "руководство", которое якобы прибыло с Колымы и на словах Бога за хер ухватило, мело по-новому. Директор, белого, видать сильно и не видавший, красному был несказанно рад: разогнал куда подальше всех старых специалистов и внимал новоявленным золотодобытчикам - гуру, открывши рот. Гуру прибыли целым семейным подотрядом с "знаменитой" фамилиёй извращенниковых. Глава семейства повёл хозяйство круто, "по-колымски", а может и просто - по-хамски. От общего котла золотые семейники не стеснялись спрашивать себе, отдельно от артели, кусок пожирнее... По-товарищески, так сказать, как старшие братья в поганой семье: гнилая жайма. Початый уже проблемный полигон, они отложили на потом, - пущай с ним бабай разбирается! А они, голубая колымская кровь, отработавшая в своей жизни две россыпи и слыхавшие о третьей, затеяли отрабатывать увальный полигон в стороне от утверждённых и давно отработанных запасов. На одну пробу пошли. По наитию. Хозяин - барин, им с бугра промприбора было куда гораздо виднее. Угораздило же... На новом "полигоне", в невообразимой на таких уклонах размочаленной мачмале, в грязище по колено, было ни пройти ни проехать. Terox-сы 30-ти тонные, с трудом выбираясь из размешанных ими же, подтопленых "песков", по весенней воде таскали непонятный грунт за целый километр к промприбору. Канавкой отвести воду видать горняку было лень.
Извращенников младший, горный мастер андрейка, спешно замывался. Ему нужно было не надо-не надо, а до зарезу, замыться. Во что бы то ни стало! Политический вопрос. Честь семьи, демонстрация колымской крутизны и всё такое, прочее. Люди, которые должны были всю эту промывку обеспечить, его интересовали, точь в точь, как малоценные, быстроизнашиваемые запчасти и принадлежности - расходный материал. На прибор, в мониторку, пройти мог или горный козёл, или такой же неравнинный снежный баран-толсторог. К будке мониторщика и ко всем обслуживаемым узлам промприбора были протоптаны узкие, грязные, козьи тропки, - шаг в сторону и всё! Помощи нового горняка в доставке к своёму уединённому дому ждать не приходилось, надо было, что-то предпринимать, было уже достаточно темно. Выручил Глава местной администрации по прозванию Крымок, вовремя подвернувшийся мне на своёй видавшей виды Ниве. Переправившись с ним через набиравший силу весенний водоток, при дальнем свете фар, насилу нашли дорогу к жилищу: ну всё изрыто-перерыто, всё новое, колымчанское. Обстановка на полигонах меняется каждый день, а меня не было две недели. Конечно, на Севере-то по мерзлоте ходишь, всё твёрдо до-поры, а здесь мачмала, бичмала и куча-мала... Свинорой, одним словом! Уже в кромешной темноте разжёг огонь в печке и расположился на ночлег.
Наутро обстановочка прояснилась, но не облегчилась - я был отрезан от внешнего мира полностью: здоровья нет, мою накатанную дорогу напрочь перекопали, набирало силищу весеннее половодье, мобильной связи нет, а до людей на промприборе мне просто-напросто не дойти. Скорость воды в ручье, вольно летящем прямо через дорогу с горы, была больше проходимой на ногах. По такому потоку и рафт не проскочил-бы. Быть смытым этим потоком в глубоченный разрез талой воды - такая перспектива мне вовсе не улыбалась. В доме ни хлеба, ни сахару, а я на длинном инсулине! Меня в предпромывочной суете просто забыли, оставили, как журавля с перебитым крылом. С гипертонией и диабетом, на недолеченной ноге. Научная организация труда и промышленная безопасность вместе! Что такое диабетическая кома, кто знает, тот врагу не пожелает! Я же за два дня "гипанул" и "кризанул" аж целых три раза...
Вытаскивали меня с того света мои пернатые друзья. В полуобморочном уже состоянии увидел, как семь ласточек-касаток устроили целый хоровод у меня под потолком. В довольно тёмном помещении они летали по какому-то своёму светлому кругу, не больше метра, едва не соприкасаясь крыльями! Грудка-то у деревенской ласточки светлая, вот и сливалась она на тёмном фоне в единый светлый нимб. В глазах у меня тоже было темно. Я такое явление Природы видел первый раз в своёй кончающейся без сахара, голодной, полевой жизни. У каждой пташки свои замашки.
Надо было, что-то срочно предпринимать, а сил-то не было никаких. Сообразил поджечь валявшуюся на пригорке брошеную кразовскую резину. Набрал из печки ведро раскалённых угольев - запалил сигнальный "костерок". Кто знает, как горит комплект резины совка, тот скажет: красно-оранжевое пламя до неба и чёрный дым при ясной погоде стоит километровым столбом, не рассеивается, его за пять километров видно будет, а до промприбора и полкилометра полосы препятствий не наберётся. На Таймыре, на такой сигнальный огонь, вертолёт бы аварийно-спасательно подсел, узнать, как дела, а тут, ну абсолютно никакой реакции.
На второй припадок залетели только две ласточки, но он, на удивление, прошёл легче и быстротечнее. Третьего дожидаться я не стал, такие штуки прохо кончаются. В промывалке нашёл старые драные сапоги и ласкину заначку - погрызенную печенюшку. Шатаясь, словно пьяный, пошёл к людям. Разлившийся дикий ручей форсировал на подножке самосвала. Хорошо не угодил под колёсико, метров двух в диаметре. У прибора силы меня оставили, видимо печенье догорело, и я лёг прямо на землю у тропинки. Я понимаю, что видок у меня был такой, что краше в гроб кладут, но поинтересоваться-то хотя бы надо? В вахтовку мне помог забраться добрый человек. И в Кемерово люди живут. Колымский андрейка извращенников, организовывавший свою промывку, раза три проходил мимо, но не подошёл, не досуг было видно, гнилая жайма. Первая его съёмка с нового полигона была 22 грамма, потом, до полной отработки его полигона, тоже не больше 200. Для трёх бульдозеров - катаров, пяти тяжёлых, до 5-ти кубов, японских экскаватров и трёх американских самовалов с погрузчиками и трелёвщиками, этого металла и на соляру с маслом не хватит! В посёлке извращенников старший не позволил даже на полу в балке отлежаться. Отходил я, как собака, под балком до вечера. Дядя витя был видимо абсолютно уверен, что это мои многодневные корчи с похмелья и проявлял строгость начальника, хотя я его подчинённым никак не являлся. Забредя наконец в столовую, выпить стакан сладкого чаю с куском хлеба, я поинтересовался: не медицинское-ли у него образование, чтоб диагнозы ставить? А может юридическое?! За оставление человека в опасности уголовная статья предусмотрена. А у тебя, даже аптечки не было ни одной, на вверенном участке, начальничек, всёй своёй гнилой жаймы! С таким человеком механизаторы просто побоялись связываться, они ведь с шума дизельного кормились, а не с золота, артельно добытого.
С грехом пополам, с помощью добрых людей и подоспевших из города родственников, еле-еле, насилу преодолел эти несчастные 250 км до Города. Скорачи оказали экстренную помощь и на участок я вернулся только через месяц. От семейства щенниковых на промывке прижилась только довольно мерзкая собачка, щеня, сучка... Она развлекалась тем, что давила вокруг промприбора всё живое. Голодной её назвать никак не получается, как сыр в масле каталась. Семейку списали с корабля напрочь "за успехи в боевой и политической". На старый полигон вернулась с горными работами прежняя команда и направление на "ураганную" пробу оказалось верным. Стали выходить уже килограммовые съёмки за сутки, а там добрались и до глубоченной "милионной ямы" в два пуда весом. Я выкопал у "своёго" балка экскаватором, точно круглый прудок, соприкасающийся с зумпфом для воды - получилась симпатичная, разноглубокая восьмёрка. Завёл туда чистую воду из нагорной канавы. Её тут же заселили пищуги и хайруза сеголетки. Может, Бог даст, когда туда придётся вернуться в качестве туриста, там думается ещё ямка есть... Я для этого зарубку памятную на себе оставил: пальчик на правой ноге потерял. Ать-два, левой!
Дописывалось в ночь сверхполнолуния
03-04 декабря 2017г. с 03до 07 часов.
г.Норильск -12ОС Материковский снежок
Э2рd