Все видели эту любезность,
Все слышали радостный смех,
Он старался для всех быть полезным,
Он был лишь опорой для всех.
Все помнили его сострадание,
Как он людям всегда помогал.
Ничего не просил за старание.
Всех любил он и точно не врал.
Никто не слышал его просьбы о помощи,
Никто не видел его слез и потерь.
Не видели так же и горечи,
Точнее, видеть никто не хотел.
«Как же так, - думал он, - может быть?
Я же руку им всем подавал,
Как все это могли позабыть?
Я же душу за них бы продал!»
И больше здесь смех не уместен.
И стал человек этот груб.
Поклялся, что любезность и честность
Никогда не сойдут с его губ.
Улыбка превратилась в оскал,
Он стал одним из озлобленных тел.
Никто не видел, как он умирал.
А, может, видеть совсем не хотел.