Ваня поджег сигарету и затянулся. Матери дома не было, а значит, грех было не воспользоваться возможностью курить, не слыша её до чертиков раздражающих нравоучений. Прикрыв глаза короткими, светлыми ресницами, он с упоением вдыхал ядовитый дым. Сотни мыслей вертелись в его голове, одна чернее другой. Дым разогнал их всех по углам, раскидал неряшливо, хаотично. Ваня знал, что они вернутся. Как вещи, скомканные и брошенные в шкаф торопливой рукой мальчика, не успевающего убраться в комнате к маминому приходу. Стоит приоткрыть дверцу – они тут как тут, снова заполонили пространство – спутанные, помятые. А шкаф открыть придётся, как ни крути, нельзя же до конца своих дней ходить голым.
Хриплый мужской голос, внезапно прозвучавший за спиной Вани, заставил того невольно вздрогнуть и на секунду приоткрыть глаза.
— Ты бы вот дверь на балкон прикрыл, а то вся изба дымом провоняет. Светочка ругаться будет, оой.
Ваня ничего не сказал, выдохнул дым и, покрутив в пальцах курящийся фильтр с остатками табака, безжалостно ткнул его в карниз, после чего тот скатился в бесконечный полет с седьмого этажа.
— Мне плевать, — процедил Ваня сквозь зубы и, закрыв окно, повернулся к собеседнику.
Им оказался мужчина. Ростом он, мягко говоря, не вышел – стоя около барного стула, он едва доходил ему до сидения. При этом черная с проседью борода волочилась за ним по полу. Из-под бороды виднелась нормальных размеров футболка, рукава которой доходили ему до локтей, а подол спускался ниже колен. Из-под футболки торчали бахромчатые края потрепанных джинсов, а завершали образ красные тапочки сорок пятого размера, превосходившие размер ног их обладателя почти в два раза.
— Еще и холода в избу напускал, — поежился бородатый и зашаркал с балкона прочь, пытаясь укутаться в собственную растительность, — Эх, забрались незнамо куда, выглянешь в окно – ни травки, ни жучков-паучков не видно, одни эти голые серые коробки повсюду весь горизонт заслонили. Ни печи в этих квантирах, ни чердака, ни подпола, где жить то старому домовому прикажете, а? Мыкаюсь по холодным углам, ладно в бане хоть пол теплый какой-то сделали, и то теперь как бездомный на полу сплю – разве дело? А как кому ночью приспичит нужду справить – меня старика…
Ворчание затихло где-то в соседних комнатах, спустя минуту послышался звук спускаемой воды в туалете, а затем шарканье тапок и звон посуды.
Ваня уже давно не обращал внимания на брюзжание духа. Домовой Доброжир был недоволен продажей старого дома на окраине города и покупкой квартиры в многоэтажке. По его словам, в стенах той несчастной халупы осталась вся его жизнь: любимая печь, соседи домовые, бездомный кот Виталий, регулярно околачивавшийся рядом с домом в ожидании миски молока с щедрой подачи Доброжира. Оставаться с новыми хозяевами он не хотел, ибо было подслушано, что дом покупается под снос, так что пришлось доброму духу переезжать. Теперь старик не мог даже выйти из дома без Ваниной помощи, так как не имел ни малейшего представления о лифтах и домофонах, а также ему никак не удавалось сдвинуть с места тяжеленную дверь в подъезд. Да и самопроизвольно открывающаяся входная дверь наверняка бы обескуражила пожилую консьержку и прохожих, так что даже самый невинный выход домового в свет не обошёлся бы без неприятностей.
Ваня собрал волосы на затылке в пучок и упал на кровать, шумно выдохнув. С потолка на него угрюмо смотрела пожилая советская люстра. Её тусклый свет едва заметно отражался в оконном стекле, затуманенном сизыми сумерками. Там же Ваня увидел мутные очертания светловолосого паренька в клетчатой рубашке и изодранных джинсах. Внезапно мысль, томная, навязчивая, но в то же время ускользающая при первой же попытке обратить её во что-то реальное, туповатым остриём прошлась по сердцу. Это же он, там, в окне, с расплывающимися контурами, неявный, неосязаемый, призрачный, с отражением плафона вместо лица. Пародия на личность без будущего и без прошлого.
Снова зашаркали красные тапочки. Звук замер с появлением в оконном отражении Доброжира.
— Ваня, — начал домовой и тут же осёкся. Постоял немного, переминаясь с ноги на ногу, погладил бороду, вздохнул, пошарил глазами по комнате, словно пытаясь найти причину Ваниной грусти. На цыпочках, так, чтобы его тапочки шаркали чуть менее раздражающе, он прошел и сел на кровать, сцепив узловатые руки на коленях.
— Я не пытаюсь вмешиваться в твою жизнь, но тебе нужно.. как это.. двигаться дальше.
Ваня все также молча стоял напротив окна, ни одна черта его понурого лица не дрогнула.
— Я понимаю, как больно терять близких, все через это проходят, сынок. Рано или поздно. Но теперь у неё свой путь, а у тебя свой, и ты..
— Замолчи! – рявкнул доселе спокойный Ваня и, застыдившись, добавил, — Пожалуйста. Она жива, понимаешь? Я знаю это. Знаю и ничего не делаю, ничего не могу сделать.
Снаружи по металлическому карнизу мелко застучали первые капли дождя. Дувший через форточку ветер закружил в танце сероватого цвета тюль.
— Юля пострадала из-за меня! Я рассказал ей о вас, потому что просто не мог выносить это в одиночку. Ваш мир чудовищ затянул её как в воронку!- Доброжир было открыл рот, чтобы парировать, но Ваня остановил его, повысив голос. Он говорил все громче и запальчивее, словно боясь потерять нить потока слов и эмоций.
— В тот день я видел огромного кота. Прямо перед тем как потерять сознание. Он прыгнул на ветку, и она прогнулась под ним, да что там говорить, все дерево качнулось! Кот принадлежал вашему чертову миру, и это очевидно! – Ваня утёр рукавом слюни, невольно брызнувшие у него изо рта, — А знаешь, что злит больше всего? Осознание того, что я, казалось бы, в курсе всего, я знаю больше, чем все остальные: полиция, родственники, друзья. Но я бессилен, и сижу сложа руки, потому что знаю, что поиски и следствие, которыми занимаются все вокруг, не имеют никакого смысла. Я знаю правду, но она настолько нереальна, что в нее никто не поверит.
Доброжир невольно вздрогнул, услышав громовой раскат, взглянул в окно. Дождь шумно падал на карниз и стекла, потоки воды стремительно рисовали на окнах разводы. Резкий порыв ветра швырнул подол тюли на середину комнаты. Домовой, запутавшись бородой в занавеске, выругался, кряхтя, слез с кровати, чтобы закрыть форточку. Ваня почувствовал себя неуютно, когда шум дождя вдруг оказался вне пределов слышимости. Вода, падавшая с неба, всегда успокаивала его и, казалось, придавала сил. Теперь он вдруг весь обмяк, взгляд его серых глаз снова скользнул по отражению в черном квадрате окна, выхватил усталую, сутулую фигуру. Он приблизился к стеклу, стараясь разглядеть дождь через собственное отражение. Капли стекали по его волосам, но они оставались сухими, вода заливала лоб, глаза, щеки, падала на одежду, но не мочила ее.
— Оставьте меня в покое или объясните, кто, черт возьми, я есть!
Ваня вышел из комнаты, хлопнув дверью. Со стены упала фотография кареглазой девушки с длинными, темными волосами, с невысокого лба спускалась одинокая белоснежная прядь.