Герой Советского Союза, в прошлом полковник боевой авиации, прошедший афганскую войну, советник Президента РФ, отважный летчик, штурман, а с 2016 г. православный монах Киприан (Валерий Бурков).
Трудностей в жизни этого человека было просто не счесть. Несколько раз он находился на грани гибели, терял близких, долгие годы сражался со своими же бесами и страстями. Но преодолел он эти трудности.
Валерий БУРКОВ (монах Киприан). Родился в 1957 году 26 апреля в Шадринске (Курганская область). В 1978-м окончил Челябинское высшее военно-авиационное училище штурманов, служил в дальней авиации.
1984 год - участвовал в боевых действиях в Афганистане. В апреле 1984 года был тяжело ранен, потерял обе ноги. В 90-е сделал блестящую политическую карьеру, был советник Президента РСФСР по делам инвалидов, депутатом. В октябре 1991 года ему присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». А потом - Бурков пропал. Исчез из публичного пространства. С 2009 по 2016-й - словно дыра в его биографии. Вернулся в 2016 году - уже как инок Киприан.
На вопрос, что произошло за эти годы, отвечает: «Я учился быть христианином».
Беседу с Героем Советского Союза, иноком Киприаном, ведут Валерия Михайлова, Виктор Аромштам, Владимир Нордвик.
"Готовясь к встрече с иноком Киприаном (Бурковым), - говорит Валерия Михайлова, - изучив интервью прошлых лет, погрузившись в военные, афганские песни, которые сам писал и исполнял Бурков, я ожидала увидеть, наверное, совсем другого человека. Валерий Анатольевич принял постриг совсем недавно, летом 2016 года, и большую часть своей жизни он все-таки - военный, офицер, политик.
Нас встретил исполинского роста человек, с лучистыми глазами и седой бородой - так что наш оператор забывался и норовил-таки взять у него благословение как у священника: мирского в этом облике почти не осталось. И к слову, ни за что нельзя и подумать, что отец Киприан уже более 20 лет ходит на протезах!
Монашество стало логичным продолжением жизни Героя Советского Союза, но вместе с тем - это уже совсем другой человек. Уже не тот, который получал высшую военную награду, медаль «Золотая звезда», в 1991 году..."
Война - противоестественное явление
«Путь человека к Богу, - рассказывает отец Киприан, - идет через всю жизнь. Христос сказал: «Се, стою у дверей и стучу. Если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и с ним вечерять буду». И вот таких «стуков» в моей жизни было много, причем явных».
Одним из самых серьезных поводов задуматься, переосмыслить жизнь, конечно, стала война.
…Однажды ему, молодому офицеру, выпускнику Челябинского высшего военного авиационного училища штурманов, приснился сон: как он подорвался на мине. Казалось бы, хуже не придумаешь. Бурков поделился этим сном со своим товарищем. «Не дай Бог! Лучше застрелиться», - сказал он тогда…
1979 год. Начинается война в Афганистане. В составе ограниченного контингента советских войск в страну уехал полковник Анатолий Иванович Бурков, отец Валерия. В октябре 1982 года домой придет известие о его гибели: Бурков-старший спасал экипаж подбитого вертолета, сам был подбит, сгорел вместе с Ми-8, но экипаж остался жив.
Орденом Красной Звезды Анатолий Иванович Бурков (31.03.1934-12.10.1982) был награжден посмертно.
За две недели до смерти он написал жене последнее письмо, действительно прощальное, завещание, в котором он вспомнил абсолютно всех. Оно в стихах, и именно в этом письме указано, как он погибнет: сгорит.
«С отцом, - говорит инок Киприан, - мы были друзьями, хотя тоже непросто к этому пришли. Было разное, был я и непослушным, и разговоры с отцом в тот период, ненавязчивые с его стороны, помогли мне встать на правильный путь. Потом я поступил в военное училище, пошел по стопам отца, и с тех пор мы с батей были именно друзьями. Я считаю, это огромное счастье, когда сын и отец – друзья.
Он Отец всегда, хотя не был верующим человеком, говорил: “У тебя есть две задачи в жизни – познать себя и победить себя”.
Валерий Анатольевич в армии - с середины 70-х, получив высшее военное образование, служил на Дальнем Востоке, а после смерти отца - буквально вырвал у командования разрешение лететь в Афганистан, хотя по состоянию здоровья мог не лететь. Кто-то думал - едет мстить, а на самом деле он ехал, потому что обещал отцу приехать - в их последний долгий разговор.
- Когда сегодня спрашивают, где служил, начинаю перечислять: под Кабулом, Кандагаром, Шиндандом, Джелалабадом, Баграмом, Газни… В авиационном училище на физподготовку особенно не налегали. Кроссы мы, конечно, бегали, но налегке. Гимнастерка — самое тяжелое, что было на нас. А в Афгане — полная боевая выкладка: на голове — каска, на плече — автомат, за спиной — 23-килограммовая рация и вещмешок. Да постоянно в горку карабкаешься. Первое время думал: не выдержу, сломаюсь. Потом втянулся. Правда, каску и бронежилет с собой не брал. Пуля из автомата все равно пробивала броню, только лишняя тяжесть. Да и маневренность теряешь, а в нашем деле важна мобильность. Мы оказывались главной мишенью. Ни один боец из моей группы, в которую входило пять человек, не ушел целым, все получили ранения разной степени тяжести. Потери среди наводчиков всегда были большими.
К слову, я чуть не погиб на первой операции, поскольку не различал звуки выстрелов, не понимал, по кому бьют. Мы сидели на краю арыка и разговаривали. Когда раздалась пулеметная очередь, я не упал в воду, а стал поворачиваться в сторону источника огня. И увидел, как бойцы перепрыгивают за дувал — только пятки сверкают. За спиной услышал крик: «В арык! В арык!» Долю секунды еще колебался: январь на дворе, вода ледяная. Спас инстинкт выживания. Плюхнулся в арык и еще в полете заметил, как пули вспарывают место, на котором сидел мгновением раньше. Тут уж я погрузился в воду так, что снаружи лишь нос торчал…
К войне как таковой отец Киприан относится однозначно: это не игра, не место, где играют мускулами, а вещь страшная, глубоко противная человеку:
- Когда во время первой боевой операции я увидел убитых и раненых, я вам скажу, меня мутило, тошнило, в общем, было очень неприятно. Война - это психологическая травма в любом случае, потому что ты каждый день видишь смерть, кровь, трагедии. Хотя к смерти привыкнуть нельзя, но все равно включается какая-то внутренняя защита, и ты по-другому начинаешь воспринимать происходящее. И на войне ты постоянно стоишь перед выбором: преступить нравственный закон, Богом в нас вложенный, или нет.
Как-то Бурков не остался в стороне, когда можно было бы и остаться - спас от смерти человека:
- Война есть война, схватили душмана, оказалось, что вроде это никакой не душман, обычный афганец, но чтоб не таскать его с собой и не сомневаться, враг он или не враг, отпускать его или нет (а врага отпускать нельзя и таскать за собой тоже опасно), начальство решило «пустить его в расход». Бурков не дал этого сделать командиру батальона, к большому облегчению самих солдат, которым был отдан соответствующий приказ. До сих пор он считает, что это его единственный в жизни, на войне настоящий поступок.
- Любой военный ненавидит войну. Нет людей, которые ненавидели бы войну больше, чем военные, особенно те, кто уже повоевал. Я бы никому не пожелал поучаствовать в боевых действиях. Это очень тяжелое дело, противоестественное.
Вещий сон
В ходе очередной Панджерской операции на горе высотой 3300 метров, молодой майор подорвался на мине:
- И подорвался, кстати, недалеко от места, где погиб отец. В том же Панджшерском ущелье, только весной 1984-го. Я шел с полком, которым командовал Лев Рохлин, Царство ему небесное. Мина оказалась самодельная, напичканная гвоздями, поэтому тяжелое поражение было. Правую ногу сразу оторвало, а в левую вошли все эти гвозди и сделали из нее месиво. Потом, когда меня тащили к вертолету, я думал: лучше бы ее сразу оторвало, потому что она ни на чем болталась. Я был в сознании, в это время сам управлял авиацией. Так меня, кроме авиации, никто не заберет. Если я буду без сознания, никто не сможет завести их здесь на посадку. Я на то и находился в рядах сухопутных войск, чтобы управлять авиацией, в том числе эвакуировать раненых, убитых, больных.
Пока лежал на скале, ждал помощи, переживал и думал об одном: как мама все это переживет? Сначала отец погиб, теперь сын подорвался - как она это вынесет? У меня даже песня посвящена моему ранению, точнее, тем людям, благодаря которым я остался жив. Солдатик, который был рядом со мной, чуть не плача, на моих глазах разорвал тросик на три части (нечем было перекусить), так за меня сильно переживал, и наложил жгуты.
Вертолетчики-ребята… Там негде было сесть, даже зависнуть было фактически невозможно: острая вершинка и нисходяще-восходящие потоки могли вертолет просто перевернуть и бросить в пропасть. Я, честно говоря, не верил, что меня смогут забрать. И когда ребята подходили, я управлял ими при заходе на посадку, сразу им сказал: «Вы сами смотрите, потому что нет никаких условий даже для зависания». Я лежал, показывал левой рукой (правая у меня была ранена), потому что им не видно под собой. Я показывал: «ближе, ближе», потом: «стоп!». Они очень близко подошли. Я помню их лица: настолько они были сосредоточены на управлении вертолетом. Просто чудеса пилотирования. Вот где настоящее мужество и профессионализм!
Потом меня подняли в вертолет, правда, не без проблем получилось. Металлическая лесенка, которую прицепили к вертолету, электризуется от работы винтов, и, когда я ухватился левой рукой, меня ударило током, причем так сильно, что бросило на камни: ребята не удержали. В глазах все помутилось, но ничего, пробормотал: «Ребятушки-солдатушки, больше не роняйте только». Второй раз такого удара уже не было: не успел наэлектризоваться вертолет. Вообще, такая эвакуация запрещена, потому что может просто убить током.
Потом полетели в Кабул, в медсанбат. Причем меня не в госпиталь повезли, а именно к тому хирургу, который на весь Афганистан считался самым лучшим. Ребята про него так говорили: «Если Кузьмич скажет, что надо голову отрезать и снова пришить, соглашусь». Он сам так мне говорил: «По всем законам медицинской науки ты жить не должен». Заснял всю операцию на слайды, и потом, когда он защищал свою докторскую диссертацию, я у него фигурировал как главный элемент: жить-то не должен, а все-таки жив остался. И руку он мне сохранил. Рука уже не работала, и ее собирались отнять, но он за нее поборолся и восстановил кровообращение. Рука еще восемь месяцев фактически не работала, чуть-чуть пальчики шевелились.
Всем этим людям и солдатику, и ребятам-вертолетчикам, и врачам, Владимиру Кузьмичу прежде всего, – низкий поклон за то, как они боролись. Действительно, сам погибай, а товарища выручай. Всю свою душу и сердце, и профессионализм направили на то, чтобы спасти другого. Вот это, наверное, и есть главное и самое ценное на войне: сам погибай, а товарища выручай. Это опять заповедь Божия: нет больше той любви, чем жизнь отдать за други своя.
Госпиталь
Госпиталь, три клинические смерти, врачам чудом удалось сохранить офицеру руку, ноги пришлось ампутировать.
- Если верить медицинской науке, я давно должен был помереть. Дело не только в ногах и руке, которую тоже чуть не отняли. У меня после сложной операции произошло кровоизлияние в легкие. Едва на тот свет не улетел, реально отходил. Сначала ввели раствор, температура тела поднялась до 41 градуса, запекшаяся кровь отмокла, и ее отсасывали шприцом.
Когда я утром после ранения очнулся, лежал под простыней, правая рука в гипсе, левой рукой снял простынку, смотрю - там остатки ног загипсованы. Передо мной вдруг возник образ Алексея Маресьева, летчика Великой Отечественной войны. Я подумал: "Он летчик, и я летчик, и я тоже советский человек. Почему я должен быть хуже, чем он? И рукой махнул: ерунда! Новые ноги сделают!" И - как отрубило: я больше не переживал. Был абсолютно уверен, что останусь в армии, вернусь в боевой строй.
В один из дней, когда Бурков был уже на протезах, приехал тот самый товарищ, с которым он поделился когда-то своим страшным сном: «Ну что, - говорит, - стреляться будешь?» - «Нет, ты что!»
Сон оказался вещим, и это был тот самый «стук» из иного мира, потому что такие совпадения наводили на вопросы: откуда такая информация, которая вдруг сбывается? И свет в конце туннеля, который он видел во время клинической смерти - откуда это все?...
- Отец Киприан, неужели ни разу не задавались вопросом: за что вам это?
- Нет. Хотя в песне задавался, но это, скорее, образно: «Да за что же вы так меня, боги? Лежал я распятый на голой скале, стиснув зубы и сжав свои нервы». Нет, не было таких переживаний. Я же поехал в Афганистан осознанно, понимал, чем там может закончиться моя служба. Но вот служба и закончилась. Отец погиб, сын потерял ноги - для чего? Бурков потом ответил сам себе на этот вопрос, написал песню: «Что же я сумел понять, как ответить, что сказать? Да, за счастье ребятишек, пусть чужой страны детишек, стоит жить и умирать».
Для офицера служба есть служба, долг есть долг, он и его отец были так воспитаны: «Родина сказала: «Афганский народ нуждается в помощи», - и мы ехали помогать афганскому народу».
Никогда не думал, что так можно рыдать.
Афганский период заканчивался. Война, - говорит инок Киприан,- при всех ее ужасах дала ему внутренний стержень, которого не было раньше. Он рассказывает о переоценке всей жизни, которая там произошла. Вспоминает о людях, которые жертвовали там собой:
-Я вам простой пример приведу, он красноречивей любых описаний. Это произошло на боевой операции. Наши саперы, как полагается, шли впереди, и случилось так, что духи выскочили из-за дувалов прямо перед ними и в упор открыли огонь. Командиру, старшему лейтенанту, с которым мы только вчера чай пили, разговаривали, пуля попала в живот. А сержанту, который шел рядом с ним, полчерепа снесло - мозги просто наружу. И в таком состоянии он все равно оттащил своего командира, и только после этого умер. По сути дела, он не дал его добить, а сам погиб.
Отец Киприан признается, что после войны стал сентиментальным - прорвались эмоции, которые там волей-неволей пришлось сдерживать.
- А Вы плакали когда-нибудь?
- В связи с войной или с чем-то мирским - не плакал. Но на похоронах отца разрыдался, когда читал его прощальное письмо и дошел до строк:
Не жалей меня мама, я не страдаю,
И не трудная жизнь у меня,
Я горел, я горю и сгораю,
Но не будет стыда за меня.
Но потом рыдания, и гораздо большие, у меня были связаны с Богом. Я в жизни не думал, что так можно рыдать - целый потоп из души шел, очистительный потоп...
…Очень важно никогда себя не жалеть. Даже тогда, будучи вне Бога (хотя я никогда не отрицал существования некоего Высшего Разума, но далек был совершенно), я был уверен, что человек очень многое может, почти все, но тогда я, естественно, завышал возможности, считая, что все может. Моя любимая поговорка была: «Вера горы двигает». Это сказал философ Демокрит, но опять-таки о вере. И еще о мужестве: «Мужество делает ничтожными удары судьбы». Уже потом, в госпитале, когда мы в палате дискутировали на эту тему, я подумал: ничтожен для меня этот удар судьбы или нет? Ничтожен! Я же не переживаю, верю, что останусь в армии. Один только был вопрос: я не знал, как на такие ранения реагируют девушки, потому что тогда был холостяком. Но потом убедился, что нормально реагируют, поскольку для девушек тоже главное не ноги, а сила духа в человеке.
Конечно, потом, когда я лежал в госпитале и сам стал вставать на протезы, то понял, что в фильме об Алексее Мересьеве еще мало показано, насколько тяжело вставать на ноги вначале. Даже тридцать минут просидеть в протезах тяжело: ноги начинают ныть, и в конечном итоге ты их снимаешь. Но организм потрясающе устроен Господом, человек ко всему может привыкнуть. Вопрос лишь в том, хватит ли сил выдержать эту борьбу. Мы не можем себя не жалеть, это заложено в человеческую природу. Никто не хочет терпеть боль и физические страдания. Я пытался привыкать к протезам ночью. Думал: сон все равно когда-нибудь сморит. Дико уставал, но результата не добился. Сплошная мука.
Стал заставлять себя ходить днем. Без помощи костылей. До сих пор не умею ими пользоваться. Сажал кого-нибудь в кресло-каталку, а сам пристраивался сзади. Толкал и держался одновременно. Народ смеялся: битый небитого везет. Так мы и кружили по коридорам госпиталя. Научился держать равновесие, на том этапе это было самым важным. И еще проблема: не ощущал расстояние до пола, особенно в темноте. Это сейчас прикасаюсь к педали тормоза или газа и все чувствую, как живой ногой. А раньше хоть дави, хоть не дави — ноль эмоций. А потом, когда я гулял по госпиталю, то понял, что надо бежать из него, потому что всегда есть возможность присесть, отдохнуть, и ты себя жалеешь. Как бы ни заставлял себя, а все равно себя жалеешь.
Я попросился в отпуск на полтора месяца и отказался от сопровождающего. У меня был день, когда я впервые был на протезах всю ночь в поезде из Москвы в Питер, не снимал, потому что было как-то неудобно перед людьми. Ноги утром были как деревянные, я их просто не чувствовал. А в середине дня приехал к друзьям, но их дома не оказалось. Жили они на окраине города, новый район, и не было близко ни автобусной остановки, ничего (туда-то я на такси доехал, а там даже такси было не поймать), еще и снег повалил… Я пошел искать остановку, а это далеко. И в один момент я просто остановился, не мог сделать больше ни шагу.
И помню, у меня было такое состояние: в глазах слезы, смотрю: «Где бы упасть? Присесть хотя бы ни минутку! Неужели так всю жизнь?» Ну а деваться некуда. В общем, каким-то чудом (с этим чудом опять все ясно – с Божией помощью) сделал шаг, второй, третий. К вечеру я был немножко как выпивший, так все у меня шумело, я был веселенький такой, но уже не замечал ничего в ногах.
И ситуация переломилась. Уже через неделю на Украине, куда приехал в санаторий, врач в приемном отделении не понял, что у меня вместо ног — протезы. Думал, хромаю после ранения. Как же я ликовал в тот момент!
А еще через месяц знакомые мужики позвали в ресторан. Пока все плясали, сидел за столом. Потом какая- то дивчина пригласила на танец. Мол, что вы скучаете в одиночестве? Отказать — значит обидеть человека. Встал и пошел. Без палочки. Не будешь же с ней вальсировать, правда?
Когда вернулся в Москву, плясал так, что у протеза отвалилась стопа, резьба сорвалась! За полтора месяца я избавился от палочки. Отложил и ни разу не взял в руки. Ходил, и люди хромоту не замечали.
Наступает 1985-й год. Валерий Анатольевич Бурков Приехал в главный штаб ВВС к кадровику: «Готов к дальнейшему прохождению службы». Говорит: «Садись, в ногах правды нет». Отвечаю: «Уменя и ног нет». Не поверил, заставил показать. «Ты на протезах?!» Водил потом по кабинетам, демонстрировал коллегам как диковинку…
Вопрос о возвращении в строй решился автоматически:
- Я просился в Афган, мотивируя тем, что хочу поделиться с молодыми полученным опытом. Мне сказали: изложи идеи на бумаге. Ну, я и написал. Заметки показали главкому ВВС, и он распорядился: «В Академию имени Гагарина его, раз такой умный!» И я на три года сел за учебную парту…
И встречает свою будущую жену - Ирину. После первого курса они поженились. Журналисты как-то расспрашивали Ирину, долго ли Валерий за ней ухаживал, на что она сказала: «Да вы что! Это я за ним полгода ухаживала, чтоб он поверил, что я буду хорошей женой». И Бурков сдался, поверил.
Пройдут годы, и жена даст свое согласие на постриг Валерия в монахи.
А Господь стучит в двери...
1991-1992 годы. Валерий Анатольевич занимается проблемами инвалидов в качестве председателя Координационного комитета по делам инвалидов при Президенте России, с 1992 по 1993 годы работает советником Президента по вопросам лиц с ограниченными возможностями. Отставание в этой области немалое, многое приходится начинать фактически с нуля. Например, то, что мы сегодня знаем, как «безбарьерное пространство», закладывалось именно тогда.
А Господь стучит в двери... Однажды Валерий Анатольевич возглавляет делегацию, которая направляется на конференцию по проблемам инвалидов в Рим. В состав делегации включен также митрополит Питирим (Нечаев). В свободное время владыка рассказывал Валерию о православии, о его отличии от католицизма, водил по храмам - католическим и православным, они много беседовали. Но, как говорит отец Киприан, в одно ухо влетело - в другое вылетело. Была и встреча с патриархом Московским и всея Руси Алексием II, так что «стуки были ого-го какие!».
Я услышал Господа
— А как вы пришли к Богу, отец Киприан?
— Господь каждого ведет к себе своим путем. Первым посланцем Господа для меня стала бабушка-соседка из деревни Повалиха Алтайского края, куда я приезжал погостить еще дошкольником. Эта пожилая женщина всегда ходила в черном одеянии и не выпускала из рук Библию. Однажды я спросил: «Что она делает?» И услышал в ответ: «Молится. С Богом разговаривает». Я не понял смысл фразы, но захотел прочесть загадочную книгу. Как ни странно, желание осуществилось лишь в 2010 году. Весь Великий пост то и делал, что читал Библию. Сначала Новый Завет, потом — Ветхий.
Первый признак оздоровления души — видение грехов своих. Бесчисленных, как песок морской. Господь вывел меня на финишную прямую в 2009;м, хотя крестился я пятнадцатью годами ранее, в 94;м. Тетя Галя, сестра отца, неожиданно предложила: «Давай мы тебя, Валерка, крестим!» Ну, я и согласился, не видя причины для отказа. Конечно, я не был готов морально. Да и тетя совсем не религиозный человек.
Не знал я и того, что, повесив на шею крест, объявил войну бесам, будучи не лучше их. Вот они и сунули меня физиономией в грязь. За пять лет извозили по полной программе.
Тогда, в 99;м, я, конечно, приписал случившееся своей воле и твердому характеру. Мол, Бурков слово держит. Сейчас-то знаю: настоящая зависимость не от водки, а от бесов, которые используют человеческие слабости. Что говорит человек, когда деньги на бутылку просит? «Братан, помоги! Душа горит!» Так и есть: телу плохо, а горит душа. Ее и надо спасать. В аду не похмелиться, душа будет гореть вечно…
Словом, Господь еще раз остановил меня в грехе…
- Как воспринимать Ваше видение при клинической смерти?
– Правда, сначала не знал, что у меня была клиническая смерть. Узнал об этом спустя три года от военного хирурга, который оперировал меня в Афганистане, – Владимира Кузьмича Николенко, замечательнейшего хирурга с золотыми руками. Мы сидели на генеральной репетиции фестиваля афганской песни «Когда поют солдаты». Готовясь к нашему выступлению, я вдруг сказал: «Вы знаете, Владимир Кузьмич, у меня в памяти осталось какое-то необычное явление, когда Вы меня оперировали, – свет в конце тоннеля» – и начал ему рассказывать более подробно, что я видел. Он выслушал меня и потом говорит: «А что ты удивляешься: у тебя трижды была клиническая смерть». Вот так я узнал об этом.
В общем, об этом уже много сказано, есть фильмы журналистки Царевой о посмертном опыте людей. И я, и мои друзья действительно имели такой опыт, поэтому я не верю, что загробная жизнь существует, а знаю, что она есть. Знаю, что есть рай, и знаю, что есть ад. И то, и другое довелось повидать.
Внешне - «в шоколаде», внутри - одиночество.
2003 год. Бурков вновь возвращается в политику, возглавляет партию «Русь» на выборах в Государственную Думу России. В 2008-м входит в состав Курганской областной Думы. Снова - социальная работа, попытки помочь людям.
2009 год. У Валерия Буркова есть все, о чем может мечтать обычный человек. Карьера идет в гору — в администрации президента его рассматривают как приоритетную кандидатуру в списке кандидатов на пост губернатора. Есть семья, вырос сын, есть призвание, успех - все сбылось, жизнь состоялась.
- Я думал, что мне есть чем гордиться, что я молодец: в военной науке и практике белое пятно закрыл (это действительно так), социальная политика, благодаря тем указам, которые я готовил, в корне была изменена в целом и в отношении к инвалидам; Международный день инвалидов вроде бы была моя инициатива и реализация этой идеи. Я думал, что я молодец, орел, сокол.
А в душе – пустота. Я зашел в мирской жизни в полный тупик, в пустоту и одиночество, в полное разочарование жизнью. Хотя внешне был, наоборот, "в шоколаде".
На самом деле, как говорит отец Киприан, он больше не мог не откликаться на «стук», Бог слишком явно, лично призывал его.
- А когда готовился к первой исповеди, меня как будто кто-то хлестал по щекам, они у меня горели. И я начинал потихонечку видеть себя: оказывается, не гордиться надо, а плакать над тем, как много я не сделал. Господь действительно дал и таланты, и способности, и хорошее физическое здоровье, и я это не использовал в той степени, в которой мог бы. Поэтому видение себя, а точнее видение грехов своих бесчисленных, как песок морской, – это великое благо. Ну а когда видишь свои недостатки, надо бороться, не оставаться же таким, какой есть. В этом христианство, путь исцеления, и когда-нибудь – путь совершенствования в живой любви.
В интернете можно отыскать фантастические версии его поворота к вере - через знакомство с экстрасенсами и тут же - с монахами; через полтергейста в его доме и тут же - с чудодейственным, убийственным действием на врагов рода человеческого освящения дома святой крещенской водой; через автомобильную аварию:
А авария действительно была: снова он оказался на волосок от смерти, в четвертый раз, и снова Господь спас, уберег. Но авария случилась уже потом. Это была совершенно реальная месть демонов, пожелавших избить и убить его за крещение мусульман… "Но свою дорогу к храму я отыскал, повторяю, лишь в конце нулевых".
А в 2009 году, еще не сложив с себя депутатских полномочий, Бурков встал на путь к Богу. С тех пор не сбивался с избранного пути. Встретил игумена Пантелеймона (Гудина), он стал его духовным наставником. Со всей скрупулезностью стал изучать Новый Завет, духовную литературу, святых отцов. И провел свой первый Великий пост в 2010 году. "И на Пасху, - как он говорит, - принял своего рода присягу на верность Господу.
В 2011 году поступил на богословские курсы, отказался от участия в общественной жизни и любых светских мероприятиях, уединился в загородном доме, молился, прекратил общаться с прессой. Занимался тем, что душе угодно. Богопознанием и богоучением.
О первой своей исповеди отец Киприан рассказывает с иронией и сам над собой смеется:
- Я пришел на исповедь с семью листами - отчет о проделанных грехах был шикарный! Подошел к этому делу как военный человек, как аналитик - все построчно, плюсики, минусы, где надо, словом, все, как положено.
Иеромонах Пантелеимон (Гудин) (ныне - исполняющий обязанности настоятеля патриаршего подворья при храме в честь иконы Божией Матери «Спорительница хлебов» в станице Приазовской), который меня исповедовал, поглядел на мою таблицу грехов и сказал:
- Да… Я такого еще не видел.
Я исповедовался, а напоследок говорю:
- Знаете, а вот что касается гордыни, я вот тут как-то у себя не нашел...
Иероманах посмотрел на меня ласково и сказал, улыбаясь:
- Ничего, ничего… Господь еще откроет.
На следующий день утром я причастился, потом зашел в церковную лавку. Только переступил порог, вижу книгу "Господи, помоги изжить гордыню". Я ее купил и весь день над собой ухахатывался: вот слона-то я и не приметил!
В его окружении много военных людей, людей, которым достаточно, чтоб "Бог был в душе". А ему - недостаточно. «Я всегда - говорит, - на это отвечаю: "Друг мой! А с чего ты это взял? Бога даже не спросил, прикарманил Его себе, в свою душу".
Многим советским офицерам сложно перестроиться, с того, во что верили с младых ногтей, на новое мировоззрение. А он перестроился:
- Препятствие - исключительно внутреннее: мы привыкли жить тем или иным образом, нам не хочется отказываться от своих взглядов. Ничего более. Нам просто лень даже задуматься. Суета сует!
Сложно было отвергнуть свои ложные представления обо всем. Буквально каждая строка Нового Завета вызывала сопротивление, сомнение: а кто сказал, что Христос - Бог? Почему я должен в это верить? Но Слово Божие действует таким образом, что, как бы ты не сопротивлялся, в глубине сердца своего ты понимаешь: здесь - Истина!
Отец Киприан вспоминает, как впервые увидел по телевизору беседу со священником. Послушал и подумал: "А за что же их расстреливали при советской власти? Они же любовь проповедуют".
Но вот один батюшка, выступающий по телевизору, оказался совсем юный, и боевой офицер Бурков, конечно, усмехнулся:
- Ну чему этот молодой священник, безусый юнец, может меня научить? Вот я прошел огонь и воду, и медные трубы, а он что? Салага, моря не видал!. Но все-таки слушал, слушал и… «в какой-то момент почувствовал, что я, со всем своим жизненным опытом, дурак-дураком по сравнению с молодым священником, через которого Бог говорит! Несколько позже до меня дошло, почему: он говорил не свое, а Слово Божие, а в нем - истинная сила.
Они мне как дети!
Но помимо этого, поскольку вера без дел мертва, появляется и новое дело…
Его дача в Подмосковье становится своего рода реабилитационным центром, куда приходят люди с серьезными жизненными проблемами: алкоголики, люди, пострадавшие от сект, бывшие колдуны, экстрасенсы, просто заблудшие.
- Приходили такие люди, - рассказывает отец Киприан, - которые дошли до ненависти ко всему. Они ненавидят Россию, людей, детей, одним словом, все, что должно бы радовать. В их жизни - просто ад, одна сплошная боль, сплошная ненависть и ничего больше. Человек же не сразу приходит к такому состоянию, его довели до ручки. Как правило, все идет от детско-родительских отношений. Так что это не вина его, а беда... А ненависть побеждается только любовью: это долгий, кропотливый процесс.
Как ни странно, приходили даже баптисты, было немало мусульман, 12 из них приняли крещение. Они все мне как дети. Говорят мне: «Батько!»
Бывший депутат обеспечивал их едой и кровом, вместе с ними изучал православие, подсказывал, что почитать, что послушать. И наблюдал, как люди менялись:
- Я просто поражаюсь милости Божией! Как Господь меняет людей! Потом звонят мне, говорят: "Спасибо, отец Киприан, вашими молитвами все изменилось", а я готов сквозь землю провалиться - какими моими молитвами?! Молиться-то толком не могу. Для меня очевидно, что это чудо творит Господь. Я же только ретранслятор.
Когда человек открывает дверь Христу, все в его жизни начинает меняться, причем в корне. Люди удивляются, и я в свое время удивлялся: когда человек сердце свое открывает Богу, он становится счастливым! Как и я: был опустошенным и одиноким, а стал наполненным и счастливым, радующимся жизни. Физические дефекты, - говорит, - ерунда по сравнению с «дефектами» души. Ну что такое ног нет? Нет и нет, протезы есть. Лично для меня это вообще никакого значения не имеет. А вот то, что внутри тебя, от этого и зависит твое счастье или несчастье.
Так прошли 7 лет - такого полумонашеского образа жизни.
- Но чего-то не хватало… Послушания не хватало, - говорит отец Киприан. - И была потребность в чем-то большем, ощущение, что нечто еще должно произойти в жизни. Рядом с ним постоянно жили от 3 до 9 человек, а хотелось уединения.
Схиархимандрит Илий (Ноздрин)
А потом нежданно-негаданно случилась поездка к старцу Илию (Ноздрину), в 2015 году. На нее будущий инок Киприан не напрашивался, его пригласили. Не знал, что у отца Илия спрашивать: он ведь старец - наверное, сам скажет волю Божию. Первым делом отец Илий подошел к товарищу Буркова, с которым тот приехал, Константину Кривунову, и сказал: «Вот, священником будешь!».
«А ведь до этой встречи у нас с Константином был разговор о священстве, - вспоминает отец Киприан. - Он сказал, отвечая на мой вопрос: «Знаешь, Валера, священником - не знаю, смогу ли быть, потяну ли, а вот диаконом - не отвергаю, может быть, это мое…».
Когда настала очередь Буркова, Герою Советского Союза ничего иного не пришло в голову, как только спросить: «Есть ли воля Божия на постриг меня в монахи?». И старец не сразу, а помолившись с минуту-другую, шлепнув его по голове, благословил.
Прошло полгода, и вдруг - звонок от иеромонаха Макария (Еременко), благочинного Казанского мужского архиерейского подворья города Кара-Балта Бишкекской и Кыргызстанской епархии: «Смотри электронную почту. Мы тебя благословляем послушником, будешь возглавлять киргизскую общину на территории РФ, будешь заниматься катехизацией и оказывать социальную помощь». А 8 месяцев спустя, в июне 2016, точно такой же звонок: «Приезжай в апостольский пост на постриг. Владыка благословил».
- Я думаю, - вспоминает отец Киприан, - ничего себе! Без меня меня женили! Но у меня же принцип: ни от чего, кроме греха, не отказываться, конечно, тем более, если предложение или просьба исходят от священника, и ни на что не напрашиваться самому. Слова «хочу», «не хочу», «нравится», «не нравится» я исключил из лексикона. Вместо них есть слово «надо». Но все-таки - так неожиданно это произошло. Я сомневался, думал, может, следующим постом меня постригут в монахи…. Но оказалось, что владыка уже подписал распоряжение - перенести нельзя.
Так, без своей инициативы, Валерий сначала стал послушником, а затем иноком Киприаном. И человек, который всю жизнь командовал, отдавал распоряжения, был во власти, отдал себя в полное послушание:
- Поначалу, когда читал молитвы «Да будет воля Твоя, но не моя», я вообще не понимал, как это? А куда я тогда денусь? Я всегда все сам решал, и вперед!
А со временем понял: да нет ничего лучше, чем предать себя воле Божией, отдать себя в послушание опытному человеку. Потому что кто же лучше Бога знает, что тебе полезно? Никто! Сам никогда так не обустроишь свою жизнь, как Господь. Потом удивляешься этому. Лучше точно ничего не планировать. А у меня раньше, действительно, на год было все распланировано. Сейчас я не знаю, что будет через несколько дней, и не планирую даже.
Инок со звездой Героя
2016 год. На второй день после пострига инока Киприана благословили надеть звезду Героя Советского Союза. Он очень удивился. Думал, что с «гражданкой» покончено, со звездой тоже, больше не придется надевать костюм. А ему говорят: это проповедь. Сначала не понял: как это? А за несколько месяцев поездок по России все встало на свои места:
- А уединения как не было, так и нет, - улыбается отец Киприан - Думал, наконец-то в келье запрусь и молиться буду, но Господь устроил иначе.
С осени 2016 года он - в разъездах по стране. Признается, что даже будучи политиком не говорил так много, как сейчас. Но сейчас, конечно, другое - проповедь. И - никогда, кажется, не оканчивающаяся учеба. Педагогическое образование в Свято-Тихоновском университете - оно нужно для того, чтобы заниматься катехизацией; психологическое - в РПУ, чтобы лучше помогать страждущим; и учеба на миссионерском факультете - в Киргизии без таких навыков и знаний сложно.
«Мы обязаны нести свет братьям-мусульманам, и надо это делать по-умному», - объясняет отец Киприан.
На мужском подворье в Кара-Балта, в Киргизии, сейчас всего 6 монахов. Живут в глинобитных кельях-землянках с печным отоплением, одну такую летом отец Киприан ремонтировал, условия самые скромные, храм не отапливается. Восстановление монастыря идет тяжело, без поддержки трудно создать даже элементарные условия для существования воскресной школы, центра душепопечения и психологической помощи. Негде расселить приезжающих даже на ночь, негде побеседовать с обращающимися к монахам за помощью, кроме своей кельи. Но ведь это не дело.
Герою Советского Союза теперь приходится поднимать свои старые связи, ездить, чтобы помочь миссии в Киргизии. Про киргизов отец Киприан говорит: простой, хороший, дружелюбный народ. И не перестает удивляться:
- Вот интересно! В Подмосковье Господь ко мне кого приводил? Киргизов и немножко казахов, инославных. Где я принял постриг? В Кыргызстане! Вот как Господь управляет. Сам бы никогда в жизни не подумал, что здесь окажусь. А раз оказался - значит, я тут нужен.
Отец Киприан не выпал из жизни. Рассказывает, что знаком с офицерами, которые сейчас служат в Сирии, что новое поколение военных выросло достойным, ими можно гордиться. Говорит о том, что отношение к армии сейчас поменялось - стало лучше. Теперь даже большой конкурс в военные училища и на службу по контракту. Военному что важней всего? Тыл: чтобы он знал, уходя на войну, в случае его гибели о его семье позаботятся. Тогда и умирать не страшно, потому что для тебя семья и есть твоя Родина.
Но теперь главное дело его жизни не связано ни с политикой, ни с армией, ни с общественной деятельностью. Главное - это проповедь. Донести до сердец людских: «Возлюби Господа всем сердцем своим, всей душой своей, всем разумением своим, всей крепостью своей, и ближнего, как самого себя».
Центр всей жизни человека - это любовь. Бог есть любовь, а пребывающий в любви пребывает в Боге, а Бог - в нем. Без Бога любви не бывает».
Услышанное в 1992 году выражение в госпитале: «Вера горы двигает», укрепило его и помогло сохранить оптимизм. А сейчас...
- Сейчас, - говорит отец Киприан, - я не верю, а знаю! Я просто человек знающий и убежденный через знания, что все будет хорошо для тех, кто любит Господа. А для тех, кто отвергает, ад уже здесь начинается - такие люди ко мне сейчас и приходят.
Война для Буркова продолжается, но она совсем другая:
- Армия отдыхает по сравнению с монашеством, - улыбается полковник в отставке, ныне - инок. - Внутренняя война и война с духами злобы – тяжелее. Знаете, что я вам скажу. Есть три подвига: подвиг на войне, подвиг в миру, в повседневной жизни, и подвиг монашеский. Я имею все три опыта. Был на войне, жил в миру, был женат, сейчас - в монастыре.
И скажу вам, что монашеский подвиг — гораздо сложнее остальных. Я его по тяжести поставил бы на первое место. Но и по радости - тоже на первое… Как говорят, если бы люди знали, какие трудности есть в монашестве, никто бы не пошел в монастырь, монахи в этой войне - это «спецназ Божий» ... Но, если б знали, какая радость доступна монахам, пошли бы все.
С 6 июля прошлого года нет полковника в отставке Буркова, есть инок Киприан. Теперь я иной, изъят из прежнего мира. Вот и вся история.
На моих глазах 12 киргизов крестились, приняли православие. Мне посчастливилось помочь им увидеть свет Христов, найти Господа, как когда-то сам нашел. Теперь проповедь — мое послушание. На все воля Божия…
Спаси и сохрани, Господи, инока Киприана, и пошли ему Духа мудрости, здоровья и силы нести слово Божие людям, на все дела, славящие Бога. И многая ему лета!
Трогательное выступление на Саур-могиле, послушайте!
Отец Киприан исполняет собственную песню
https://vk.com/video-206104236_456245019
Составлено по материалам Валерии Михайловой, Александра Гатилина, Владимира Нордвика.
http://www.pravoslavie.ru/102233.html Российская Газета, 28 марта 2017 г.
http://www.pravmir.ru/creative/inok-kiprian-
v-monashestve-gorazdo-trudnee-chem-na-voyne/
http://tv-soyuz.ru/peredachi/plod-very-beseda
-s-geroem-sovetskogo-soyuza-inokom-
kiprianom-burkovym-chast-1
https://ru123.iplayer.info/artist/4692991-
Valerij_Burkov/- автор и исполнитель Валерий Бурков