Зима 78-79 года в Москве выдалась лютая. Ни до ни после я не помню такого мороза под Новый год. Как и положено событию такого масштаба, калибра и социальной значимости мороз и его последствия быстро обросли слухами. В частности прошел информат о том, что бегавшие тогда по Москве чешской выделки трамваи покрашены краской, рассчитанной на температуры не ниже тридцати семи градусов. По Цельсию, натурально. А поскольку вроде бы было холоднее, то следует ожидать, что с ней, с краской, этой может случиться что-то нехорошее. Однако народ не успел сочинить ничего смешного про это, поскольку краска все сделала сама. Она просто растрескалась и осыпалась, как осенняя листва. Трамваи в ту зиму ходили по Москве ободранные с большими проплешинами голой стали на боках. В темноте эти лишенные краски поверхности, казались темными дырами, не добавлявшими радости в том холодном мире. Под Новый год и со мной случилось нечто подобное. Прождав лишние пять минут утреннего автобуса, я поморозил уши и щеголял вместо них огромными багровыми варениками, с которых лоскутами слезала дорогая для меня кожа.
Но Новый год должен состояться при любой погоде. Правда больших шумных компаний не формировалось. Все вспомнили, что праздник этот семейный, домашний. Дома, правда, тоже, скажу прямо, был не одеколон. Люди шутили, мол, чтобы охладить пиво, нужно просто поставить его поближе к батарее парового отопления. Это, конечно, было преувеличением, но небольшим. Хотя, смотреть на чугунные гармошки было по-человечески холодно, но все же они не замерзали — вот чего не было, того не было.
В кругах, близких к медицинским, рассказывали историю, про одного раннего пьяного, на беду приснувшего в подъезде. Сон его был крепок и долог, в результате чего правое полупопие его туловища, лежавшее на голом кафеле оказалось подмороженным, а левое — ласково прикоснувшееся к чуть теплой батарее заработало крупный волдырь, соответствующий ожогу второй степени. Оказывается, это вам, любознательные, в вашу копилку знаний, обжечь можно не только горячим, но и теплым, главное — не терять с ним контакт достаточно долгое время, тогда суммарного тепла полученного организмом хватит для приличного ожога. Но это теория, а практика заключалась в том, медики оказались в ситуации шокирующего выбора: чем лечить попу, если одна ее половина отморожена, а другая — обожжена? Как была разрешена сия дилемма, я не знаю, я не был достаточно близок к медицине.
Так вот… Было холодно.
Мы встречали праздник по-соседски, очень узким составом — три человека. Мы с женой и наш сосед Алексей. Собраться решили у него, исходя из утопического предположения, что в его дому, расположенном на этаж ниже нашего должно было быть чуть теплее — в те дни бытовало и такое предположение, что, чем выше поднимается вода по стояку, тем сильнее остывает. Это было не так, но, по крайней мере, в своем стремлении к теплу мы сделали все, что могли.
В квартире стоял мрачный сосредоточенный холод, который подвинуть было нечем. Поэтому решили сесть на кухне. Во-первых, там был живой газовый огонек, который позволял как-то прогреть помещение. Кухня было маленькая, и хоть немного взбодрить старика Цельсия было возможно — это уже во-вторых. Телевизор и проигрыватель винила — а именно этим ограничивался наш набор того, что много лет спустя будет называться мультимедией, находился в других комнатах. Перетащить это добро на кухню было нелегко по причине его громоздкости и окоченелости рук. Нелегко, но возможно. Однако с легким сердцем мы от этого отказались. Потому что, телевизор смотрелся нами крайне редко, а проще сказать не смотрелся вовсе, а проигрыватель был продвинутый и имел функцию автоповтора. Включив его погромче в комнате, мы надеялись создать в кухне праздничную атмосферу. Правда больше надеялись на разные припасенные к празднику напитки, которые по счастью можно было пить охлажденными.
В принципе праздник удался. Для романтики свет на кухни не включали. Колеблющегося голубого свечение четырех газовых горелок да льющейся сквозь окно отраженной от свежего снега луна было вполне достаточно. Возле маленького столика сгрудись три тепло одетые фигуры — в ту зиму раздеваться, приходя домой, было не принято. Понемногу теплело. Хорошо пилось и замечательно закусывалось. Медленно пьянелось, и тихая беседа в полутемном склепе приобретала самые неожиданные направления. Саму точку перехода из одного года в следующий в итоге пропустили, да и не было жалкого того.
Несколько часов продолжалось это странное празднование, которое совсем на празднование не походило. Но зато было почти не холодно, а душе было и вовсе тепло и хорошо. И все эти несколько часов в комнате на автоповторе играла одна и та же пластинка — Иоганес Брамс «Венгерские танцы». С тех пор Брамс — один из моих самых любимых композиторов. Любовь моя, правда, ограничивается только венгерскими танцами. Ведь музыку, которую слушал, когда был счастлив, будешь любить всегда.