Охота по-чукотски

                О Х О Т А   П О  - Ч У К О Т С К И         Весна этого многотрудного года 1978-го неудачной была для охотников-любителей, в штате нашего электросетевого района трудившихся. Обычно с приближением месяцев весенних такие-то охотнички утверждали себя как самых активных и добросовестных работяг, любое труднейшее самое задание производственное – нипочём им, исполнят (честно зарабатывая право на участие в весенней охоте). И, конечно же, «на высоте» тут и администрация бывала: в «отгулы» отпускались ребятки, вездеходным транспортом обеспечивались для выезда к местам охоты (в последние же годы – вертолёт стали для этой цели заказывать: лети, выбирай любое место в пределах Чаун-Чукотки, отводи душеньку в занятье столь увлекательном). И сроки уже традиционно установились: в период с 15-го по 25-е мая (именно в эти дни и наблюдается лёт массовый всей дичи водоплавающей – и той, что на самой-то Чукотке оседают для гнездовий, и той – что на острова океана Ледовитого направляются). Всегда так-то и было, разногласий никогда не возникало – но тут «верхние» силы вмешались, провал случился огорчительный.    Свои-то дела электрические мы во-время закончили, подготовили объекты электроснабжающие к началу максимальных нагрузок, к сезону золотопромывочному. А вот у потребителей наших, горняков, накладка обнаружилась. Сооружалась подстанция 110-35-6 кв. «Новый Быстрый» (старая подстанция не соответствовала уже нагрузкам ожидаемым). И, кажись, всё в порядке тут: есть заказчик – Комсомольский ГОК, есть подрядчик – Чаунское СМУ, и субподрядчики нужные имеются. Оборудование всё нужное поступило в последнюю навигацию – осталось только проект в натуру воплотить. А вот тут-то и закавыка: строители ведь тогдашние приучены были нигде и никогда «до дела» объект свой доводить, о какой-то ответственности да добросовестности с их стороны – и речь нельзя было вести. То же и тут: наворочали что-то они на площадке – ям накопали, фундаменты кое-как залили. Часть оборудования взгромоздили-таки на фундаменты, часть вокруг по тундре раскидали – и посчитали задачу свою выполненной. Кто-то и как-то там договорился, подписали строителям пресловутую «форму-2», получили они деньжонки сполна за объёмы работ вымышленные – да и в сторонку отошли. Промывочный же сезон – вот он, на носу, что называется – энергообеспечение же у карьера «Быстрый» половинное только. Исправлять надо положенье, срочно исправлять – и власти местные, не слишком-то напрягаясь в поисках выхода, тут же нашли ответственных: нас, так называемых «высоковольтников».    Вот нам и поручили: прочие все работы свернувши – подготовить мы должны и под напряжение поставить новую подстанцию. Я, как «первоответственный», так сказать, за голову тут же схватился, чуть ли не на коленях увещевать принялся руководство вышестоящее – защитите нас, прикройте. Мы ведь организация эксплуатационная, нам сдать должны готовый объект (и уж дальше – будем мы его обслуживать). И где ж тут справедливость (элементарная хотя бы): строители-монтажники денежки тут сполна получили, почему ж мы теперь грехи ихние покрывать должны? Спасите, отведите беду – взывали мы. Ответ же получили ожидаемый: не умничать – к делу надо сразу же приступать. Таково, мол, указание обкома КПСС – а тогда ведь указания-пожелания райкома даже КПСС воспринимались как выражение воли общегосударственной. А уж ежели сам «обком» вмешался – тут даже шепотком да втихомолку возмущаться опасно было, тут сразу надо было: руки по швам, по стойке «смирно» по-ефрейторски вытянуться – и отрапортовать бодро: «Бу-сделано!».    Что и пришлось мне продемонстрировать: собрал весь персонал на подстанцию эту злополучную, сам туда переселился – и заработали с полной отдачей (сроки-то – поджимали). От души трудиться пришлось, круглыми почти сутками (благо – полярный день начался, светло). Вместо же стимулов окрики только получая подстёгивающие (известно ведь: кто тянет – на того и нагружают безмерно, подгоняют даже). Уж тут только добросовестность природная выручала – справлялись как-то.    В конце уж мая включили-таки новую подстанцию – как раз успели к началу пром. сезона. Можно было бы и «уря-уря» прокричать – да вот охотнички-то наши совсем не радовались. Упустили мы сроки, массовый пролёт дичи закончился (сплошные, то-есть, разочарования). И особенно огорчён был тут наш мастер АТП, Лёша (фамилию мрачноватую имеющий – Могилюк). Охотник-рыбак он – чуть ли не с рождения с самого, всю зиму долгую мечтал он об этих деньках волнительных – а тут, вишь, облом столь огорчительный. По его-то части всё в порядке было, техника необходимая на ходу вся, можно б было и отпустить его – так ведь это нервно воспринято будет остальными-то охотничками. Ему, мол, можно – а мы что, рыжие самые? И нас отпускайте – на что я никак не мог пойти. Со скрежетом зубовным – смирился и Лёша, ожидал терпеливо часа своего.                От дел освободившись, собрались, поговорили – и как же дальше-то быть. Основная масса дичи пролетела уже, осталась та только часть – что здесь, на месте, гнездоваться будет. Летать они, понятное дело, редко будут – делами они семейными под завязку заняты. Тогда ж что получается – профукали мы год этот? Ну уж нет – решили. Всё одно полетим, хоть душеньку отведём, попалим всласть (пусть и – в свет белый). Главное же – водочки вволю попьём в обстановке располагающей, охотничьей.    Что ж, коль решили – заказал я вертолёт на следующий день. Даже и сам решился, отпросился на недельку (с директором связавшись), тоже засобирался. К охоте, собственно, к этому-то времени здорово уж я поостыл – хотелось мне просто-таки от толчеи отдохнуть человеческой, удалиться в тундру куда-нибудь – в одиночестве побыть.    Засобирались. Составили мы с Лёшей списочек: что нужно с собой прихватить, каких продуктов и в каком количестве закупить (для чего «сбросимся», соберём нужную сумму). По части продуктов вопросов тут не возникало – подсказывал опыт: что брать, сколько. А вот самый волнительный вопрос: сколько водки закупать – обсудить надо было. Собралась вся шестёрка нас, фигурантов, не мелочиться решили – ящик целый и приобрести. Летим мы на пять суток, на шестые же расчётные вертолёт редко прилетает (то – заняты аппараты все летательные, то – погода не позволяет) – так вот чтоб с запасом хватило «пойла» на весь срок (событие-то – не рядовое, раз в год только бывает).                Засуетился Лёша, помощника себе избравши – замотался на служебном своём УАЗе. А я внимание обратил – прихрамывает он заметно при ходьбе. Что – спрашиваю – случилось-то? Да вот – невезуха (отвечает), на доску какую-то в части гаража ремонтируемой наступил – а там гвоздище здоровенный торчал, пропорол подошву – и всю ступню насквозь почти пронзил. Я замотал сразу бинтом – а всё одно побаливает, на ногу не могу наступить.                Посочувствовал я ему, своей «невезухой» поделился (хоть у меня, что называется, «на лице» всё было). В последний день, мотаясь по подстанции при подготовке её к включению, промёрз я насквозь, как итог – зуб разболелся, перекосилась физиономия вся – флюс образовался солидных размеров с одной стороны. Но явленье это для меня привычное (частенько зубы и до этого прибаливали) – потому планы на вылет и не изменились. И Лёшину потому «болячку» всерьёз я не воспринял (похромает чуть – и заживёт всё, обойдётся). И подготовку – в прежнем темпе продолжили.                Но ночь перед вылетом для меня беспокойной была, ни на минуту уснуть не пришлось – боль зубная всё ощутимей да ощутимей проявлялась. Главное ж самое – питаться я нормально не мог, едва-едва утром стаканчик чая проглотил – так и заспешил впроголодь.                Полетели. Как обычно, от самого Певека мы летим вдоль ЛЭП-110 кв. – с осмотром её. И с пилотами тут и договариваться не надо, знают они – что и как требуется заказчику (они даже экзамен специальный сдают – на право облёта ЛЭП). Направляют они аппарат свой вдоль ЛЭП, слева, на предельно-низкой высоте – мне же при этом удобно через иллюминатор справа нашу ЛЭП осматривать. А сейчас – и с особым вниманьем: только что пик миновал весеннего паводка, могло где-то и опоры подмыть (а в зоне моей ответственности ЛЭП наша пересекается семью речками). Через часик пос. Комсомольский промелькнул – дальше летим. Командир-пилот уж знает: на каждом месте пересечения с рекой он «петлю» делает, назад возвращается – ещё раз чтоб над рекой пролететь, дать мне возможность повнимательней в обстановку вникнуть. Но вдруг, неожиданно, взвыли винты – и пошёл на круг вертолёт в месте неожиданном. В кабину, спрашиваю – что и почему? Там – говорят – пол ЛЭПом вашим что-то непонятное трепыхается, посмотреть надо. Я-то, вниманье на провода сосредоточивши, мельком только отметил движенье некое под проводами, теперь же и мне интересно стало – что ж там за живность?                Подсели после круга обычного к нужному месту, вывалились из вертолёта все. Загадка тут же и разрешилась: под проводами ЛЭП барахтался крупный такой журавль. Налетел он в полёте на провод почему-то, страдал теперь: крыло, похоже, перебито у него, нога ещё повреждена одна – не может на неё встать, трепыхается беспомощно. С явленьем с таким мы впервые встречаемся. Куропатки – те да, те частенько-таки на провода налетают (но зимой только, в тёмное время. Расшибаются – под проводами потом и валяются на снегу). Но сейчас-то светло ведь – что ж такое стряслось с птицей, от чего в навигации ошибка произошла? Кто ж его знает (но факт – случилось же).    И что теперь делать с ним? У нас, охотников-любителей, отношение к журавлям своеобразное, никто почти не стреляет в них. Я вот сам, услыхавши песенку проникновенную на слова Р.Гамзатова, перестал в них стрелять (как и в лебедей). Но тут вот – особый случай, жестоко даже будет оставлять подранка: тут же песцы (могильщики тундровые) набегут сюда, растерзают. Тут уж – допустимо и нам воспользоваться добычей нежданной, выстрелил кто-то из наших, подобрал тушку.    Долетели до конца зоны моей ответственности, развернулись – и на р. Пучевеем, где намечали мы высадку. Там, пока ребятки мои выгружались, я в кабину пилотскую направился: расписаться чтоб в выполнении полётного задания. Командир глянул на меня, спрашивает: так ты что – и сам остаёшься? Остаюсь – отвечаю. Так ты что – чокнутый-двинутый (он удивился даже). Ты, мол, на себя глянь, флюс чудовищный всю рожу твою перекосил. Назад с нами лети – да в больницу поскорей. Но я отмахнулся: и раньше, мол, бывало со мной подобное – обходилось. Надеюсь – и здесь без летального исхода проскочу. С тем и расстались – и птаха железная упорхнула.    А мы – в деле все. Лёша тут же журавлём занялся, ощипывать принялся (разделать чтоб потом – и в «котёл»). Суетиться он не может, нога болит – уж и наступить на неё нельзя, потому – помощника ему выделили, костёр чтоб топливом обеспечил – да и поддерживал. Лампу потом паяльную раскочегарили – «обшмалить» чтоб тушу журавлиную. Для таких случаев у нас ведро имелось эмалированное, натолкали в него дополна мяса журавлиного, на костёр. Закипело вскоре варево, и таким-то ароматом потянуло – аж слюнки у всех потекли.    Но мы своими делами заняты – палатки устанавливаем. И главное тут – в большой палатке спальные места оборудовать. А задача тут не такая уж и простая – на вечной ведь мерзлоте располагаемся. Вначале надо сколотить помост из досок (а их мы прихватили с собой – пачечку внушительную. И инструменты необходимые – тоже). Поверх помоста слой двойной войлока расстилается, поверх него – матрасы раскладываются, ватными одеялами застилаются. И уж поверх них – спальные мешки раскатываются. Всё – «будуар» спальный готов. Печурку установили в палатке жилой, рядом и вторую – поменьше – палатку натянули, для вещей для всяческих (рюкзаки там, одежда-обувь запасные, прочее по хозяйству). Чуть в сторонке столик из тех же досок сколотили, лавочки – лагерь готов, можно вселяться.                Готов и обед к этому времени, дружненько все – за стол. Конечно же, в центре стола бутылки да кружки утверждаются (согласно обычая укоренившегося первый день на охоте-рыбалке целиком пьянке посвящается, уж участвуют тут – все, «употребляют» - безмерно. А уж дальше, в дни последующие, каждый устраивается по своему вкусу). Вот и теперь тосты последовали один за другим – во-всю народ загулял. Попробовал и я, вытянул едва-едва водки с пол-кружки – а закусить-то не могу, оказывается. Зуб не только болит у меня – он и жевать мне не позволяет. Вымыл я руку водкой, обследовал пальцами аппарат свой жевательный, убедился наощупь: зуб больной заметно из ряда выпирается (похоже, под ним очаг какой-то воспалённый - вот и выталкивает он зубчик из ряда естественного). Обидно получается: мужики рядом аж чавкают, журавлятину поглощая да похваливая – а я не могу. Выбрал кусочек было (помягче чтоб), попробовал целиком проглотить, не разжевывая – так чуть не подавился (то-то – бесславной бы смерть была, как у Шолохова – жених вареником подавился). Потому тем только удовольствовался, что зачерпнул кружку бульона да влил в себя кое-как.    Через часик лагерь наш шумел-гудел – аж на всю тундру. А мой-то зуб свирепей да свирепей стал себя проявлять – решил уединиться я: рюкзак за плечи, ружьё в руки – побрёл неспешно вдоль реки. Отошёл с километр, наверное – и тут гусь какой-то шалый на меня навернулся (одиночка – и летит низко-низко). Уж тут он – обречён: в руках у меня ружьё-полуавтомат пятизарядный, уж из пяти-то выстрелов обязательно в цель попадёт хоть один. Так и вышло: после первого выстрела он вверх резко взмыл – как бы приостановившись в полёте. После второго – в сторону метнулся (рядом дробь прошла), третьим – достал я его, шлёпнулся невдалеке. Да и сам я чуть было не свалился: отдача ружейная так воспринята была – будто б по зубу прямо стукнули меня. А отдача сильной была: патроны я сам снаряжал, пороху при этом поболее нормы всыпал (чтоб разброс дроби пошире был – что желательно при стрельбе «влёт», навскидку). Вот теперь и долбануло по плечу – и в зубе больном удары отдались. Похоже – всё, больше и стрелять не смогу.                Устал вскоре, попробовал было на кочке посидеть да на солнышке подремать – нет, не получается, достаёт боль (при ходьбе, кажись, полегче всё-таки). Дальше побрёл потихонечку. Слышу – рокот равномерный с небес, вертолёт летит. Это – из Билибино, где управление наше располагается, о полёте этом – предупреждён я был. Летит мастер-релейщик Эдуард, занимается он отладкой вновь вводимой защиты релейной нашей ЛЭП. По пути он лагерь наш  должен потому посетить – встретиться чтоб с нашим мастером-релейщиком (он – в числе охотников), обговорить техническое что-то. Подсел к лагерю вертолёт, через время взмыл в воздух – и в мою сторону почему-то направился. Вышел на видное место, жду.                Подсел вертолёт, выскочил Эдуард – и ко мне. На ходу ещё, возбуждённо этак: - Пошли, пошли скорей – полетим. - Куда ж это и почему? - Туда, туда – к палаткам к вашим. Там.. там.. там жуткое что-то. Дикари там пьяные. Разделись они все догола, в одних сапогах остались – и бегают по косе. С ружьями бегают – и стреляют ещё. Полетели – беда ведь там может приключиться. Ты тут главный – наводи порядок. Полетели! - Вот уж – нет. И чего б я за ними гонялся? Замёрзнут – сами и оденутся, без няньки.                - Да как же.. Да ведь надо.. - А ничего и не надо. Я вот тебе гусака презентую, хватай, пока я не передумал – да и лети по своим делам. Домой вернёшься – и перед жинкой в роли добытчика выступишь, утвердишься – как глава семьи, кормилец. - Уж тут можешь и не учить. Уж тут такую историю захватывающую я присочиню – она только ахать будет, доблестью моей восхищаясь. А сам-то ты почему страшный такой, перекошенный весь. Может, с нами ты на Комсомольский улетишь – да в больничку сразу. У тебя уж не просто «флюс» - а супер-флюс, смотреть жутко. Полетишь? - Нет – перетерплю. У меня как-то случалось уже подобное – обошлось, сошёл флюс. Думаю – и сейчас справлюсь. А ты лети, Эдуард – лети.    Ухватил он гуся, в вертолёт, взревели винты – улетели. Я же – дальше побрёл. И где-то часа через два  уж и пожалел – что не улетел. Боль уже невозможной становилась (чуть попритихнет, кажись – а потом толчками, как по ступенькам, возвращается – и аж до звона в ушах и чуть ли не до паморока). Да и голод подсасывает – после лёгкого завтрака вчерашнего я ведь и не ел ничего толком-то. Попробовать решил – чайку хотя бы попить. В рюкзаке у меня кружка полулитровая – зачерпнул воды в лужице ближайшей. Чукчами наученный – топливо стал собирать: травки сухой нарвал, на кочках корешочки-сучёчки какие-то мелкие подсобрал, веточек-плавничков наломал. Понемножку-понемножку подкладывать начал в костерок, пламя-язычок постоянно поддерживая. Вот водичка и кругами пошла, закипела. Заварки всыпал (да чтоб погуще, до черноты), несколько кусочков сахара туда же. Чуть приостыло – и я туда (кусочками) печенья набросал, вылавливал ложечкой- глотал (уж тут жевать не надо было). Осторожненько ведь будто – а всё зацепляется зуб больной, так меня и передёргивает всего. Но несколько печенюшек проглотил-таки.                А там и солнце вниз пошло, затихать стала тундра (природной «ночи» нет – так биологические «часы» срабатывают – отдых требуя для живого всего). И я назад побрёл – уж ни о какой охоте и не помышляя. К лагерю добрёл к 22-ум где-то часам, тишину там думал застать, сон мёртвый – ан нет, жизнь там ключом бьёт. Народ мой уж и протрезветь несколько успел, коль дичь не налетает – попробовать решили, порыбачить. Сетка была у нас с собой, рядом как раз и плёсик удачный был (потому к нему я и скомандовал подсесть), забросили – и возликовали, десяток целый хариусов запутался (а хариус чукотский – около килограмма каждый, уж тут нам на две даже жарёхи достанет). Вот повара-доброхоты и стараются теперь: печурку растопили, сковородочку на неё – жарить будут рыбку. И уж ароматом оттуда потянуло – меня аж замутило от голода. Боль же и вообще нестерпимой стала, едва уж сдерживался – чтоб не взвыть по-звериному (готов был, как говорится, на стенку взлезть – так где она, стенка-то, в тундре? Нетути.). Ощупал опять челюсть – а зуб и ещё сильней из рядка выдвинулся, мне уж и рот нельзя закрыть – не даёт боль. Уж тут решаться надо на что-то – не пропадать же так-то бездейственно. И я – решился.                Набулькал водки полную кружку, пристроился возле палатки, за оттяжку палаточную ухватился (чтоб удержаться – ежели падать буду). Собрался, изготовился, вдохнул поглубже – и сжал челюсти изо всех сил. Боль плесканулась – запредельная прямо-таки, и в глазах потемнело (но не упал – удержался-таки). Но рот тут же наполняться стал чем-то солёным, подождал чуть, сплюнул: кровь – но необычная кровь, «дурная» - со сгустками какими-то, комочками, с примесью жёлтой какой-то субстанции. Сплюнул – водкой промыл. Ещё сплюнул – ещё промыл. Понял: «загнавши» на место зуб – раздавил я опухоль под ним, оттуда кровь и повалила. Но меньше, меньше кровотечение, и раз, и два прополоскал, собрался с решимостью – и опять изо всех сил челюсти сжал. А боли-то нестерпимой ожидаемой – нетути, плесканулась чуть-чуть – но это уж несравнимо с прежним-то кошмаром. Ещё, ещё пополоскал, стремясь – чтоб туда, под зуб, водка попала. И ощущать с радостью стал: как приходила боль скачками-толчками – так же и уходить начала, будто завесу убрали с глаз – мир я окружающий реальный воспринимать стал. О, какое же это блаженство: ровненькая такая-то, тонюсенькая боль (будто б и приятная даже). Прополоскал ещё в последний раз – и в ритм общий лагерный включился.                А на столике уж и ужин роскошный приготовлен. И уж я тут – самый активный участник. Достал из ведра вначале два кусматища солидных мясных – так в них и вгрызся. Ох – вкуснота! Дичина, гусятина да утятина, после любой варки жестковатой остаётся, журавлятина же – не то, мягкая да сочная (по вкусу индюшатину напоминает). Осторожненько, конечно же, одной стороной – но можно мне жевать, уж наслаждался я пищепотреблением – полной мерой. А там и на жарёху переключился, уж тут – деликатес прямо-таки форменный ( и это – так. Вкуснее хариуса в жареном – да и в провесном – виде и нет равных в рыбьем царстве). Водочкой угостился – ещё активней заработал жевательным аппаратом.                Между делом спрашиваю у ребяток: и чем же вы так Эдуарда-релейщика напугали-нашарохали – что он за помощью ко мне прилетел. Чего это вы голяками тут мотались – одичали, что ли, совсем? Вот именно – отвечают – что «одичали»: перебрали несколько спиртного на радостях-то, предложил кто-то (а кто – и виноватого теперь не можем отыскать): давайте, мол, в дикарей поиграем. Вот мы, разоблачившись, в «натуральном» виде и забегали. Да с ружьями ещё, хорошо – не пострелялись. Но уж бутылки все порожние – на мелкие стёклышки раздробили ( «с подбросом» в них палили). И с Эдуарда с этого шляпу кто-то сразу сдёрнул, подкинул её вверх – а Лёша и всадил в неё дуплет, разнёс – в клочья (а Лёша – отменный стрелок общепризнанный. Вишь, и в пьяном виде «влёт» не промазал). Вот Эдуард, остатки шляпы той бросивши, и к вертолёту бегом – начальника чтоб доставить сюда. А ты, вишь, и не прилетел (ну да, только мне и делов – за дураками за пьяными по тундре гоняться).    Ладно – прошло. Перереготали, конечно же, эту сцену – и я отвалился от стола. Опьянел враз, и не от водки больше – а от еды обильной. Едва-едва сил на то хватило, чтоб водкой опять рот старательно прополоскать (под зуб, под зуб чтоб попадало). Дальше – в палатку перебрался, разделся, в мешок спальный – и заснул-отключился намертво.                Утром проснулся позже всех. Первым делом физиономию свою обследовал – а не нашёл уж флюса своего страхолюдного, на-нет почти сошёл он. Не буду, значит, пугать сожителей своих видом своим – перекошенной «позой рожи» (так, кажись – у Н.Лескова). Прислушался – тишина. Народ мой разбрёлся уже по тундре – кроме Лёши: тот с неудобством, сидя, доску топориком обтёсывал. Говорит: хреновасто у меня с ногой, болит-дёргает – почти и не спал ночью. И распухла ступня, сапог не налазит уже на ногу – валенок, вишь, едва-едва напялил (а охотники бывалые всегда с собой и валенки прихватывали: в «скрадке» сидя ноги в сапогах не выдерживают – замерзают). И наступить уж на ногу – Лёша жалуется – не могу я, вот – какое-то подобие костыля сооружаю.                Сидя ему неудобно тесать – потому за дело я взялся. Из доски, по нужной длине отрезанной, вытесал скоренько подобие костыля, планочку поперечную приколотил на нужном месте – чтоб держать сам-то костыль. Полотенце потом свернули в несколько раз, сверху прибили – чтоб смягчить подмышку при опоре-то. Попробовал Лёша – удовлетворился, покидал в рюкзак пропитанье на день, ружьё подхватил, пару шкур оленьих на подстилку – и зашкандыбал от лагеря (а ему специально вблизи пространство оставили).                С ним распростившись – на собственные нужды я переключился. Чайник на костерке закипел как раз – можно и к завтраку приступить. Чем я и занялся – попутно и на соседа-евражку отвлекаясь.                Поселились мы, оказывается, рядом с колонией (несколько нор) евражечьей. Суета наша громогласная испугала, похоже, их. То ли убежали они, то ли в норы попрятались – но не видно их стало. А вот один, самый смелый (как потом выяснилось -  и нахальный) пожелал с нами добрососедские отношения установить (они, евражки, и вообще очень скоро к людям привыкают). Забегал вокруг нас, только за столом устроились – уж и под ногами стал шнырять. Косточки стали бросать ему – ничего, дар принимает. Крупные – отвергает, отбрасывает (твёрдые, видать – не поддаются его зубам), мелкие – схватывает, в нору свою тут же уволакивает.    Животинки эти, по-моему, самые что ни на есть разнесчастные: жизнью активной наслаждаются они всего-то четыре месяца в году. Остальное всё время – как бы в полусне пребывают. Но в крепкий и основательный сон (как медведи – например) не погружаются они, просыпаются иногда – для подпитки. Потому и сразу же они, с первого дня после пробуждения, начинают запас пищевой создавать на времена холодные (длительные, заполярные). Травинки какие-то нужные выбирают, корешки выкапывают, семена растений разных, букашечки всякие – всё в дело идёт, в пищу что годится. Вот и сей экземпляр (Егоркой нами названный) пользовался сейчас моментом, тянул всё в норку свою. И особенно – кусочки-корочки хлебные (хвать тут же чуть ли не из рук – и в норку, в норку).                Вот и сейчас так и закружился он вокруг меня – явно подачку выпрашивая. А я приметил: возле стола нашего валяется коробок крупный картонный, в нём у нас посуда хранится – и сейчас там на дне какие-то ложки-плошки видны. И кто-то в кутерьме-то пьяной забросил туда половинку буханки хлебной. Евражке её не видно, но запах-то хлебный присутствует – так как, почует ли он его (потому – не угощаю пока что  – ни крошки не бросаю, действий жду). И ведь – дождался, скоро очень: подпрыгнул зверёныш сходу, перевалился через бортик картонный – и в ящике оказался. Обнюхал неспешно находку свою – к делу приступил: погрызёт-погрызёт (набьёт, похоже, мешочки свои защёчные) – и в нору. Освободился – и опять для прыжка разгоняется. Я думал, он так и будет по крохам перетаскивать – но ошибся (чему даже и рад был). Удивил меня зверёк безмерно: он решил более рационально процесс трудовой организовать (выходит, и разумом он обладает – не только инстинктами). Хотел он вначале всю ту половину буханки утащить – не получается, никак он её ни зубами, ни лапками передними обхватить не может. Тогда он выталкивать принялся горбушку: лапками-носом толкает, толкает вверх, а она раз – да и опять скатится, Многотерпеливо, настойчиво – опять и опять он толкает. Попыток, наверное, с десяток неуспешных, потом какой-то толчок удачный – и горбушка перевалилась за край короба. Следом и сам работяжка выпрыгнул – и покатил-потащил теперь к норке добычу (а до неё – метров с пять). Докатил-таки, примерился, понял – не пройдёт в нору добыча целиком-то (опять же: обдумал – выходит). Принялся грызть её – а я долго, покуривая, наблюдал за ним. И подгрызать-то он целенаправленно начал, не с углов – а чтоб пополам её перегрызть. Так-то старательно трудился, решил я – не след мешать работяге, смущать его присутствием своим.    Пока делами теми занят был – ни одна птаха перелётная не появилась в зоне моей видимости. Да и не тянуло что-то на охоту (опять с ружьём этим тяжеленным таскаться).  Решил – порыбачить попробую (для чего и спиннинг прихвачен был с собой). Рюкзак с пропитаньем за плечи, спиннинг в руки -  и вперёд.    Вода мутновата ещё в Пучевееме,для рыбалки с блесёнкой не время (а мы хариуса ловили на самодельные блёсны-«чукчанки» - изготавливать их нас чукчи и научили). Но хоть душеньку отведу, зиму ведь целую о моментах этих мечтал – брожу теперь вдоль берега. Нашёл закосок, где течение слабое совсем, вода светлая, только забросил снасть – рывок последовал (хариус ведь так хватает – лёска аж звенит, тетивой натягиваясь), вытащил рыбину. И вторая за ней (поздравил себя – с почином удачным). Дальше, дальше пошёл – все места добычливые облавливая. Так, незаметно, и день прошёл (с костерком да перерывом на обед – разумеется).    В лагере – оживление: вернулись уже охотнички. Разочарованные, конечно же – нет дичи пролётной. Одного гуся кто-то сшиб, по одной-две утки у каждого – и это за весь день длинный. Но тоже, как и я, хоть душеньку отвели, успокоили – потому бодренько на ужин стали настраиваться: хариусов чистить-пластать, сковородку готовить. А я, между делом, и евражку проведал. Как и ожидалось, у норы – ни крошечки, всё в закрома переправлено. И даже устал, похоже, мужичок-кулачок: чуть-чуть покрутился меж нас, прихватил кое-что – и в норку нырнул, на отдых.    А тут – последним – и Лёша прихромал. И враз оживленье спало: при взгляде только на него понятным было – плохо, очень плохо человеку (бледный – и подёргивается даже). Говорит: боль уж нестерпимой становится, аж в пот меня бросает. Думал, полегче станет, ежели валенок сниму – так бесполезно, не смог я стащить его, так уж распухла ступня – не пускает ни в какую. Выручайте – просит – я потерплю, стаскивайте.    Прилёг он, попробовали (осторожно вначале-то, потом – и посильней потянули) – а не получается, даже не сдвигается валенок. Одно остаётся – разрезать его, к чему и приступили. Подоставали ножи свои охотничьи, по очереди (пока нож затупится), осторожненько – разрезали вдоль валенок, даже подошву пришлось распластывать – освободить чтоб ступню. Портянку размотали, взглянули – и замолчали все в растерянности. Картина-то – ужасающая: не только чудовищно распухла ступня – но и посинела, жутким этаким цветом окрасилась. Уж тут не шуточки, тут явно – заражением крови попахивает. И сам-то Лёша, взглянувши, содрогнулся, откинулся на матрас, проговорил: «Всё – копец мне, пропала нога». Промолчали мы, приготовили местечко ему поудобнее в палатке (с краешку чтоб), уложили, чаем-ужином обеспечили (хоть он почти что и не поел ничего). А больше ничем и не можем мы помочь (сочувствием только).    Ночь, конечно же, беспокойной была: метался Лёша, вскрикивал иногда, постанывал. А утро и для нас нерадостным было – погодка установилась явно нелётная. А мы, каждый, в душе-то на то надеялись, что появится в поле нашего зрения вертолёт случайный. Здесь, в долине Чаунской, несколько партий геологических базировалось, к ним частенько вертолёты наведывались – вдруг и сегодня навернётся какой-то. А тут – туман, и настолько густой – и кончик руки вытянутой едва виден. Вылез я из палатки – и так-то сразу на душе муторно стало (добром, похоже, не закончится приключение нынешнее).                Но быт подстёгивал: поднялись все, засуетились, завтрак стали соображать. Мокреть на улице, неуют – даже для чаепития внутри палатки устроились. Полы палатки приподнявши – закурили потом дружненько. Одному тут охотничку (росточку он махонького, щупленький такой. Потому фамилию его в обиходе переиначили, согласно комплекции – «Кулашонком» стали звать)по нужде потребовалось, вышел он из палатки. И вдруг, через пяток минут, ворвался с кличем громким: «Журавли, журавли!». Ружьё схватил своё – и исчез тут же, растворился в тумане. Естественно – и мы следом все вывалились, ружья похватавши – а и нет ничего, туман только стеной плотной окружает со всех сторон. Так куда же да почему Кулашонок-то наш исчез?: Кто ж его знает – опять в палатку забрались. Минут же через двадцать - выстрел слышим. Ещё через пяток минут – опять. Дошло до меня, говорю: а ведь он, мерзавчик, заблудился в тумане, ориентир потерял. Вылезьте кто-нибудь – «перестрельнитесь» с ним. Вылез кто-то, пальнул в сторону выстрелов. Ответили из тумана, через время – и ещё палатка обозначила себя. А вот он – и Кулашонок, вынырнул из тумана.    К нему сразу – с расспросами. Ответы выслушавши – и посмеялись даже. Оказалось: ушёл в сторонку Кулашонок, присел «петушком» под кустик. Свершил своё дело неблаговонное, уж подняться вознамерился – и вдруг из тумана, нос к носу, голова страшенная обозначилась на шее длиннющей. А за ней – и туша громадная (так-то показалось ему) прорисовалась. Кулашонок бедный с испугу-то чуть было и на «добро» своё не опрокинулся, но озареньем как бы дошло – так ведь журавль это, птица (и не один – за ним и ещё неясные тени просматривались). Сам Кулашонок –то – мелкий, на корточках ещё сидит – естественно, журавль ему громадиной показался (хотя – да, вблизи журавль очень и очень внушительно выглядит). Да ещё передовик, шею свою длинную вытянувши, клювом почти уж и носа его коснулся – как тут не испугаться. Немая сцена последовала, человечек замер, журавль же, вглядевшись, курлыкнул (негромко – но недовольно), отступил-отступил – и мимо прошёл, исчез в тумане. Вот тогда уж и охотничек подхватился – за ружьём бросился. А вооружившись – и не нашёл никого в тумане (сам только блукать начал). И теперь, в палатке, кто-то из нас, принюхиваясь будто, осведомился серьёзненько этак: - А ты, парень, это.. не того.. – не это самое с испугу-то? Пованивает что-то подозрительно от тебя.                Заотпирался охотничек, соглашался даже – чтоб штаны у него пощупали (не имеется ли там ничего такого – дурнопахнущего). Смешки, конечно, всеобщие последовали, соревнованья – в острословии.    Отсмеявшись – казус обсудили случившийся. Предположили: это, вероятно, стая какая-то запоздавшая пролётная. Туман, лететь нельзя – вот они и двинулись пешим порядком (не предполагая, конечно же, что путь им преградит Кулашонок с делом своим неотложно-вонюченьким). За помеху ж  - отомстили они (перепугавши до-смерти мужичка). И – дальше последовали.    Обговорили момент, ещё потрепались – заскучали. Не у дел оказались – так чем заняться-то? Водку пить – как-то уж и не интересно (народ подобрался не особо пьющий в обычных-то условиях). У кого-то в рюкзаке карты игральные оказались – вот это подходяще. Под это дело можно и «согрешить»  - «приняли» все по пол-кружечки, зашлёпали картами. Помимо игры и беседовали неспешно, неудачи свои охотничьи обсуждая: маловато дичи, похоже – на гнёздах уже сидят. Вчера разбрелись все по озёрам, поразогнали уточек, что там кормились – вот на перелётах и добыли кое-что. На озёрах на всех много уток-нырков – так их ведь не добудешь, птичка – хитрейшая (курок только щелканёт у ружья – а у неё только хвостик мелькнёт, раз – и под водой она).    Да, действительно, утку-нырка добыть – дело сложное. Они, как прочие водоплавающие, и не улетают от охотников, плавают себе вдоль бережка. А вот достать их – ну никак невозможно, после любого выстрела нырок мгновенный следует – и под водой она, вынырнет там теперь – где ты никак не ожидаешь. Я как-то, обозлившись, по одной такой уточке выпустил как раз пачку целую патронов, десяток (и заводского изготовления – дефицит) – но так и не добыл её. Пожаловался как-то охотнику бывалому – и он своим опытом поделился. Оказывается, у нырочков имеется странность. Ежели ты в открытую идёшь и стреляешь на виду – они ныряют тут же. А ежели незаметно (даже – полузаметно) ты к ним подкрадёшься поближе да встанешь во весь рост – вот тут они взлетают почему-то (не ныряют). И вот тут, влёт, можно их добыть. Выслушали меня охотнички, решили – что ж, попробуем и такой метод (ежели не улетим сегодня).    Обычно туманы такие-то густые с подъёмом солнца быстро и бесследно рассеиваются – но тут ветерок западный потянул, туч с моря нагнал, дождичек даже заморосил – надежды на лётную погоду испарились. Но туман постепенно как бы «рассосался», видимость появилась – и засобирались охотнички (чего ж без дела в палатке прозябать). Разбрелись, но предупредил я всех: вдруг разъяснится, облачность повыше поднимется – все чтоб к лагерю спешили тогда (вдруг вертолёт случайный навернётся – чтоб не ждать никого).                Разошлись – а я ж пока в лагере с Лёшей остался (он уж и не поднимается, создали мы ему удобства возможные в палатке, лежит – постанывает иногда). Осмотрел я ногу его – запаниковал: ступня ещё сильней раздулась, вверх опухоль распространяется – а синева зловещая вперёд даже опухоли ползёт. Главное же – нет никаких нарывов видимых (их-то можно бы и вскрыть). Там, внутри, процесс какой-то таинственно-опасный свершается – так ведь не заглянешь туда. Надежда одна теперь – на вертолёт, на случай, на везенье.                Время подошло обеденное, развёл я костерок, на сковородку пару банок тушёнки говяжьей вывалил, горсть луку туда сущёного добавил – да пережарил основательно. Лёшу чуть ли не насильно заставил хоть чуть поесть, сам подкрепился. Подремал чуть, поверх мешка спального улёгшись – так не лежится что-то. Наружу выбрался, осмотрелся – а всё то же, надежд на лётную погоду – никаких. , А значит – могу и я от лагеря удалиться, по тундре побродить. Засобирался. Подогрел чайник, возле Лёши поставил – а сам прочь пошагал (ружьё, естественно, прихвативши. Да и ракетницу – вдруг да шалый какой-то вертолёт появится).    Озерца в тундре – одно возле другого. К одному подошёл, ко второму – так голо кругом, ни кустика, незаметно подкрасться – ну никакой возможности (а ребятки, слышно, занимаются-таки делом, оттуда да оттуда – выстрелы слышны). Вдали обширное озеро, кустиками окруженное – направился к нему. С другой стороны, вижу, и Кулашонок туда спешит. Сошлись, решили – вместе будем действовать. Где пригнувшись за кустиками, где и полуползком – приблизились к озеру. По моему счёту «три» встали одновременно, прикрикнули ещё – и стая нырков сорвалась, крыльями отчаянно замахала. Кулашонок тут же дуплетом сшиб одну особь – шлёпнулась на берегу, и я вторым патроном достал – но затрепыхалась птаха, дальше чуть пролетела со снижением - да в воду плюхнулась. Неудача, то-есть – как же я её достану-то теперь? Я в сапогах обычных – не полезешь же в них в воду ледяную. Ежели одно только – посидеть на бережку терпеливо, ветерок в мою сторону тянет – прибьёт он к берегу добычу мою.    На то и решился, присел на кочку – закурил. А он – вот он, будто из-за спины у меня вынырнул – ястреб-поморник (в среде охотничьей именуемый – из-за своеобразной формы своего хвоста – «шилохвостом»). Сходу он на добычу мою, на уточку, уселся – и только перья полетели во все стороны, замелькали под клювом мощным. А там и до тушки добрался – выдирает клювом куски целые, заглатывает мясцо. Ну – не наглец ли, не ворюга? Кулашонок тут подошёл, вскинул ружьё, выпалил – а никакого эффекта (слабоват его 16-ый калибр). Свою я «пушку» 12-го калибра задействовал – и тоже впустую, не достаёт дробь до разбойника (метров 5-6 всего, видно – как по воде булькает). А тому – хоть бы что, наслаждается себе чужой-то добычей. И хоть наглости ему не занимать – а в ином-то прочем «нет понимай» (как чукчи говорят), опасности не чует. Ветерок-то его ближе и ближе к нам подносит – и решили  мы подождать с Кулашонком (пусть добыча-то непригодна теперь, расклёвана – так хоть наказать грабителя). А тут ещё, и докурить не успели, селезень какой-то ошалелый (со всех сторон ведь палят) к нашему озеру направился. И на высоте самой удобной – дуплет Куклашонка последовал, мои два выстрела добавились – начинили мы дробью птаху, шлёпнулась – камнем. Пока сбегал за добычей коллега мой – а тут и обидчика моего ветерком поближе прибило. Рявкнула моя «пушка» - и он только чуть крыльями успел взмахнуть, распластался на воде – да и затих. Так мы их и оставили, пошли в сторону лагеря, довольнёхонькие (и чем же, спросить ежели, удовлетворились мы, недоумки?: Сами ведь мы, обедать усаживаясь, не ожидаем за то выстрела из-за угла – а вот ястребка, пообедать решившего по собственному-то обычаю, мы и жизни лишили. А – за что?).    Непорядок – явный. Но на охоте мысли такие как-то и не приходят в голову – шагаем себе бодренько. В тундре, там и сям, кулички-турухтанчики мелькают, Кулашонок предложил: а давайте-ка настреляем их с десяточек – да шулюмку славную заварим на ужин. А что ж – можно. Хотя самих-то турухтанчиков и за добычу нельзя признать, мелковаты они, там и есть-то нечего, на пару жевков всего – но вот аромат от них, аромат – неповторимый. Да и вкус, бульон получается – непревзойдённый, куда там до них перепелам хвалёным (а мне как-то и их попробовать довелось – в ресторане, в Сочи).          Разошлись мы, чтоб пошире полосу захватить, постреливаем, пока дошли до лагеря – поболее десятка наколотили. В лагере оживленье застали, вернулись уже и остальные охотнички. И оказалось, что и они (не одни мы, выходит, такие-то гурманы) турухтанчиков настреляли поболее десятка – ощипывают теперь дружненько. Подключились и мы к процессу. Раскочегарил я лампу паяльную (чтоб «обшмалить» тушки), костёр развёл – ведро наше «пищевое» на него. Забурлило там, закипела вода – тушки туда побросал. Поварились они минут с двадцать – рису ещё всыпал несколько горстей. А дальше макарон туда целую пачку, луку сушеного да перчика-лаврушки. Покипело, и  - готова шулюмка охотничья, аромат – на всю тундру. Поужинали отменно – но без шуток обычных да розыгрышей, без шума-гвалта (человек ведь рядом страдает-мается, на него глядя – и у прочих настроение самое упадочное). Один Егорка-евражка доволен, подачки на него со всех сторон сыплются (но успевает, успевает – в норку всё, в норку таскает). А сам-то настолько уж обнаглел – на стол даже вспрыгнуть пытается (но уж эти его попытки – пресекаются). А получивши косточку покрупнее с мяском – устроился чуть в сторонке, сжевал её с аппетитом – и на отдых отправился, юркнул в нору к себе.    Для Лёши я, чтоб удобнее было, в кружку прямо зачерпнул шулюмки, и пожиже – чтоб выпить через край можно было. Под мои уговоры - выпил он немножко, отвалился – не могу больше.                Поужинали, и дальше – ночь кошмарная. В палатке для шестерых тесновато – плотно, один возле одного, помещаемся только. А тут половину помоста спального для Лёши освободили – переворачивается он беспрестанно, мечется. Потому с ним в палатке двое мы остались – остальные в другую палатку перешли (но без помоста деревянного, на одних тряпках, не разляжешься – полусидя как-то ночь пришлось коротать). Да и нам с Лёшей-то рядом не спится – вскрикивает он (чуть забудется), стонет иногда так-то жалостно. Уж едва-едва утра дождались. Утешало то только - погода на глазах прямо улучшалась, после полуночи (по времени-то) уж и солнышко проглянуло.    Утром сошлись все, осмотрели ногу Лёшину – и всех аж замутило, у всех сознанье утвердилось – тут действовать, срочно действовать надо. Опухоль и ещё  увеличилась - а синева уж и до колена добралась. У всех в памяти словечко зловещее всплыло:»Гангрена» (все ведь и книжку читали, и кино видели – «Повесть о настоящем человеке»). И Лёша, из полузабытья выпутавшись, прохрипел: - Всё, мужики – делайте что-нибудь. Невмоготу мне, я скоро зверем реветь начну. Или застрелите меня – потом скажете: сам я застрелился. Или – ногу отрезайте. Действуйте, сам я уж и застрелиться не могу – нет моей мочи.    Вышли мы из палатки, столпились-зарассуждали. Конечно же, на убийство никто из нас не сможет решиться. Потому так действовать надо: подождать какое-то время – не появится ли вертолёт случайный. Не будет его – и надо ногу отрезать (хоть, конечно, и подумать-то об этом жутко). Но помощи ждать – неоткуда, до жилья ближайшего – с сотню километров. За нами же прилетят дня через три (при условии, опять-таки – что погода лётной будет). За это время опухоль-синева до паха до самого доберётся, ежели и дотерпит Лёша, не кончится к прилёту вертолёта – то всё равно не жилец он будет (всего вероятнее – общее заражение крови приключится). Так что, как ни крутись, выход тут один для спасенья товарища нашего – надо ногу ему отрезать ниже колена (до грани – куда синева дошла). Спасать надо Лёшу -  пусть и методами противозаконными. И – сегодня это сделать надо, не откладывая(только хуже ведь будет).    Решивши так-то, прикидывать стали: как и что. Первым делом проверили – что есть в аптечках наших походных. И уж тут я и возгордиться мог: за год где-то до этого мне в голову мысль удачная пришла – оснастить всех наших «тундровиков» солидными аптечками (а не теми стандартными – которыми автомобили оснащают). Посоветовался я с глав. врачом больницы нашей поселковой – и он составил мне солидный перечень необходимого (а он знал наши нужды – и сам иногда с нами на охоту-рыбалку выезжал). Согласно того перечня нам в аптеке районной и укомплектовали нужное количество аптечек – и сейчас одна у меня в рюкзаке нашлась, ещё одна – у Лёши.    Жгуты кровоостанавливающие в обеих аптечках – уже хорошо. Бинты, вата – в достатке. Таблетки всяческие. И коробочки картонные с надписью «Новокаин» (внутри – по десятку ампул стеклянных запаянных). О точном назначении препарата этого – понятия туманные. Но кто-то (да и я сам) слышал когда-то словосочетание: «Новокаиновая блокада». И это, будто – для местного обезболивания применяется. То-есть для нас – то, что и нужно как вспомогательное средство (главным же обезболивающим – водка будет).                Проверили, оказалось – в достатке у нас нужного напитка. А его немало потребуется: для дезинфекции «инструментов» применяемых, чтоб «поле операционное» обмыть, руки «хирургов» (особенно – под ногтями, под ногтями – там именно микробы всяческие зловредные скапливаются). Главное же – сам Лёша должен употребить около двух бутылок: чтоб уж совсем отключиться (мужичина он крупный, под сто кило весом – одна-то бутылка его «не возьмёт»). И около бутылки должен выпить каждый из двух исполнителей-«хирургов» - иначе на подвиг такой никто из нас не решится.    Дальше – сам-то ход операции обговорили. В начале – привязать надо Лёшу как бы на «крест», из досок сколоченный (чтоб и ворохнуться он не мог). «Основанье» креста сделать как бы раздвоенным – чтоб отдельно каждую ногу зафиксировать. Ногу потом оперируемую надо обнажить и тщательнейше водкой промыть. Жгуты потом кровоостанавливающие наложить, для надёжности – два: и выше колена, и ниже. Наметить место «отреза» - на границе, куда синева дошла. Потом «по кругу», вокруг всей ноги, вколоть десять ампул новокаина (а к коробочкам с ампулами и два шприца для иньекций прилагались). Затем ниже места отреза, сантиметрах в десяти, ещё одну «блокаду» сотворить – вколоть остальные десять ампул. Затем там, надрезы необходимые сделавши, кожу как бы задрать (опыт таковой у всех имелся – и зайцев приходилось обдирать, и песцов) выше места отреза – чтоб «запас» образовался (после отпила кости стянуть чтоб кожу – и зашить, рану обширную скрыть). Затем – сам, собственно, «отпил». Перевязка сосудов кровеносных (надёжнейшая, в двух местах). Место отреза потом хорошенько забинтовать. Последнее – жгуты снять (их нельзя надолго оставлять – и от них боль невыносимой бывает).    Проверили потом наличие инструментов необходимых «хирургических». Главный, конечно же – пила-ножовка (по дереву – но с мелкими зубьями). В рюкзаке у кого-то и полотно ножовочное нашлось (что по металлу).  Без станка, к сожалению – но можно и без него приспособиться (это на случай: ежели ножовка по дереву «не возьмёт» кость). Два ножа выбрали – что поострей. В рюкзаке у меня ножницы нашлись. Как у тундровиков опытных – у каждого в месте каком-то укромном иголка имелась с ниткой длинной примотанной, у меня же моточек нашёлся крепчайшей (так называемой «суровой» ) нитки, это – для перевязки сосудов пойдёт. В мешке, где сеть была рыболовная, два мотка крепкой бечевы нашлось(уж притянем «пациента» к кресту – намертво).      Всё имеется, всё – кажись – исполнимо. Кроме главного самого – а кто ж за «операцию»-то за саму возьмётся? Добровольцев не находилось (на мой призыв – промолчали все). И тогда путь тут единственный – жеребьёвка. Согласились вначале – но один наш «член» возбухать было стал: я, мол, не ваш работник, потому – и не должен в действе этом участвовать (он – милицейский сотрудник, приятель Лёши – вот он всегда и включал его в число участников вылазок охотничьих). Демарш такой всеобщему осуждению был подвергнут, уж тут не до церемоний – в самой грубой форме решенье всеобщее высказано было: влез ты в наш коллектив – вот и живи заботами общими, не крутись. Замолчал мужик – смирился.    Приготовил я пять спичек, на виду у всех две из них обломал (кто эти короткие вытянет – тот и будет в качестве «хирурга» выступать). Зажал в пальцах спички, одни головки видны – тяните, ребятки. Потащили - милицейскому товарищу сразу выпало (выходит – сам накликал), чем я очень и очень доволен был. Неизвестно ведь – чем затея эта рискованная закончится. Случись беда – я, как старший по должности, ответственным буду. А так, получалось, я и поделить могу ответственность: мол, не один я решал – вместе с сотрудником ведомства правоохранительного, А он даже в роли исполнителя выступил - уж никак тут не отвертишься. Он же, бедолажка, побледнел сразу, затрясся даже( не готов он – явно – к роли такой). Но вторая спичка досталась Вите-вездеходчику, он и успокоил «коллегу»: не бзди, мол, мужик, всё заделаем – как надобно. Я – говорит – ежели засосу бутылку целую водяры – то могу и голову любому отхватить да на другое место пришить. Чуть поможешь мне – и справимся. Такой расклад подходил и для милицейского – успокоился.    Будет, не будет вертолёт – а подготовку сразу начали: «крест» из досок сколотили, столик наш хлипкий обеденный подкрепили (он ведь теперь именоваться будет: «операционный»). В действе же предстоящем операционном  я на себя добровольно взял функции санитара. И с обоснованием: службу срочную проходя много лет назад, время я застал, когда Министром Обороны был прославленный Маршал Жуков. Наряду с некоторыми приказами его, самодурством явным отдававшими, были и толковые весьма. В их числе был и приказ: в каждом взводе армейском должен быть внештатный (так сказать – по совмещению) санитар, способный первую помощь оказать на поле боя. Вот, во исполнение этого приказа, и собрали со всей нашей бригады связи человек с двадцать  - и с нами занялся лейтенант, начальник медсанчасти нашей. К занятиям он не шибко-то и серьёзно относился, большую часть времени анекдоты мы травили – но кое-что он нам и рассказывал, и показывал (как кровотечения останавливать, уколы делать, перевязки сложные накладывать).                О чём я и вспомнил сейчас, на себя некоторые обязанности взвалил: инструменты все «обеззаразить» (дезинфекция – хоть и грубая), жгуты наложить, уколы все исполнить (все двадцать ампул «вколоть»). По окончании операции – перевязку сделать (и сложнейшую – чтоб весь «обрубок» надёжно забинтовать. Вначале как бы  «продольные» наложить бинты, затем – и «впоперек» перехватить). Потом – жгуты снять. А уж дальше на Него только, на Боженьку надежда.    Подождали мы до 11-ти часов – и всё, действовать решили, надежды на вертолёт не оправдались. Обычно вертолёты из Певека вылетают часов в 9-ять утра, ежели бы направлялся какой-то в любой район долины Чаунской – он бы уже появился в зоне нашей видимости. А коль нет его – то уж сегодня и не будет. С трепетом душевным – а необходимо к задумке своей жестокой переходить.    Подготовку с  того начали, что водки по пол-кружки понабулькали да выпили (и я тоже – непросто ведь было на то решиться, чтоб в тело живое иголки втыкать. Да ещё – поглубже, чтоб «заморозка» аж до кости проникла. А опыта у меня практического – ноль). Лёше налили полную кружку – но он половину только осилил, сказал: подождите – не идёт пока что.                А у меня мысли сразу глупо-неудобные затолпились, например: на сколько же вес у Лёши изменится – без ноги-то. И ещё: и куда ж её девать, ногу ту отрезанную? Ведь закопать-сжечь её нельзя – с собой забирать надо, в Певек: начнутся когда разборки с криминальным уклоном – так чтоб было что предъявить мне в качестве доказательства, убедить чтоб – только такой выход у нас оставался. И прочие, ежели вдуматься, перспективы для меня опасные прорисовывались, потому усилием волевым прекратил я колебанья – к делу надо переходить, не трепетать-волноваться. К чему я и приступил: «инструменты» разложил в порядке нужном – к дезинфекции приготовился.    Решил вначале на огне прокалить железячки (чтоб уж ни одного там микробчика не осталось) – а затем уж водкой тщательнейшее обмыть. В лампе паяльной мало осталось бензина (вчера, с турухтанчиками-то провозясь, выжгли почти весь) – костёр решили развести. Плавничка с косы ближайшей натаскали, остатки досок пощепили, раскочегарил я лампу паяльную с остатками «горючки» - с её помощью так-то активно костёр запылал (что и надо мне – чтоб поменьше копоти было). Лампа с шумом характерным работает, «заглушил» я её – и через минутку всего крик чей-то раздался: «Тихо, всем – тихо! Слушайте!».                Вслушались, и себе вначале не верим: рокот такой-то раскатистый долетать стал, знакомый рокот и долгожданный – вертолёт летит. Всматриваться стали в ту сторону, где наша ЛЭП проходит, усмотрели вскоре: вот она, как бы черточка на горизонте перемещается. Но, кажись, мимо летит спасенье-то наше, вдоль будто ЛЭП направляется (а вертолётчики частенько нашу ЛЭП в качестве ориентира использовали – и теперь, похоже, вдоль неё куда-то летят).                Ох, да неужель, да беда ведь это – и схватились, каждый за своё, за средства сигнальные. У нас две ракетницы имелись с запасом ракет, у каждого ещё в рюкзаке по одной-две ракеты нашлись (тех, что «с руки» запускаются: дёрнул за шнурок, хлопок – и полетел снаряд). Изготовились вмиг – но я крикнул во-время: «По очереди, по очереди – и по команде!». Начал сразу я из своей ракетницы палить, пока перезаряжаю – из второй ракетницы выстреливают. Штучки по три запустили (всех цветов), а дальше – уж и не надо сигнализировать. Не надо, с вершилось-таки чудо – к нам вертолёт развернулся (уже – явно). У всех и сердечки вмиг затрепыхались: ВЕРТОЛЁТ ведь, вер-то-лё-от!От бед всех освобожденье – и вот оно, к нам летит!      Тут же команда:»В кучу всё!». Палатки бросились сдирать, прочее добро стаскивать. Я, первым делом, костёр водой залил (поток  воздушный головёшки ведь может и по тундре разнести – запылает вокруг). Потом, ножовку ухвативши, стал перекладину у «креста» укорачивать с обеих сторон – чтоб в дверь вертолётную смог он протиснуться. Лёшу на «крест» этот бережно переложили, подбадривая: «Терпи, Лёша, терпи – немножко теперь осталось».                Пока на круг заходил вертолёт – а у нас всё уж и в кучу собрано(не так, конечно, как всегда, с аккуратностью – наспех). Рядом подсел вертолёт, и я тут же руками стал маячить командиру – чтоб не глушился он. Понял командир – и мы сразу похватали всё нужное, к дверям (едва успел второй пилот дверцу открыть да стремянку нацепить). Я – к нему сразу: «У нас – больной, плохо ему, Потому надо сразу, «на скоростях» - и в Певек». Тут Лёшу на на «кресте» , глянул пилот на ногу его – и аж отшатнулся (бревно какое-то синее вместо ноги-то). Сразу и он забегал – помогать стал. Похватали всё, минуты только прошли – а уж внутри мы, задвинул пилот дверцы, защёлкнул – и в кабину. Взревели сразу винты обнадёживающе – и вверх, вверх – полетели.    С вертолётом и наш мастер ЛЭП прилетел – то-есть за нами-то и направлялся аппарат. Спрашиваю: и как же это догадались вы – пораньше чтоб за нами явиться. А он говорит: заслуга тут – не наша. Это директор озаботился, позвонил, сообщил: комиссия к нам какая-то из Москвы намыливается, потому – срочно охотничков своих из тундры возвращайте, пусть к приёму гостей готовятся. Вот мы на вчерашний день и заказали спец.рейс – так непогода помешала. И сегодня с утра едва-едва уговорил экипаж рискнуть (синоптики предупредили: «окно» они прогнозируют кратковременное, опять скоро тучи натянет). Но, кажись, успеваем (но по пути уж стали и тучки попадаться отдельные). И выходит, спасеньем своим – мы комиссии неведомой обязаны (хоть в обычных-то условиях – одни помехи от них да пьянки гомерические, за счёт – разумеется – принимающей стороны).                В кабине с пилотами и объясняться не пришлось: они тут же связались со своим диспетчером, тот с больницей районной связался, предупредил: доставляем тяжелобольного, к операции готовьтесь. Посадку командир исполнит прямо в городе, на «пятачке» возле больницы (хорошо, командир опытнейший случился, в авиаотряде – старейший и по стажу, и по опыту. Ежели память мне не изменяет, по фамилии – Волокитин).                Переговорил с экирпажем, и – всё, можно успокоиться. И в салоне благодушие полнейшее, Лёшу все хором утешают – дотерпливай, мужик, всё теперь хорошо будет. И в винопитье ударились даже ребятки, подтрунивая друг над другом: вот, мол, охотнички-неудачненьки – в героев анекдота мы превратились, на всю Чукотку ославимся: назад, с охоты, водку недопитую везём. Разливают теперь да выпивают (сетуя – всю-то не успеем изничтожить). Лёше было предложили – отмахнулся он сразу, лежал он, зубы сцепивши да кулаки сжимая-разжимая (боль, видать – нестерпимая).    «На скоростях», напрямую, через сопки-перевалы, и часа не прошло – и вот он, Певек. Пошел «на круг» командир, а нам видно уже: возле ворот комплекса больничного «Скорая» уже стоит, возле неё – двое в халатах белых. Резко вниз вертолёт – приземлился на площадку нужную. Засуетились мы было вытаскивать Лёшу – но фельдшер вмешался, в салоне тут же объявившись (укол он Лёше сделал, как я понял – обезболивающий). Дальше фельдшер уж и командовал: переложили на носилки Лёшу, в машину – и увезли (от нашей помощи отказавшись). Мы принялись скоренько барахло своё выгружать. Но по окончании не уходим, ждём – как-то взлетит птица железная, «выручалочка» наша. На площадку на эту ранее один только раз садился вертолёт – чересчур сложны тут условия. Справа здесь – склон крутой горы Пээкеней, слева – антенное поле, с десяток высоченных сооружений – оттяжками ещё перепутанных. Сзади – двухцепная ЛЭП-35 кв. на опорах высоких металлических, спереди – аж целых три ЛЭП разных напряжений.    Вот и стоим мы, наблюдаем с замираньем сердечным – как-то взлетит вертолёт. А – ничего, обошлось: так-то эффектно вверх да вверх хвост свой стал задирать аппарат послушный, точнейше над ЛЭПами проскользнул (как говорится – «впритирку») – и скрылся за увалом, курсом – на аэропорт (благодарностями нашими сопровождаемый).    Теперь – к телефону (благо пром.база наша – рядом, через дорогу). Супруге позвонил Лёшиной, машину дежурную за ней послал – чтоб поскорей в больницу её переместить. Чтоб не разыскивать там её, договорились: сама она позвонит – ясность когда появится. И часа через три позвонила она, обрадовала: пока – всё обнадёживающе складывается. Ногу хирурги решили не ампутировать пока, успокоили: мол, вероятней всего – спасём мы её. Во-время, мол, доставили – а уж мы тут постараемся.    Дня через два я уже отыскал по телефону хирурга лечащего, и он твёрдо теперь заверил – нога останется, процесс – в нужном направлении пошёл. А ещё через пару дней и сам Лёша на костыликах прихромал – да и в гараж свой сразу, руководящие чтоб указания дать (разболтались, понимаешь ты, без мастера-то – так я вас, нехороших этаких, в момент к порядку призову). Призвал. А потом и ко мне в кабинет припожаловал (на второй даже этаж костылями своими простучавши). Конечно же, сразу – последние события, столь всех взволновавшие, обсудили. И к выводу неожиданному пришли: а ведь есть-таки, оказывается, такое нечто (там – в высотах «горних») – что судьбами нашими руководит. И хоть мы оба – непримиримые реалисты-рационалисты, не верящие, как говорится, ни в сон, ни в чох, ни в птичий грай (то-есть ни во что завирально-запредельное) – но тут вот, в данном конкретном случае, допустить должны: тут, похоже, воля чужая проявилась (и –целенаправленная!). Чересчур уж точнейше (до минут) в нужный момент вертолёт-то появился – спаситель наш. И объясненье тут единственное напрашивается: расстарался тут Лёшин ангел-хранитель (да и мой мог присоединиться: и на меня могли обрушиться санкции жесточайшие, вплоть до того – что за решётку могли меня упрятать на длительный срок органы соответствующие). Но, вишь, обошлось – то-есть реально тут ощутилось присутствие Его, Сущего на небеси. И коль молится мы не приучены-научены – то хоть в душе-то возблагодарить должны Создателя, что и сотворили мы – помолчавши минут несколько.    Дальше – по делам своим разошлись. Жизнь – продолжалась.     - х – х – х – х – х – х – х- х - х - х - х -