(из цикла "Госпожа Журавлёва")
С Леной Журавлёвой мы встречались уже четыре месяца, и два из них – периодически делили постель, когда она привела меня домой представлять своей маме Любови Петровне.
- Матушка за горло берёт, требует предъявить супермена, который спас её от коллекторов, - уговаривала подруга. – Знакомство с родителями девушки - важнейший этап в отношениях. Пойдём уже, что как маленький? Любовь Петровна тебя заочно боготворит, ты её из долговой ямы вытащил, бандитов отвадил!
Суперменом я себя не считал, но был рад в прошлый раз оказать услугу Ленкиной маме. По своей безалаберности Любовь Петровна взяла микрокредит у плохих ребят, к которым нормальный человек за милю не подойдёт. В итоге её нагрузили дикими процентами, начали запугивать по телефону и даже ненадолго похитили: сунули в подвал и связали.
Мне пришлось задействовать старые контакты из тех, что в приличном обществе не афишируются. Помогло. Негодяи-коллекторы получили по ушам, принесли глубочайшие извинения и отстали от Журавлёвых.
Любовь Петровну я знал исключительно по фотографиям, сделанным Ленкой на телефон с семейных праздников. Не будем лукавить: Журавлёва-старшая производила неизгладимое впечатление как женщина.
Конституцией и незыблемостью мать подруги напоминала жарко натопленную русскую печь. Она сразу располагала к себе. На снимках от неё веяло уютом, простотой, какой-то домашней сердечностью. В то же время Любовь Петровна излучала ярко выраженную сексуальность. Сочно нагримированная, улыбчивая, полная светловолосая женщина дурашливо салютовала в камеру фужером и посылала воздушные поцелуи. Три зуба в верхней челюсти Любовь Петровны были золотыми, что ничуть её не портило, наоборот, успешно вписывалось в образ спелой бальзаковской дамы.
По словам Ленки, несмотря на почти сорокалетний возраст и весовую категорию под девяносто кило, Любовь Петровна обожает яркие, тесные и блестящие костюмы, с удовольствием носит чулки, лосины, кожу и стринги. Ещё бухгалтер Журавлёва страшно близорука, но очками пользуется лишь при работе с документацией. В остальное время Любовь Петровна ходит без очков, поскольку уверена, что они её старят, и предпочитает видеть мир слегка размытым. Пусть мир сам на неё смотрит и восторгается, собака убогая.
Это верно. С мужской точки зрения, налицо у госпожи Журавлёвой присутствовал целый ряд достопримечательностей, заслуживающих восторга и почитания. На снимках она щедро показывала камере яблочные губы, крупные капроновые колени, грузный откормленный бюст. Вряд ли Любовь Петровна знакома с термином «бодипозитив», однако интуитивно гордится своим женственным телом и принимает таким, какое есть.
Дочь Ленка вдвое уступает мамочке формами. Если стройная дочь похожа на олимпийскую гимнастку Наталью Лаврову, то Любовь Петровна тянет на шикарную модель Диляру Ларину класса «plus saiz». Рекомендуемый размер маминой одежды близок к пятьдесят четвёртому, говорила Ленка, но она упорно втискивается в пятидесятый, чтобы всё трещало и обтягивало.
Ленка рассказывала, что в быту мама неприхотлива, зато великая поклонница мучного, сладостей и броского макияжа. Родилась и выросла она в деревне Паромное где-то у чёрта на куличках, умеет солить грузди, квасить капусту, сбивать масло, метать стога и материться как сапожник. Её лексикон до сих пор изобилует диалектизмами «сщо ради?», «мерековать», «кого-нито», «окотыжиться». В плане культурного просвещения Любовь Петровна довольствуется дамскими бульварными романами да мыльными операми из разряда «Династия» или «Кассандра». Она не корчит из себя умницу-разумницу, и это тоже очко в её пользу.
Впрочем, есть у Любови Петровны другая маленькая слабость. По словам Ленки, Журавлёва-старшая с детства мнит себя дамой изворотливой и предприимчивой, хотя более наивного существа свет ещё не видывал. Большинство её авантюр и махинаций кончаются крахом и неприятностями. История с коллекторской фирмой – наглядный тому пример.
В числе прочих достоинств Любовь Петровна умеет гнать отличный самогон и не прочь махнуть рюмашку под маринованный огурчик со свиным холодцом, но крепкий алкоголь ей категорически противопоказан. Об этом Ленка предупредила меня сразу. После третьей рюмки из большой пушистой кошки мамочка превращается в скандальную хуторскую бабу. Бьёт стёкла, посуду, невинных гостей и подъехавшую милицию, пока её не скрутят покрепче и не запрут проспаться. История умалчивает, сколько раз Ленка выручала из неволи связанную нашкодившую мамашу и заглаживала вину перед помятой компанией.
- Глава семьи у нас я, - доверительно сообщила Ленка. – На случай маминого загула в моей комнате хранятся дежурные наручники и кляп. Я единственный в мире человек, кого она по пьянке пальцем не трогает!
Мне подумалось, что Ленка чересчур сурова с мамочкой. Как-то не вяжется пышная и добродушная Любовь Петровна с образом демона в женском обличье. Если всех скандальных дам после третьей рюмки заковывать в наручники, в России не состоится ни один банкет!
Я уже убедился, что моя бойкая подруга посещала курсы самообороны и выкручивает людям руки, как профессиональная самбистка. В первую же совместную ночь Ленка заявила, что не боится экспериментировать, приветствует любые постельные сумасбродства: фетиши, девайсы, латекс, ролевые игры, перчатки и плётки – только свистни. Давно мои кровать и кости так не трещали.
Под благовидными предлогами я долго увиливал от похода в гости к Ленке, но потом уважительные причины кончились. В назначенный день мы с возлюбленной запаслись слабеньким вином, цветами и помпезно явились в квартиру на улице Космонавтов.
Квартира у Журавлёвых была очень приличная, трёхкомнатная. После переезда из деревни они ютились в коммунальной комнатушке без малейших перспектив, как вдруг Журавлёвой-маме сказочно повезло. Сменив несколько работ, Любовь Петровна устроилась бухгалтером в скороспелое акционерное общество с мудрёным названием навроде «Транс-Газ-Фуфло-Лопух-Инвест». На дворе стояла та сумасшедшая эпоха, когда в течение суток россиянин успевал сколотить состояние, обанкротиться, снова сколотить состояние, сесть в тюрьму, выйти по амнистии и жениться.
Фирма «Газ-Фуфло» торговала воздухом и была элементарной финансовой пирамидой. Однажды она выпустила собственные акции и всучила их собственным работникам вместо зарплаты. Сотрудники плевались и сморкались в эти квиточки, но Любовь Петровна по укоренившейся деревенской привычке считала ценной любую бумажку с гербовой печатью.
Бухгалтер Журавлёва сберегла свою долю, даже не поленилась собрать по урнам акции, выброшенные легкомысленными коллегами. И дождалась звёздного часа! Через месяц акции «Газ-Фуфло-Лопух» резко пошли в гору. Любовь Петровна быстро продала их по тысячекратной стоимости и купила собственное жильё.
Разумеется, вскоре «Газ-Фуфло» лопнул вдребезги, и бумажки вновь превратились в фантики. Зато Любовь Петровна с тех пор твёрдо уверовала в свою счастливую звезду и вообразила себя биржевым игроком премиум-класса. Её любимой поговоркой стало:
- Может, я и дура, - но дура с квартирой!
В эту квартиру мы и входили в данный момент. Жилище Журавлёвых плавало в изумительных ароматах выпечки, маринадов и запечённого мяса. Любовь Петровна радушно встречала нас в прихожей. С места в карьер она начала сокрушаться, дескать, ничего не успела доделать, праздничный стол не сервировала, и сама не переоделась.
- Знакомьтесь, это моя мама, - сказала Елена. – Мама, это мой жених.
Передо мной предстала Ленкина матушка в блузке и облегающих лосинах - голосистая, жаркая, крупная дама. Живьём Любовь Петровна была ещё уютнее, обильнее и сексуальнее, чем на фотографиях. Стоило мне оказаться перед грудастой дамой приятной наружности и вкусной полноты, с каскадом сливочно-белых волос и самоуверенной улыбкой, как я немедленно понял: если не женюсь на Ленке, то готов хоть сейчас жениться на её маме.
- Пришли, гости дорогие! А я, распустёха, в ремье хожу, ничо не растворёно, не замешано! – громко смущалась Любовь Петровна. – На кухне малахтаюсь, юбку не надела, не погладила!
Она попыталась пониже натянуть блузку на бёдра, но в результате едва не выронила монументальную грудь из откровенного выреза. Блузка была пронзительно-голубой, под цвет роскошно оттенённых небесных очей Любовь Петровны. Мама выглядела массивней своей стройной дочери килограммов на тридцать пять. Причём не на тридцать пять килограммов целлюлита, морщин и костей, а на два с лишним пуда прекрасного, зрелого тела. Оба этих пуда ушли строго по назначению: в бюст и ягодицы непризнанной модели «плюс сайз».
Они с Ленкой наперебой тараторили и разбирали наши котомки. Я же смотрел на пленительную Любовь Петровну и наслаждался. Ленка говорила, что её мама родом из дальней деревни. В деревенском диалекте есть хорошее звучное слово: «баскушшая». Применительно к сельской даме оно означает: сдобная, ладная, всё при ней, кровь с молоком и просто маков цвет.
Любовь Петровна была именно «баскушшей», ни прибавить, ни отнять. Аккуратные ушки женщины украшали огромные золотые серьги эллиптической формы. Двойной подбородок и румяные щёки придавали Любовь Петровне естественное обаяние и шарм, волнующие полные ноги были красноречиво обрисованы чёрными лосинами. Нейлон ярко искрился от высокого содержания лайкры и электростатического напряжения.
Когда Любовь Петровна отвернулась, унося цветы в гостиную, я увидел на её круглых ягодицах две глубоких косых дуги: там под облегающими лосинами в хозяйку впились кусачие кромки трусиков - словно в двух слитках блестящего чёрного обсидиана искусным резцом вырубили желобки. Под тончайшей искристой синтетикой переливались мышцы, подрагивали жировые прослойки, поскрипывали тугие резинки нижнего белья. Будь Любовь Петровна газетой – я бы начал читать её с задней страницы.
Нас с Ленкой усадили за стол, где дымились горы яств, холестерина, калорий и всего того, что делает жизнь чудеснее. Ради приличия Любовь Петровна натянула поверх электрических лосин улётную мини-юбку, отчего бьющая в глаза сексапильность только обострилась. Тесные трусики на её тучной попе успешно проступали даже через два слоя эластичной материи.
Принесённое нами красное вино Любовь Петровна с ходу забраковала:
- Ленка, вылей в раковину свои ополоски! Для мужчины найдём чарочку покрепче! – шаловливо подмигнула мне жирно подведённым глазом и грохнула в центр стола загадочную бутыль с желтоватой жидкостью.
- МАМА, ТЫ ЭТО ПИТЬ НЕ БУДЕШЬ! – от леденящего Ленкиного голоса комната чуть не покрылась инеем.
- Не про себя стараюсь! – надулась Любовь Петровна, скручивая пробку. – А нашему кавалеру сам Бог велел. На шиповнике с брусникой, сорок пять градусов, через уголь отфильтровано – приходи, кума, любоваться! Не побрезгуйте?
Из рук такой шикарной женщины я бы выпил хоть коктейль с ураном-238. Запахом первача можно было смело глушить рыбу на реке, зато вкус оказался жгучим и мягким одновременно, словно безбрежная грудь Любови Петровны. Женщины взялись за вино, а я поднимал самогонные тосты за потрясающую хозяйку и не менее потрясающую дочь, и тщился представить неотразимую Журавлёву-старшую в лапах ужасных коллекторов.
Если верить рассказу Ленки, Любовь Петровну поймали в подъезде, надели наручники и увезли в неведомый подвал. С женщины сняли всю одежду, кроме сапог и колготок, подвесили за руки - за ноги с кляпом во рту и оставили примерно на час. Позже к Любови Петровне подослали случайного бомжа, чтобы освободил жертву, и дали время до завтра – собрать деньги. Тут Ленка от безысходности и обратилась ко мне за помощью.
В голове приятно шумело от ядрёного брусничного первача. Мне уже мерещилось, что я сватаюсь не к Ленке, а к сытной и статной Любовь Петровне. Готов поспорить: связанная тяжеловесная дама в сверкающих колготках и крепких верёвках своим беспомощным видом соблазнила бы даже покойника недельной давности. Ей-богу, я бы с удовольствием на часик-другой превратился в гадкого коллектора, вымогающего деньги у «баскушшей» должницы.
Я до того засмотрелся, как эротично Любовь Петровна подносит к яблочным губам свой бокал, как томно облизывает влажный рот и роняет крошки пирога в бездонное декольте голубой блузки, что Ленке пришлось меня окликнуть.
- Ты нас совсем не слушаешь, сивуха уже действует, что ли? Мама просит научить её волшебному слову, которым ты напугал коллекторов.
- Да, на будущее пригодится! – веселилась Любовь Петровна. Пожирая меня почти влюблёнными глазами, она залпом опрокидывала бокалы, подсовывала мне лакомые кусочки того и другого, раскраснелась и ещё сильнее похорошела. – Ленка говорит - я аферистка ненормальная, а вот эту самую квартиру кто купил? Хрен в кожаном пальто? Пусть и двенадцать лет назад было, всё равно Любовь Петровна крутая! Есть порох в пороховницах и ягоды в ягодицах. Не смотри, что бухгалтером сижу и академий не кончала! Мы вместе таких делов натворим!
Я отшутился, что «волшебное заклинание» против коллекторов не предназначено для женских ушей. К тому же с мерзавцем Амином беседовал не я, а мои… скажем так, коллеги и единомышленники.
- Коллеги? А где вы работаете, запамятовала? – чуть опьяневшая Любовь Петровна подложила мне очередной кусок и выразительно прижалась к плечу обильной полуобнажённой грудью. – В КГБ, наверное, или как его сейчас там? Фу-бу-бу? Агент ноль-ноль-семь?
- Мама, я тебе сто раз объясняла! – укорила Ленка, отсаживая льнущую мамочку на место. – Он работает в отделе безопасности обычной оптово-продовольственной компании. А мы делали рекламный проект этой компании, вот и познакомились… по служебной необходимости.
Подруга и невеста с видом собственницы подсела ко мне поближе, отгораживая от напористой мамочки, наполнила мою рюмку.
Не дожидаясь тостов, Любовь Петровна махнула ещё бокал вина, поправила убойную грудь, с шуршанием погладила ляжку в электрических лосинах.
- Поняла! Стал-быть, вы при мундире, с оружием? Красные корочки, наручники, дубинка, вся мотня?… Потому Амин и обдристался с перепугу! Ой, тащусь от мужиков в форме, кроме милицейской! Ментов ненавижу. Был у нас в деревне участковый Вихлянцев, такой сука!… Арестовывал меня по молодости за хулиганку, мучил по-всякому…
Я пояснил Ленкиной маме в шуршащих лосинах, что в форме с дубинками ходит низшее звено, охранники. Мы же сидим в белых воротничках за компьютерами и следим, чтобы нашу компанию не кинули партнёры, чтобы все вовремя рассчитывались за поставки, и никто не пронюхал, из какого дерьма мы лепим майонез и колбасу.
В ответ Любовь Петровна пустилась рассказывать о себе. Голос у неё был зычный, командирский, а от выпитого вина приобрёл приятную сексуальную хрипотцу. Послужной список Журавлёвой-старшей был длиннее, чем лапша, которую нам вешает правительство. Она сменила массу бухгалтерских контор и чего там только не случалось. По словам Любовь Петровны, все её начальники были сплошь некомпетентное ворьё, отчётность – фикция, конторы – мыльный пузырь. А кое-где её, кристально честной Любовь Петровны, даже грязно домогались на рабочем месте.
Охотно верю. Если бы я ежедневно видел в офисе цветущую бухгалтершу Журавлёву в мини-юбке с фигурой а ля «плюс сайз» Диляра Ларина, мне бы тоже было трудно противостоять низменным инстинктам. Не сиди рядом Ленка, я бы приударил за лакомой Любовью Петровной прямо здесь.
Но вдруг Ленке позвонили с работы на мобильный, она извинилась и вышла с телефоном в соседнюю комнату.
Любовь Петровна боязливо оглянулась дочери вслед и деловито хлестнула себе полбокала брусничного ядрёного первача.
- Ничо Ленка не петрит в душевных праздниках, у неё снега зимой не допросишься. Базнем на брудершафт по-взрослому? Тыщу лет с молодыми мужиками не целовалась! – она засмеялась с подкупающим простодушием.
Поднявшись друг напротив друга, мы переплели руки с бокалами. Недаром ещё на фотографии «баскушшая» Любовь Петровна напомнила мне русскую печь. Богатое тело дышало нестерпимым жаром сквозь голубую блузку, а грудь заполняла половину гостиной. Одной Любовь Петровны хватило бы, чтобы в сорокаградусный мороз отогреть целую команду полярников или растопить ледник на Эвересте.
Мы потянулись губами друг к другу. От неё изумительно пахло. Аромат женщины для меня всегда важен. От Ленкиной мамы пахло домашней стряпнёй, терпким вином, ванильной губной помадой, парфюмерной водой с розовым перцем, ночным цереусом и флердоранжем. Всё это накладывалось на благоухание вспотевшей кожи, влажного лифчика и – едва уловимо – на ацетатный запах взмокших синтетических лосин. Несомненно, бельё Любовь Петровны за день хорошо пропотело возле кухонной плиты. Поскольку я уже принял несколько рюмок забористого самогона, запах Любови Петровны окончательно вскружил мне голову.
- Будем здоровы? – шепнули её пухлые блестящие губы. – Давайте, понужаем скорей, а то Ленка прискачет.
Выпив, мы сочно поцеловались, задержавшись с этой процедурой чуть дольше, чем дозволяет брудершафтный этикет. Блестящие губы потенциальной тёщи оказались вкусны и притягательны.
Наконец Любовь Петровна отодвинулась, села на своё место и закусила «мимозой» первач с поцелуем.
- Ничо тебе моя Ленка-то? – спросила она, жуя как ни в чём не бывало. – Девка боевая, только выпить мамке не даёт. Вырастила Любовь Петровна трезвенницу на свою голову… Так вот, робила я три года назад в страховой фирме…
Когда вернулась Ленка, Любовь Петровна взахлёб повествовала о бухгалтерской лямке, будто не было никакого брудершафта. Сочный поцелуй остался нашим маленьким секретом. Ленка с подозрением покосилась на её бокал, но мы предусмотрительно налили туда красное вино.
Минут через пятнадцать Ленка отлучилась опять – на сей раз в уборную. Любовь Петровна моментально повторила старый приём: допила вино, плеснула себе конскую дозу первача, чокнулась со мной и залихватски выпила, даже не поморщившись.
- Дай Бог, не последняя, - женщина икнула и по-простецки занюхала самогон сгибом белого локтя. Её очаровательные голубые глаза остекленели.
Ленка принесла с кухни чай, когда стало ясно, что Любовь Петровну зверски развезло. Боюсь, не следовало Журавлёвой-старшей мешать элитную «краснину» с брусничным самопалом. Речь её становилась всё агрессивнее, а движения – медленнее.
- Чо пришёл, расселся тут? – спросила вдруг Любовь Петровна без всякой связи с текущим разговором. Ленка как раз болтала что-то о своём рекламном агентстве. – А жить у тебя есть где? Или ты зять – не хер взять?
- Мама, у тебя опять концерт? – Ленка вопросительно взглянула на бутылку с вином. – Кошмар, она уже с вина теперь отъезжает? Скоро даже пива ей не дам!
Любовь Петровна упёрла руки в боки и покачнулась на стуле, взирая на меня, как римская богиня на костромского ассенизатора.
- Если н-на мою квартиру нацелился, то забудь! – злобно и бессмысленно пробормотала она, роняя на грудь кипящие слюни. – Журавлёва её потом и кровью, горбом своим заработала, п-понял?... Близко не пущу, иждивенцы!
- И так всегда, - расстроенно сказала мне Ленка, вставая позади мамочки. – Она не пила самогон, пока я выходила? Ладно, можешь не говорить. Вижу, что нахалкалась в сиську!... Мам, заткнись, а? Не порти вечер?
- Хрен тебе моржовый, а не квартира, урод! Изыди! – рёвом взревела Любовь Петровна и сунула мне под нос огромную дулю, сшибив при этом полупустую бутылку и салфетницу. Вино рекой побежало под тарелки, салатники, пироги.
- Пипец банкету! – констатировала Ленка, вцепляясь в пышные плечи мамочки.
Со стороны сцена походила на танец мотылька, который арестовывает бегемота. Любовь Петровна орала нечто матерное и порывалась дотянуться до меня через стол кулаком, но Ленка проворно заломила ей за спину руки и увела в другую комнату.
Я проводил глазами соблазнительную композицию: стройная Ленкина спина и торчащая у неё из-под локтя грузная задница в тугой мини-юбке с проступающими дугами трусиков. Обсидианово-чёрные лосины громко шуршали между жирных ляжек Любовь Петровны. Пленница неуклюже извивалась, вопила от боли и ругалась на чём свет стоит.
Пьяные выкрики в соседней комнате быстро сменились утробным носовым бурчанием, похожим на звук засорившегося унитаза. Я тем временем пытался собрать салфетками винную лужу со стола. Вскоре Ленка вышла и плотно закрыла дверь.
- Теперь ты знаешь нашу страшную фамильную тайну: маме наливать нельзя, - она усмехнулась, помогая мне наводить порядок и спасать уцелевшую еду. – Я сама виновата. Надо было спрятать это брусничное пойло, и купить тебе маленькую бутылочку коньяка, чтоб мамаша на хвост не падала. Не обижайся, завтра ей будет очень стыдно, если вспомнит. Трезвой ты ей понравился.
- Что ты с ней сделала? – я прислушался к бешеному мычанию за стенкой.
- Для пьяной мамочки существует одно проверенное успокоительное: наручники и кляп. Приковала её за руки к кровати, связала ноги ремнём. Помучится и отключится. Проснётся совсем другим человеком.
Я представил, как грудастая, сладко пахнущая Любовь Петровна в голубой блузке и обтягивающих лосинах лежит растянутой и прикованной к постели, как её недавно целованные вкусные блестящие губы обхватывают кляп, - и страшно пожалел, что не могу заскочить к ней пообщаться с глазу на глаз. Да, мужчина нашёл бы, чем заняться с симпатичной «баскушшей» женщиной размера «плюс сайз», временно помещённой в наручники.
Ох, прочь крамольные мысли! Не ровен час, Ленка догадается.
Ленка вытерла стол, разлила нам выпить – мне первач, себе вино, - и подошла вплотную.
- В общем, любимый, ситуация такова, что к тебе я переехать не смогу. Если бросить мамочку одну, она через день напьётся, через два - притащит собутыльников с улицы, а через три – либо её изнасилуют и выкинут из окна, либо она кого-нибудь грохнет по пьянке.
Глотнув вина, Ленка закончила мысль:
- Предлагаю тебе переехать к нам, а твою квартиру сдавать внаём. Любовь Петровну я беру на себя. Опыт уже есть. Ты как, сильно напуган?
У кого хватило бы совести бросить мать своей подруги на произвол судьбы, чтоб она спилась, кого-нибудь убила и выпала из окна? И уж тем более я не хотел доверять кому попало изнасилование большой и горячей Любовь Петровны.
Между нами говоря, я предпочёл бы осуществить его лично.
Но вслух я, разумеется, этого не сказал. Просто согласился переехать к Журавлёвым.