Платье висит на плечиках в левом углу шифоньера и редко попадается мне на глаза. Я про него давно всё знаю: расклешённая юбка называется «солнце», а спущенный рукав – «японка». Носила это шёлковое чудо мама, когда училась в техникуме в Лесозаводске. Тогда она была совсем худышкой. Мне кажется, что юбку этого платья в то время можно было обернуть вокруг мамы раза четыре. Теперь она платье не носит, хотя не такая уж и упитанная.
Платье сшила мамина старшая сестра Аня, которая теперь зовётся моей тётей Аней. Когда она была школьницей, дальняя родственница научила её снимать мерки, чертить выкройки и строчить на машинке. С тех пор тётя Аня обшивала всю семью, и её сёстры ходили модницами.
Увидеть мамино платье можно, лишь распахнув в шифоньере широкую створку с большим зеркалом и протиснув руку в угол. Вот оно, я его ни с одной вещью не спутаю. Как же шелестит шёлк! Или шуршит? Нет, шуршат мыши. А шёлковое платье шелестит, как листья дерева от ветра. Шёлк приятно холодит ладонь.
Ужасно хочется его примерить, но после того, как на маминой блузке из крепдешина по неизвестной мне причине появилось пятно от варенья, она категорически запретила мне примерять её вещи.
На самом деле я совершенно ни при чём. Вот как это было. Я, конечно, ненадолго примерила белую блузку с рисунком в виде сиренево-розовых цветов ирисов, потому что мы играли в школу и я была учительницей. Подумайте сами, разве бывает учительница в домашнем халате? Ну, вот…
Сначала мы с сестрёнкой усадили на маленькие стульчики кукол и жёлтого плюшевого медведя за табуретку, которая служила партой. Потом я проводила уроки – сначала письмо и чтение, потом математику. Я писала мелом на дверце шифоньера примеры, а игрушки решали и говорили ответы. К концу последнего урока все игрушки устали, как ненормальные, и отвечали невпопад. А у нас по расписанию ещё урок рисования должен быть.
– У вас ведь в школе есть переменки? – спросила Света.
– Конечно, – удивилась я. – Как будто ты не знаешь.
Сестрёнка в школу ещё не ходила, но уж про перемены-то я ей много рассказывала.
– Ну, так вот, – заявила Светка. – Игрушкам тоже нужна перемена.
И я с ней, конечно же, сразу согласилась. Потому что уже и сама устала проводить столько уроков без единой перемены.
– Перемена, ура! – закричала Светка и зазвонила в маленький колокольчик. – Звонок! Все в столовую!
И первая побежала на кухню. Пока я, опасаясь, что мама застанет меня за этим делом, быстро стирала мокрой тряпкой примеры с дверцы шифоньера, Светка в кухне начала грохать крышками кастрюль.
– Мама сварила борщ, – объявила она. – Но я его не хочу.
Надо заметить, моя сестра вообще никогда не хочет есть. Неизвестно, за счёт чего она ходит на своих тоненьких ножках и не падает от голода. Требуется громадное терпение, чтобы заставить её справиться с супом или борщом. И это несмотря на то, что мама наливает в её тарелку совсем чуть-чуть, меньше одной поварёшки.
– Ешь, а то не вырастешь, так и останешься маленькой, – пугает её мама.
Но Светка не из пугливых. Она грустно вздыхает и медленно водит ложкой по тарелке. Когда у мамы кончается терпение, она берёт ложку из Светкиной руки и, зачерпнув полную, подносит к её рту.
– Живо открывай рот!
Светка зажмуривается и открывает рот, куда мама быстро вливает суп.
– Жуй!
Светка делает вид, что жуёт. На самом деле она просто гоняет суп во рту туда-сюда.
– Глотай. Откусывай хлеб, – мама снова подносит к её рту полную ложку.
Светка кривится так, как будто ей не суп предлагают съесть, а выпить лимонного соку или уксуса, но всё-таки проглатывает.
– Теперь сама! Доедай! – требует мама.
Светка снова вздыхает и продолжает водить ложкой по тарелке.
Мама моет посуду и наблюдает за ней:
– Твой суп скоро покроется льдом. Очень противно есть холодный суп.
Она снова скармливает Светке пару ложек. После этого остаётся совсем не много супа, который сестра успешно распределяет по краям тарелки и встаёт из-за стола:
– Я уже наелась.
– Ох, и горе луковое! – возмущается мама. – Давай сюда тарелку, помою.
И Светка радостно несёт свою тарелку маме. Так повторяется каждый раз, когда мы обедаем дома. Думаю, что в детском саду она совсем ничего не ест. Потому что кто там будет с ней нянчиться? Она же не одна в группе.
Я стёрла мел и отправилась на кухню разведать, нет ли там чего-нибудь съестного, кроме борща. Светка стояла у печки и заглядывала в кастрюлю поменьше.
– Здесь картошка тушёная. С мясом, – сообщила она.
– Вот давай её и поедим! – обрадовалась я, потому что очень люблю тушёную картошку.
Светка посмотрела на меня недовольно:
– Давай лучше поедим булки с вареньем, а? И запьём молоком.
– Ну, давай, – согласилась я.
Мы ели пахнущие ванилью булки с изюмом, зачерпывали чайными ложечками малиновое варенье из красивой стеклянной вазочки и запивали всё это великолепие молоком из холодильника.
– Знаешь, нам попадёт с тобой от мамы за то, что мы холодное молоко пили, – огорчённо сказала Светка.
Я на мгновение замерла с ложкой, полной варенья, а потом уверенно ответила:
– Ерунда, откуда мама про это узнает?
– Не знаю, – пожала плечами Светка. – Она всегда всё узнаёт откуда-то.
Она посмотрела на меня и вдруг громко ойкнула:
– Ой, Лена!
– Что?
– У тебя варенье вот тут, возле воротника, – сказала Светка и показала пальцем на мамину блузку.
Я бросилась сначала к зеркалу, потом попыталась смыть варенье водой из умывальника. За этим занятием и застала меня мама, которая вернулась из магазина.
Я долго оправдывалась, что не виновата в том, что варенье такое жидкое и капает на одежду, и сожалела, что не успела постирать блузку до маминого прихода.
– Хорошо, что ты не успела её постирать, – неожиданно сказала мама.
– Почему? – удивилась я. – Она была бы чистая тогда.
– Потому что ты не знаешь, как стирать крепдешин.
– А ты знаешь?
– Я знаю. Живо снимай блузку и становись в угол.
– Долго мне там стоять? – спросила я.
– Пока не поймёшь, что нельзя трогать чужие вещи.
Я стояла, повернувшись носом в угол, и думала о том, сколько же много мне всего нельзя и почему мамины вещи считаются для меня чужими.
Тогда мама, конечно, отстирала эту блузку, но мне было сказано очень строгим голосом, что если я ещё когда-нибудь прикоснусь к её вещам, то из этого угла никогда не выйду, так и буду в нём жить.
Мне нисколечко не хотелось жить в углу, поэтому я целый месяц даже не смотрела в сторону маминых вещей. Но в тот злополучный день мне очень захотелось примерить мамино платье из китайского шёлка. Что толку, что оно висит в дальнем углу шкафа? Никто не видит такую красоту! Ведь, кроме приятного шелеста, который слышен, когда притрагиваешься к платью, шёлковая ткань сама по себе очень красива. На фоне зелёных листьев на расклешённой юбке платья выделяются крупные белые ромашки. Они совсем как настоящие. Умеют же расписывать шёлк китайцы!
Я радовалась, что осталась дома одна – папа на работе, а мама со Светой поехали в гости к бабушке на другой конец посёлка. Мне же нужно было учить таблицу умножения и делать домашнее задание по математике. Таблица умножения – такая ерунда, тем более я её почти уже выучила раньше. А повторить можно за пять минут до прихода мамы. Примеры и задачу я решила быстро.
И теперь начинается самое интересное. Я открываю шифоньер, нащупываю скользкий шелестящий шёлк платья. Наконец-то я его примерю, и никто об этом не узнает. Само собой разумеется, я не буду в нём ничего есть, чтобы не испачкать платье, как когда-то блузку. Я просто похожу, покружусь по комнате. Буду представлять себя взрослой.
Я засунула голову в горловину и легко проскользнула в платье – прохладное и шелестящее при каждом движении. Без пояса оно оказалось мне велико. Хорошо, что на тех же плечиках был пояс из такой же ткани. Королевна! Я настоящая королевна в этом платье! Немного жаль, что никто не видит. Можно было бы сходить в гости к соседям – Лене и Андрюшке, но я знаю точно, что они тоже уехали к бабушке в деревню. Они часто туда уезжают на выходные. Эх! Я постояла перед зеркалом, включила радиолу и покружилась по комнате под музыку. Потом мне подумалось, что это глупо – танцевать одной. Ведь все королевны танцуют с принцами в паре. Кого бы выбрать в принцы? В нашем кукольном уголке была только одна подходящая пара – большой Светкин плюшевый медведь.
Мы кружились с ним в вальсе, пока не запыхались. Тогда я посадила его обратно в кукольный уголок, и вдруг заметила, какое грустное лицо у моей куклы Зои. Какая же я бестолковая! Ей же обидно, что Светкиному медведю столько внимания! Я взяла Зою и стала танцевать с ней. Но вскоре музыка закончилась, и по радио стали передавать последние известия.
Получилось, что с Зоей мы танцевали гораздо меньше, чем с медведем. Я собралась посадить Зою в кукольный уголок, но не смогла. Мне казалось, я даже видела слёзы на её прекрасных голубых глазах с длинными ресницами.
– Зоенька, не обижайся! Ну, хочешь, я не буду тебя отправлять в уголок? Хочешь, я повожу тебя за ручку?
Это была шагающая кукла. Поэтому я взяла её за ручку и повела по ковровой дорожке к двери, потом обратно. Но лицо Зои было по-прежнему грустным.
– Зоя, прости меня! Я никогда больше не предам тебя с каким-то там медведем! А хочешь...?
Мне в голову пришла идея – молниеносная и прекрасная, как моя Зоя.
– А хочешь, я сошью тебе новое платье? Шёлковое? И оно будет шуршать при каждом шаге!
Мне показалось, Зоя улыбнулась кончиками губ.
– Ну, вот! Прямо сейчас сошью! Ты же красавица, у тебя должно быть много платьев! А мама это платье всё равно не носит давно, она из него выросла!
Я быстренько скинула платье, сунула руки в рукава байкового халатика, кое-как застегнула пуговицы и разложила платье на круглом столе. Взяла мелок, которым обычно писала примеры на дверце шифоньера. Все настоящие закройщики пользуются мелками. Я видела, что мамина сестра тётя Аня сначала рисует выкройку на бумаге, потом переносит её на ткань, вырезает и только потом шьёт на машинке. Я на машинке шить не умею, зато вручную – умею. Зоино платье маленькое, можно и руками сшить.
– Московское время – десять часов, – сказала диктор по радио.
Это значит, у нас уже пять часов вечера. Если мама со Светкой вернутся сейчас, то я не успею дошить платье. Немного подумав, где взять выкройку для кукольного платья, я решила не морочить себе голову и вырезать из бумаги выкройку готового Зоиного платья, в котором она продавалась в магазине.
Вот на столе уже разложена газета. Я снимаю с Зои платье и опасливо поглядываю в окно, чтобы мама и Света не застали меня врасплох. Решила: если не успею до их прихода, то спрячу выкройку и дошью в следующий раз. Может, мама меня и поругает, конечно, но зато у Зои будет новое платье. А вообще вряд ли мама станет ругать меня и портить себе настроение из-за платья, которое ей мало.
Я приложила Зоино платье к газете и обвела его красным карандашом. Потом вспомнила, что тётя Аня всегда добавляет припуски на швы, и провела ещё одну линию – синим карандашом. После этого взяла ножницы и вырезала выкройку. Теперь нужно было разложить выкройку на шёлк платья и вырезать. Мне показалось, что на верхней части платья совсем мало ткани, и я стала мелком обводить выкройку на расклешённой юбке. Здесь места было навалом. Можно ещё несколько платьев выкроить, для остальных кукол.
Я обвела бумажную выкройку мелком. Линия получилась толстой. Это же у тёти Ани специальный мелок для раскроя, а у меня нет такого. Ну, ничего. Я взяла ножницы и уже хотела резать, как бумажная выкройка заскользила по шёлку. Нет, так дело не пойдёт! Тётя Аня прикалывает выкройку к ткани, когда кроит. В шкатулке нашлось несколько швейных булавок – они похожи на обычные иголки для шитья, только без ушка и с белыми бусинками на одном конце. Я приложила бумажную выкройку посередине расклешённой юбки от платья, приколола в нескольких местах булавками и, весьма собой довольная, стала вырезать. Получилось просто чудесно. Ножницы были острые, но резали шёлк как бы с небольшим усилием. Это было удивительно, но я продолжила вырезать выкройку до конца.
А когда взяла её в руки, оказалось, что у меня не одна, а целых две части платья. О ужас! Я очень неэкономно расходую шёлк. Надо было вырезать две детали кукольного платья, но не сразу, из сложенной вдвое ткани, а приложить второй раз бумажную выкройку рядом с первой вырезанной деталью. А у меня… Я взяла в руки платье, подошла к окну и выставила руки на свет. В расклешённой юбке зияла сквозная дыра.
Я чуть было не разревелась от страха. Такого мама мне точно не простит! И буду я теперь до окончания школы жить в углу!
Какое-то время я стояла в оцепенении, не знала, как поступить. Самым безопасным выходом для меня было повесить платье обратно на плечики и сделать вид, что ничего не произошло. Мама, конечно, узнает, но не сегодня. Может, через месяц, а может, через год. Она же про это платье никогда не вспоминает.
Так, скоро придут мама с сестрёнкой, значит, я должна всё побыстрее спрятать. А Зое платье дошью потом, когда мамы дома не будет. Я повесила остаток платья на плечики, привязала туда же поясок и повесила к дальней стенке шифоньера. Только я успела это сделать, как на веранде послышались шаги, и я увидела в кухонное окно, что Светка машет мне рукой и зовёт по имени.
Я быстро вернула Зою обратно в уголок, вот только платье магазинное не успела надеть на неё.
– Ну, как дела? – с порога спросила мама. – Уроки сделала?
– Да, только таблицу умножения ещё раз осталось повторить. Мам, как ты думаешь, может человек обойтись без таблицы умножения? Ведь на всех тетрадках в клеточку она напечатана.
– Даже не заводи эту шарманку. Знаю я, к чему ты клонишь, – отрезала мама. – Таблицу умножения не могут запомнить только больные люди.
Я удивлённо посмотрела на маму.
– Ну, это у которых с головой непорядок, которые «немного того».
Для большей убедительности мама покрутила пальцем у виска. Я вовсе не хотела, чтобы про меня думали, что я «немного того», поэтому села повторять таблицу умножения.
Я очень тщательно убрала после себя. Даже ножницы и булавки сложила в шкатулку. Мама не заметила ничего. А после ужина сестрёнка села играть с куклами и громко спросила:
– А почему твоя Зоя голая?
Ох! Я сделала вид, что не слышу, тогда Светка спросила ещё раз. И конечно, от мамы этого было не скрыть.
– Действительно, почему Зоя без платья? – поинтересовалась мама.
– Мы с ней делали зарядку. Она же должна закаляться, – сказала я.
– Что-то я ни разу не видела, чтобы она раньше так закалялась, – подозрительно сказала мама. – Признавайся, что ты здесь без нас делала!
Я почувствовала, что краснею, но признаться не могла. Язык как будто прилип к нёбу.
Мама оглянулась по сторонам и подошла к шифоньеру:
– Опять ты мою одежду примеряла?
Она распахнула обе дверцы и стала перебирать платья.
Всё! Мне конец! Сейчас она дойдёт до самого конца и увидит своё истерзанное платье.
И, не дожидаясь, когда мама сама его обнаружит, я быстро сказала:
– Ты его всё равно не носишь. Оно же на тебя маленькое.
– Что я не ношу? – удивилась мама и через секунду вынула из темноты на свет плечики с бывшим шёлковым платьем.
– Боже. Что это? – она попятилась и села на край дивана.
Я думала, что мама будет меня ругать, но она молчала и горестно качала головой, а потом сказала:
– В этом платье я была, когда мы познакомились с вашим папой.
Она вздохнула, и я увидела, как несколько слезинок скатились по её щекам и упали на шёлк платья, которое лежало у неё на коленях.
Теперь уже я заревела и стала просить прощения:
– Мама, я думала, что ты ведь его всё равно не носишь, и решила сшить Зое платье. Ну что оно зря висело в шкафу?
– Оно висело не зря. Если я его повесила туда, значит, мне хотелось, чтобы оно там висело, – сказала мама. – А тебе истории с моей блузкой и вареньем оказалось недостаточно? До тебя так и не дошло, что нельзя трогать чужие вещи? А ну-ка, отправляйся в угол! Скоро придёт папа, и ты ему сама расскажешь про эту историю. Ему очень нравилось это платье. Это память! Понимаешь? Ничего ты не понимаешь! Бестолковка! Марш в угол, я кому сказала?!
Я опустила голову и отправилась в угол, который уже был мне почти родным. Угол как угол. Ничего интересного в нём не было. Иногда свешивался откуда-то сверху маленький паучок, я подставляла ладошку, чтобы его рассмотреть лучше, но он моментально исчезал.
Я стояла и думала о том, что я скажу папе. Я раньше никогда не задумывалась, что какая-нибудь вещь может для человека быть памятью.
Папа не стал меня ругать, просто покачал головой и попросил никогда больше не брать вещи без спроса:
– Ты же наша дочь, мы тебя любим. А ты ведёшь себя как варвар. Неужели нам от тебя всё на ключ закрывать? Или никогда дома одну не оставлять?
Мне было ужасно стыдно, хотя эти слова он сказал совсем тихо. С того вечера я стараюсь не прикасаться к чужим вещам.