Продолжение. Часть I. Разные покойники – http://www.proza.ru/2017/12/22/1286
Азамат с Севарой в Индии. Севаре сделали операцию, удалили опухоль в мозгу. Это было в пятницу.
Операция, как сообщила сама Севара после суток в реанимации, длилась 10 часов. А Азамат сразу сделал сообщение в своей манере – короткой! – а именно: «Успешно».
В ту же пятницу, после работы и домашнего ужина, скоропостижно скончался Файзулла Баймурадов.
Сообщение Батыра Султанова Галие Шайхилисламовой, сделанное в следующий вторник по дороге в Тарафдор (на такси, Нексии).
«Добрый день!
С сообщения Зули.
Файзулла вернулся с работы, поужинали, сел за ТВ. Оторвался тромб. И за 5 секунд человека не стало.
На мои вопросы: знал ли, что у него тромб? Где сидел тромб, в сердце или сосуде? На каком основании вы решили, что оторвался тромб? – Зуля не ответила. То ли не знала ответов, то ли ещё чего.
Кончина произошла, напомню, в пятницу вечером. Ночью они вывезли покойника в Тарафдор.
Мне об этом сообщила Шахло, в субботу, в 11-м часу. Что похороны в 14 часов. Сказала также, что поедут с Сарваром на такси.
Я сейчас по пути в Тарафдор, на такси, км 50 до Самарканда.
Завтра – ош, большой плов. После, вечером, все – Василя и дети, – выйдут в обратную дорогу.
В четверг ош в Ташкенте. 20, 40 дней – тоже.
Я все это знаю из сообщений Шахло и Зули.
На твоем сотовом нет ли Телеграм? Удобно общаться...
Василе я в субботу выразил соболезнования. Она: спасибо. Больше ей не писал. Недавно она призналась, что писать и читать с сотки трудно из-за проблем со зрением.
Скоро, через пару часов, увижусь с ней и со всеми».
Ответ Галии поздно ночью, почти в час по московскому времени (она – «сова»), Батыр прочитал рано утром.
«Молодец. Будешь рядом. Сожалею, но телеграмма на сотке нет. Не освоила его не потому что не могу, скорее потому что не хватает времени. Даже в твиттер редко захожу, а в инстаграм свой и подавно...»
Султанов сразу сделал ей следующее пояснение.
«Телеграм не требует никаких усилий для освоения. Для него нужны две вещи: 1. Установить программу; 2. Интернет на устройстве, на котором установлен Телеграм.
То есть Телеграм можно установить не только на сотку, но и на ноутбук, и на стационарный компьютер. Только с соткой (или планшетом) связь с миром всегда будет при тебе.
А в остальном – это как чат, непосредственное общение через номер твоего телефона. Причём со всем миром. И за копейки. То есть через Телеграм (так и пишется – с заглавной и с одним "м") связываются две сим-карты с двумя сотовыми номерами. Через интернет. А форма связи – письма неограниченных размеров и прикрепленные файлы. Любые и в любом формате – тексты, фото, видео, аудио».
Теперь четыре Телеграм-сообщения Батыра сыну Азамату от субботы, на следующий день после операции (здесь даны вместе, лишь в разных абзацах).
«Здравствуй! Как ты? Как Севара? Пиши. Хоть что-нибудь... Шахло только что сообщила: вчера вечером умер Файзулла Баймурадов. Увезли в Тарафдор. Похороны в 14 часов.
Как Севара? Есть же какие-то показатели...
Пошли тете Василе Телеграм-соболезнование.
Севаре про Файзуллу не говори, когда появится возможность как-то общаться. Держи себя с ней приветливо, тепло, уверенно, улыбчиво. Говори только позитивные вещи. Главное, от души болей за нее. Она почувствует, и ей будет легче. И сил ей это будет придавать».
Ответы Азамата. 6 сообщений. Как всегда, нет ни запятых, ни даже точек. Общая манера нынешней молодежи.
«Привет
Севара пока в реанимации
В обед переведут в больницу
Все нормально
Очень жаль что так получилось с д Файзуллой
Ок»
Итак, Султанов добрался до коттеджа Баймурадовых в Тарафдоре. Водитель хоть и молодой, но осторожный, не гнал, держал 90-100 км в час, где другие выжимают 130-140, и ехали 7 часов. Когда Батыр подошёл к воротам, было темно, казалось, что ночь.
Эльнур, оказывается, утром приехал. Надо же! Не ожидал того Султанов.
Покормили.
Обсуждение вне Батыра завтрашнего мероприятия и дел: неуклонное снижение слуха в течение четверти века уже лет пять не дает ему возможности участвовать в общем разговоре. Но один на один – слуховой аппарат помогает.
Долго сидели. Батыр Султанович иногда задавал вопросы. Василя отвечала нехотя. Иногда приходилось переспрашивать 2-3 раза, чтобы она обратила на него свое внимание.
К вопросу: «Сколько пробыли Шахло и Сарвар?» – она ответила: «Одну ночь поспали и уехали». Брат кивнул. Сестренка, посчитав, видимо, что он не расслышал, повторила. Потом показала указательный палец. Потом при помощи двух рук (ладонь к ладони) изобразила голову на подушке. И всё это с нажимом, своим обычным видом недовольства, заметного презрения и превосходства. Брат улыбнулся: «Да я понял давно! Ты старайся говорить четче! Вовсе необязательно изображать!» Сестренка взорвалась: «Ну, ты же не слышишь! Тебе не угодишь! И вообще – я такая!» – и резким движением скрестила руки в запястьях на своем темени. То есть тупая, дура. Она часто и вслух такое озвучивает. Но это не признание, а наоборот: грубое, резкое осуждение того, с кем общается на тот момент. Мол, не я дура, а ты. Ее домашние: муж (ныне покойный), дети, зять, а также ее работники и подчиненные, – при таких ее номерах виновато улыбаются и молчат. Брат же улыбнулся чуть иронично и бросил спокойно: «Ну, и прекрасно!» Пришлось сестренке смолкнуть. Тогда Батыр сидел спиной к окну (всегда, когда он бывал у них, садился туда), а Василя – на боковине диванного уголка слева от него (это тоже ее обычное место). Кроме них за столом оставался Эльнур. Батыр стал спрашивать его, как он добрался из Ташкента в Тарафдор, не самолетом ли. Племянник отвечал с преувеличенной готовностью: заметил выходку матери и старался загладить ее. Из Амстердама прямого самолета в Ташкент нет. Летел через Стамбул. Там полтора часа – и вылетел в Ташкент. А в Ташкенте встретил друг (родом из Тарафдора, но живет в Ташкенте), который на своей машине и привез Эльнура в отчий дом.
Долго сидел Батыр Султанович на своем месте. Время от времени включал свой планшет. Общался с Севарой посредством Телеграм.
В какой-то момент за столом, кроме него, осталась только Василя, напротив, и ему удалось кое-что расспросить и узнать про Файзуллу, его здоровье в последние годы, тромб и скоропостижную кончину. Оказывается, у Файзуллы уже несколько лет было повышенное кровяное давление, и ежегодно он лечился. На воды в Омонхона (в Сурхандарьинской области) ездил каждый год.
– Сидели вместе за телевизором. Вдруг упал. Я начала его тормошить. Но его уже не было. Он сам ничего не понял. Сразу от груди до головы почернел. Так быстро только от тромба умирают.
– Это врач скорой помощи определил? – спросил брат.
– Ну, да.
– А где все-таки был этот оторвавшийся тромб? В сердце или в каком-то из кровеносных сосудов?
– Ну, это надо было резать! Я не дала!
Может, она и сказала, где должны были резать, а брат не расслышал. Скорее, нет: за прошедшие дни это уже не раз обсуждалось, и Василя автоматически предполагала его понимание.
– Неужели врач скорой помощи мог сделать вскрытие? – удивился Батыр Султанович.
– Зачем?! – вскинулась Василя в своей обычной манере. – В морг надо было везти! Я не дала!
– Конечно, какой же смысл? – брат постарался пропустить мимо ее очередной фортель.
Она кивнула головой, двинула губами, бровями и глазами, развела руками. Да, мол, так и есть. Тут, мол, я опять была на высоте положения.
– Мы все, по давней привычке, считали Файзуллу здоровым. А его, оказывается, подтачивала болезнь изнутри…
– Это следствие того, что он был несколько лет начальником. Тяжело же быть руководителем такого большого производственного предприятия. Ответственность, стрессы…
– Да…, – промолвил Батыр Султанович в задумчивости.
В конце концов он остался один. Тут поступили от Севары жалобы на Азамата. Причем все разом, спонтанно.
«Добрый вечер ДАДА! Очень обидно, досадно, но ладно.
Я имею в виду Азамата, какой он жестокий эгоист все таки!
Жалею, что приехала именно с ним, я подумала здесь хотя бы немного повзрослеет.
Даже думала сейчас поведет себя достойно и стойко, хватило всего лишь на 2дня.
Постоянно склоняется на свою головную боль, о которой впервые слышу
Я понимаю, что это очень больно слышать вам, но он...!
НАХАЛ!
Может не к месту сейчас все это, но я действительно такого не ожидала!
Вы очень правильно подметили, у него действительно не хватает в голове
Да ну его! Не кому было пожаловаться в такой тяжелый для меня момент, хотя жалуюсь на кого-либо довольно редко. Больно, но отлегло. Главное, буду жить и радоваться каждому моменту в своей жизни! Все, со всеми нервами все покончено!
Волосы немного отстригли, все восстановится.»
Отец начал успокаивать:
«Добрый вечер, доченька! Я думал, волосы на голове полностью сняли, под лысину. Оказывается, совсем не так. Но даже если было бы так, то волосы отросли бы. Дело было бы только во времени: полгода – и модная мальчишеская прическа! А у тебя – класс же! К тому же и природа волос хорошая! Но у некоторых – особенно мужчин! – со временем волос на голове становится меньше и меньше. Вплоть до чуть ли не полного облысения!
Вот так, видимо, у некоторых людей происходит с умом, душой и сердцем. Вместо того, чтобы умнеть, добреть, стать душевнее, человечнее, они, наоборот, идут вспять. Лысеют и умом, и сердцем, и душой. Увы! Тысячу раз увы, что Азамат, мой сын, твой единственный родной брат, такой. Временами он натягивает "парик". Но он недолго держится на месте. Ветерок – и слетает. И его ум, сердце, душа, характер предстают лысыми, чистыми, в голом виде. И он, Азамат, уже не контролирует ни свои слова, ни свои действия.
Ещё раз говорю тебе и прошу тебя: вычеркни текущий момент! Думай только о себе и своем благе».
Продолжил в следующем сообщении:
«Это же очень просто быть человечным! – Надо просто быть Человеком! Азамат – человечек...»
Третье послание Батыра Султановича:
«Конечно, мне больно. Если я даже скажу, что мне не больно, ты будешь знать, что мне больно. Но ты и это отодвинь от себя. Во-первых, это нужно для тебя, чтобы скорее твой организм пришел в норму. А во-вторых, ты же знаешь, что я с любой болью – и физической, и душевной, – справляюсь и справлюсь. Вот и ты будь такой! Ты же моя доченька! Ты же моя родная кровинушка!»
Севара ответила:
«СПАСИБО ВАМ ОГРОМНОЕ ДАДА! Мне очень нужна была поддержка, именно от вас. А такие слова в особенности!»
Султанов начал отвечать. И всё ждал, что ему предложат пойти на отдых: ведь весь день был в дороге, 500 км.
Вышел в прихожую. Обулся. Думал выйти и пошататься по двору, чтобы справиться с тяжестью в голове и теле. Но засиделся на двухэтажной подставке для обуви: продолжил писать Севаре. Когда садился на подставку, помнил, что несколько лет назад Василя ему, севшему на подставку, чтобы обуться, сделала резкое замечание: «Провалится! Нельзя садиться!». Поэтому он и сел так, чтобы в самом деле не произошло аварии: груз тела приходился в основном не на верхнюю горизонтальную планку, а на крайний вертикальный щит-опору.
Тут появилась Василя и сказала: «Провалится подставка!» Брат лишь кивнул головой и продолжал писать. Она громче: «Провалится подставка!» По установленным ею законам для всех Батыр должен был вскочить, хотя бы виновато и заискивающе улыбнуться, а лучше – еще и повиниться. Но брат опять кивнул и продолжал нажимать на сенсорные кнопки своего планшета. Она уж вскипела: «Подставка еле держится!». Брат спокойно встал, сказал: «Понял», – и не обращая внимания на еще какие-то ее слова недовольства и даже касание рукой спины в попытках задержать виноватого и непослушного, вышел во двор.
Сделал несколько шагов в сторону ворот. Василя не привыкла, чтобы так уходили из-под ее пресса, не могла такого допустить. Тоже вышла, догнала брата ускоренным шагом. Что-то опять стала выдавать недовольно. Потом говорит: «Я спать», – и изображает голову на подушке. Брат пожал плечами. Она опять: «Спать пойду!» «Иди!» – сказал брат. Она резко повернула назад, резко развела в стороны руки и настолько резво, насколько позволяют ее грузная комплекция и старушечьи годы, двинулась к входной двери. Батыр не удержался и усмехнулся ей в спину. Она резко двумя руками, пальцами два по пять, ударила себя по краям головы, взметнула волосы своей короткой стрижки. Это было выражение крайнего страдания, возмущения, недовольства, злобы, бессилия.
М-да!..
Батыр Султанович вернулся на террасу. Докончил общение с Севарой:
«И дай Аллах, чтобы я был у вас, мои дети, долго-долго. Это нужно и тебе, моя доченька. Это нужно и Азамату, моему сыну. И дай Аллах, чтобы не я вас, мои дети, а вы меня, своего отца, пережили. Потому что, как только меня не станет, вы сразу на голову станете выше в духовном развитии, так как только потеряв меня, вы поймете, кем я был в вашей жизни. И покаетесь. Именно покаяние и возвысит ваши души. И с возвысившейся душой будет и легче идти дальше по жизни, и уход в мир иной не будет страшить.
А ведь мы, втроем, ты, Акмаль и я, могли бы так хорошо жить, любить друг друга, уважать, ценить, потакать друг другу! Одного моего желания, моей полной готовности и способности к этому – увы, мало!..»
Послал сообщение и боролся с желанием встать и уйти в ночь из этого дома. Сдержал себя. Ради нее, Васили, сестренки. Подумал: «Может, лечь прямо здесь, на диване, в одежде?» Но это тоже выглядело бы странно в глазах людей, коих было немало: младший брат Файзуллы с женой, младшая дочь другого брата Файзуллы, служанки, Эльнур, Зуля, Бехруз, Эльдор. Сдержался опять-таки.
Появилась Зуля, Зульфия, дочь Васили. Поманила дядю рукой в прихожую. Он вышел за ней, прихватив с собой слуховой аппарат. Она, прикрыв дверь, начала говорить.
– Подожди! – сказал дядя, раскрыл створки серебристого ларчика, вынул «слухач» и стал приноравливать его на место. – Так ведь мне будет легче понимать.
– Мама очень устала…, – начала Зуля, когда он был готов ее слушать.
Ага! Нажаловалась дочери!
– Да я же понимаю! Но я не знаю, куда себя девать! Чтоб не мозолить ей глаза!
Он стоял спиной к двери террасы. Это помещение здесь и выше названо террасой, так как она есть пристройка к дому – обширная, замысловатая по формам, застекленная. Одной дверью она выходит в прихожую, другой – в зимний сад, третьей – в кухню для приготовления горячих блюд, четвертой – в большой зал дома, пятой, закамуфлированной (через створки гардероба с антресолью), – в комнату Васили. Кроме того, двумя рядами специальной мебели, перпендикулярными друг к другу (с проходом между ними) в задней части пристройки огорожено пространство, служащее легкой, бездымной кухней: чай, разогрев готовой еды. Там же – и прочие кухонные принадлежности: столы, посуда, мойка, холодильники. Передняя часть террасы, где расположены длинный стол, диванный уголок за ним и стулья, – это столовая, трапезная.
Так вот, пока Батыр Султанович, стоя в прихожей спиной к столовой, надевал аппарат и начал говорить с Зулей, к ним, оказывается, шла Василя.
Опять начала говорить про подставку для обуви, что она всего лишь хотела предупредить, а не обидеть его.
Тут и Зуля добавила:
– Эта подставка еле держится. Она уже несколько раз проваливалась…
– Меня трудно обидеть, – сказал мужчина, отвечая не Зуле, а ее маме. – Мне всё трын-трава…
– Я знаю, – быстро отреагировала Василя.
Эта привычка и фраза за десятилетия ее руководства на работе (детсад и гимназия), в семье, быту и строительствах (детсада, школы, благоустройства и наращивание своего коттеджа) вошли в ее кровь и плоть. Даже если кто-то завел бы с ней речь о скорости элементарных частиц, до которых нужно разогнать их в синхрофазотроне для инициации той или иной ядерной реакции, она тут же оборвала бы его: «Я знаю!..»
– Пусть падает подставка – я вам новую куплю, – сказал Батыр Султанович.
Это было опять не то, что хотела от него Василя, и новая волна недовольства и расстройства накрыла ее с головой. Это почувствовала дочь.
– Спасибо, дядя Батыр! – громко и резко сказала она, сложив ладони одна к другой у груди (по-индийски).
Василя тронулась обратно. Зуля – за ней. Стеклянная дверь террасы по инерции закрылась за ними. Батыр остался в прихожей. Зуля через стекло резко поклонилась ему в пояс. Выпрямилась резко, резко сделала шаг назад и снова резко и низко поклонилась. И еще раз повторила такое «уважение». То бишь крайнее неуважение, которое она к дяде проявила впервые. И это не столько оказание поддержки матери, сколько спонтанное проявление того, что она усвоила уроки пренебрежительного отношения Васили к брату, которое та демонстрировала лет 20 последних – то явно, то неявно, то при нем, то без него. Как же! Она – величина! Состоявшийся человек! И состоятельный! А он – неудачник! Поэтишко, никем не признаваемый!
Спасибо, сестренка!
Во объяснение – в основном для себя! – парадоксального сочетания в своем сыне Азамате порядочности и глубокой чёрствости, честности и хамства, Султанов видел корни в наследственности по женской линии со стороны его матери. Ну, это обычная манера, свойственная всем: мол, мы хорошие, а всё плохое в наших детях – от жены (мужа). Но тут он впервые ясно осознал: женщины с его стороны – ничуть не лучше. Да как она посмела, эта козявка Зуля, выкидывать такие фокусы! Насмотрелась! Переняла!
«Злыдни и дураки – с обеих сторон. Вернее, дуры…» – этой мыслью Султанов старался успокоить себя.
(Продолжение следует…)3