Манящая… Вот какой должна быть жизнь. Будоражащей все невидимые нити нашей плоти - мерзкой оболочки, стареющей и дряхнущей с каждой секундой, с каждой поглощенной молекулой кислорода.
Отвратно, мне отвратно жить. Без целей, лишь неисполненными мечтами вечно ноющего человека, не способного переступить свою собственную лень. Эта сущность поедает меня, ломает мои миры, как мышьяк отравляет всего меня, настоящего… Того, что забившись в самый дальний угол моего тела, смотрит на этот мир, боясь стать частью этой огромной мусорной свалки. Грязным пакетом или мятой бумажкой, которую безжалостно гоняет ветер по городским улицам и пустырям. Безумие, переросшее в алкогольно-депрессивный психоз убивает последние частицы надежды вырваться из этой пустой оболочки, что люди зовут телом. Все повязаны, и всё повязано. Чтобы выжить нужно стать не кем, пузырем, наполненным гелием, задурманившим и до того не разумный людской род.
Я здесь уже 1093 дня и чтобы приспособится, мне пришлось стать частью этой планеты, этого ненавистного мне сборища алчных, двуличных тварей. Все, кто хоть когда-то имел внутренний мир, давно покинули это пустующий шар, и облюбовали другие более прекрасные миры.
Я не знаю, осталась ли здесь еще хоть одна родственная душа, но надежда согреться встречей с ней не покидает меня. Эта планета изменилась, я попал сюда не в самый лучший для нее период: холодная, темная, угнетающая. Один большой гигантополис.
Я был в разных городах, но постоянно в одном. Похожие друг на друга улицы, дома, люди и разговоры. С каждым днем все они сливались в один страшный кошмар, кошмар в котором я убегаю от сюда, бегу задыхаясь от счастья, что вот-вот она граница моего, заключенного в рамки сознания, заканчивается… Но я возвращаюсь в тот же город, в те же улицы, и к тем же людям. И рыдаю, рыдаю сам в себе проходя со спокойным лицом мимо клонов клонов. Эти человеческие роботы постоянно пьют, алкоголь не открывает их души, а лишь усугубляет мрачно- депрессивные мысли. Я тоже пристрастился к этой пагубной привычки, только в отличие от них моя душа выворачивается наружу - она начинает петь. Поэтому я пью в одиночку. У меня нет работы, но есть отпуска. Я в постоянном отпуске, и куда б я не пришел, сидя за барной стойкой, я рассказываю одну и ту же байку об отпуске и поиске своих родственников в этом районе земли. Обойдя всю Евразию, и Америку я двинулся в Азию, последнее как мне казалось пристанище духовности в мире. Но как я ошибался. Этот оплот остался лишь как дань культурному наследию, с одним угловато-пирамидальным зданием с табличкой " на этом месте была…". С досады я ударил по ней, а она отвалилась и упала в грязь. Уходя, уверенность, что ее никто не прикрутит на место, не покидала меня. Уже начинал капать дождь, когда я развернулся и пошел обратно к табличке. Я оторвал полоску ткани от плаща, продел в два отверстия в верних углах таблички и повесил на единственный корявый гвоздь, торчащий из стены. Это не было попыткой вернуть этому нищенскому миру их культурное наследие, никто все равно не заметил бы отсутствие надписи, скорее это была моя последняя нота отчаянья, мой поступок, хоть не много облегчивший душу. Даже дождь, промочивший мою одежду, не портил солнечного тепла от этого простого поступка. Кто-то крикнул: « мужчина вы совсем промокли». Но я не слышал, не хотел слышать. Бой капель по дороге, и покрытых тонком сплавом железа крышам, звенел в моей голове тысячами голосов, миллионами звуков, миллиардами воображаемых возгласов.
Каждый день я смотрел на небо, в надежде увидеть хоть слабый отблеск света. А радуга, о боже дождь напомнил мне о радуге, как она наверное прекрасна тут на земле, где солнечного света должно быть больше, чем на других планетах. Этот дождь этот дьявольский дождь, вместе с этим напомнил мне о безысходности, о невозможности исполнения моих мечтаний. И клубок моих сумбурно неразборчивых эмоций покатился дальше, все увеличиваясь тысячами мелких импульсов покалывая каждую клетку этого изнеженного тела. На мгновение мне показалось, что сейчас это земная оболочка лопнет, разлетиться на энные кусочки, обнажив мою истерзанную душу.
Сначала я считал дни, наполненный до краев решимостью разорвать, сжимающую мой мир плоть. С каждым днем энтузиазм падал, как падает медленно сгорающий в атмосфере метеорит. Я много размышлял: мысли лечили меня, а рассуждения и умозаключения были мои спасательным кругом. Но я все равно задыхался, задыхался от отсутствия красок, впечатлений, событий. Жизнь текла как черно-белое немое кино. Безвкусная, серая; жизнь ради жизни, ради лжецелей и лжерадостей. Разве такого все хотели, этого жаждали? Слепые мимы, которые просыпаются с утра, ради того, чтоб вечером лечь спать. Эта планета умерла, я б поставил ей диагноз асфиксия с двумя …стремлюционными бороздами. Сначала человечество задушило мир, а потом мир, не выдержав человечества, сам повесился.
Мне никто не рассказывал, как так вышло, думаю, люди сами не помнят, что предшествовала эре бездушья. Но я думаю, это была эра хаоса и боли, иначе как объяснить всеобщее отречение от внутреннего я. Загнанный в рамки всеобщего безразличия - бежал: от себя, от других, от всего, что так раздражало меня, и в тоже время вселяло надежду на будущее.
Я был бродячим псом: всегда угрюмый и изредка сытый. Как получилось, что моя душа застряла в этом мешке клеток, которые все меньше делятся, и все больше стареют.
Я был в последней группе, готовившейся к вознесению. Мы торопились, так как энергетическое поле земли затягивалось все быстрее. Люди отрекались каждую секунду от своей человечности, становясь винтиком огромного механизма. Меняя душу на комфорт и стабильность, человечество обрекло себя на безрадостное существование. Но обратно пути не было, и они смиренно приняли этот путь развития. Когда мы уже собрались покидать тела, что-то произошло, некоторых из нас приняли небеса, а некоторые остались разбросанные на земле. В надежде найти хоть кого-то, я исписал всю сушу, но так и остался одинок. Со временем надежда угасала и появлялась ненависть к этой планете ставшей моей вечной тюрьмой. Что будет, когда это тело умрет, что будет со мной. Мне страшно, может, я умру вместе с ним, или останусь бестелесной материей, вечно блуждающей по миру, призраком прошлого, в которого давно не верят, а только пугают доверчивых детишек.
Я брел, хлюпая по лужам, набросив капюшон по угрюмо идеальным улицам в неизвестность. Мимо домов, скамеек, окон, витрин, и прочей атрибутики города, пока не вышел на центральную площадь. Она была омерзительно ровной, мечтой перфекциониста, кубизм в извращенном его проявлении.
Но я не замечал, не реагировал, - я устал. Упершись в огромное, похожее на пирамиду здание, я неволей остановился: еще один памятник безразличному прошлому, про которое все забыли. И уже собравшись уходить, я заметил табличку " центральная городская библиотека". Вот оно мое спасение, вот он островок духовности в океане материализма. Я бросился на ступени, но стоило, мне схватится за ручку двери, как пронзительный холод металла обжег ладонь, изувеченную мозолями. Внутри что-то задрожало и медленно понеслось кровью по моему организму. Я упал, и тело мое забили судороги, больше походившие на корчи одержимого. Руки тряслись, пальцы бегали словно по клавишам рояля, а ноги танцевали в такт этой музыки. К горлу подступала толи рвота, толи я просто задыхался. Мысли смешались в один большой комок слизи, и окончательно увязли в бескрайней пустоте бессознательного. Глаза закатились, узкая полоска света все тускнела, тускнела, тускнела… Я провалился в темноту.