В армию и обратно

Виктор Лензон
               
- Пиши: специальности нет. В пехоту его.
Так прапорщик по фамилии Малыш сказал писарю на ГСП – городском сборочном пункте для призывников по поводу моей непонятной персоны.
Случилось недоразумение. Майор Михаил Яковлевич Клименко, мастер спорта по гимнастике и тренер женской гимнастической команды ЦСКА забыл вовремя прислать заявку на пианиста, который должен был писать и играть музыку для произвольных программ у девушек.
Нет, всё было поначалу нормально. Я окончил консерваторию с Четвёртым концертом Рахманинова, получил свой отличный диплом и готовился, в связи с отсутствием в консерватории военной кафедры, отдать долг. Столько государство в меня вложило – рояль там, сольфеджио всякое, история музыки, руководитель диплома на тему «Неоклассицизм как стиль» - пора и возвращать.
В пехоте, как выяснилось. Поскольку заявка то ли задержалась где-то, то ли что – бог его знает. И напрасно я тому прапорщику говорил, что, типа,
пианист я, меня бы в оркестр, и прочие там интеллигентские бредни – прапор был прям и неумолим: в пехоту, часть номер такая-то. Молчать, бля, мешаешь!
Но сначала, как известно, месяц молодого бойца. Станция Ильино, под Горьким. Мороз. Девственные строевые сосны. Тетеревиный ток. Громадные нарывы на шее и в паху – то ли от питания, то ли топливо пролилось где. Тягачи на скорости снуют по лесным дорогам. Плац. Бега. На обед овощной суп, в котором плавали остатки свинины - жёсткая свиная кожа с волосками. Это про него говорили: «щи, хоть *** полощи».
Про свиней в армии вообще надо сказать отдельно. Откуда они? Не все знают, что в армии есть такая специальность – свинарь. Вот у нас свинарём был парень, родственник кого-то из политбюро. Халявная, в общем, служба. Поскольку в нашей части свиней не было, его посылали на свиноферму с энной суммой денег для приобретения свиней с целью их последующего убоя на еду. А на ферме была такая штука: здоровых свиней продавали за 25 рублей, а нестандартных – за 8. Так этот боец бегал за свиньями и ловкой подножкой ломал им ноги, скупая потом свинятину по дешёвке. Такой вот бизнес.
…На вечер давали овощное рагу – тот же суп, только без жидкости (очень напоминал блевотину). Ещё каша, прозванная в солдатском народе кирзухой за мелкое какое-то плавающее в ней зерно. И – деликатес! – похожая на хек рыба на ужин по воскресеньям. Иногда, правда, случался пронос – это когда дежурный по столу «забывал» поставить перед тобой порцию, относя её дед; по его «приказу».
         По плацу только строем. Но главное – песни. «Мой ротный старшина имеет ордена, а у меня всё это впереди. Ты за любовь сочти отличные значки, которые теснятся на груди. Не плачь, девчонка!» Сержант, черпак лет двадцати, младше меня на пять лет, всё орал, чтоб рот я открывал «в два кулака». А у меня больше, чем на один, не получалось. Не то чтоб я ханжески вспоминал на плацу балладу Шопена – просто меня с души воротило от этой замечательной музыки Шаинского. Уж лучше «Партия наш рулевой». Или Марш Славянки.
Русский язык (литературный) пришлось забыть сразу. Зато пополнил словарный запас редкими выкрутасами солдатского творчества. Да и как иначе? Оставаясь в лексике, что была на гражданке, в армии ничего не поймёшь и не выполнишь ни одного приказа. К примеру, подходит сержант и спрашивает: «кому мум; е.ём?». Профессор консерватории может и не понял бы (хотя и зря), а я понял. Перевожу: «чего резину тянешь, бля?». Или вот кто-то из «дедов» в казарме говорит «салаге»: «поссы на лампочку!». Глупый человек, наслышанный о дедовщине, поступит в точном соответствии с этим ценным указанием… А надо всего лишь вырубить выключатель. «Машка» - швабра. «Педерасить» - драить пол. «Шуршать по чёрной силе» - трудиться до седьмого пота. «Чепок» - солдатский магазин. «Гандоны» - метеорологи (шары запускают). «У-у-у, сука» - общественное порицание. «Майор сзади» - наоборот одета фуражка. «Фазан», «Щегол», «Баклан», «Корефан», «Мужик, бля» - распространённые обращения к сослуживцу. «Це!» - пренебрежительный приказ сделать что-либо. «Ума лишу, бля» - угроза. «(А) кого (это) е.ёт?» или (инвариант): «кого е.ёт чужое горе» - самая распространённая, я бы сказал, программная сентенция в армии. Ну и, конечно, солдатские шутки. Спит, к примеру, какой-нибудь солдат после армейского ужина, а двое около него дежурят со спичками. И вот когда тот во сне выпускает сероводород, сразу поджигают и сильно радуются пламени – химики! Или прикол под названием «Сыр». Спите вы, например, на нижнем этаже двухъярусной кроватной конструкции, а сверху вам на верёвочке прямо к сопящему носу спускают вонючий носок или портянку. Это и есть «сыр». По-моему, здорово!
Было бы кощунственным обвинять солдатскую публику в нелюбви к прекрасному. Помню, в декабре был праздник каких-то бронелопатных или противозачаточных войск. Кто-то узнал, что я играю на пианино, пошли в клуб, сказали: «мамонт запотелый, сбацай давай!». Я попытался «нажать на клапана». Пальцы не слушались, поскольку два месяца перед этим я жил по закону: «Бери больше, бросай дальше, пока летит – отдыхаешь», и это про таких как я был сочинён эпос: «Бросал солдат лопатой землю, бросал солдат и вдруг упал; но не от пули он упал, а за..ла его лопата, которой землю он копал». Но всё же я собрался, и сыграл «Хэй, Джут». Младший сержант с двумя «соплями» на погонах, видимо представитель очень северного этноса, низенький и сплющенный, совершенно обомлел и сказал:
- Мужик, ну ты шаришь определённо!
          Более искреннего комплемента я потом никогда не слышал.
Надо сказать, что в нашей части были прогрессивные командиры. До определённого времени в кино, которое показывали по субботам в клубе, пускали только офицеров и их жён. Но вот кто-то, видимо с подачи старшего командира, решил приобщить к киноискусству рядовой и сержантский состав. В одну из суббот шёл фильм «Путешествие Одиссея». Там есть эпизод, когда Пенелопа, не видевшая Одиссея двадцать лет, обращается к нему: «Ну как мне узнать тебя, Одиссей?»
Не успел Одиссей сообразить, что ему ответить, как в зале раздался густой сержантский бас:
- Покажи ей залупу!
Больше нас в кино не пускали. Офицерские жёны, наверное, обиделись.
Конечно же, пусть меня простят нежные девушки, разговор в армии почти полностью матерный, с редкими вкраплениями различных армейских идиом, как то: «мамонт запотелый», «боец с пером летает», «х.. проссышь» (ничего не понятно), «гнут е.аный», «зае.ал своей простотой» и т.д. По всему этому словесному кордебалету я со временем стал большой мастер, что впоследствии явилось причиной неожиданного конфуза.
Было вот что. В части устроили родительский день, и ко мне приехала мать. Старшина, хороший демократичный мужик, редко видевший нормальных людей, пригласил мать и меня к себе домой на ужин. С целью грамотного проведения этого мероприятия он позвал молодого рядового и сказал ему, чтоб тот летел мухой за водкой в офицерский магазин. Когда боец слегка замешкался, старшина, покачивая головой, издевательски пошутил: «Эх, салага, у тебя ещё повестка из ж..ы торчит!».   Ладно, водку тот всё-таки принёс, и мы уселись у старшины за столом. Одна деталь: старшина почему-то сел ужинать в майке. Когда ужин закончился, и мы с матерью вышли от старшины на мороз, я возмущённо сказал: «Что же это он, блять, на ужин в майке сел?
Мать, умная женщина, сделала вид, что не заметила моего «форшлага»…
Месяц молодого бойца закончился присягой, и присягнувших готовились разослать в заранее определённые армейские части. Мне предстояло в кантемировку, в пехотный полк. Но и здесь где-то замешкались, и как никчёмный уже, попал я на короткое время в местный военный духовой оркестр, где дирижёром был выпускник военно-дирижёрского факультета московской консерватории, недавно прибывший из флотской части на Камчатке и потому носивший морскую форму капитан-лейтенанта. Рояля там, кончено, не было – ни в кустах, ни под сосной, ни в казарме.  И потому меня определили на альт – не тот, который viola, а духовой инструмент военного оркестра. На собственной шкуре, то есть на собственных губах я узнал, каково духовикам! Дуть в эту штуку неприспособленному человеку крайне трудно: щёки немеют, губы пухнут, кровоточат и раздуваются синими разводами – хорошо ещё, что нет девушек и не с кем целоваться. Тем не менее, я выучил несколько партий в маршах Чернецкого и даже пару раз прошёлся строевым шагом с оркестром по плацу, исполняя эти марши с огромным энтузиазмом.
В свободное время мы играли в волейбол, но больше двух партий не получалось - оркестровый старшина, завидев меня с мячом, постоянно привязывался: «Иди, играй на альту!».
Альт закончился через пару недель отправкой в дивизию. Ну а там началось… Часть «отмазная». Если кто слышал, что, бывает, по весне жухлый снежок поливают белой краской, а осенью травку – зелёной, так это правда. Именно такие части посещали почётные гости из дружественных стран Азии и Африки. Вот, приезжает, к примеру, какой-нибудь Тримабуту Сесе Суку Ваза Банка. Это что значит? А значит это, что нас запускают на полосу препятствий, что-то там поджигают напалмом, наверчивают колючую проволоку, рвы всякие, постройки, брёвна и – вперёд! На, друг обезьяна, смотри! Помню, одна из таких экзекуций была как раз перед 25-м съездом КПСС, и мы все писали обязательства, кто что хотел. Я написал одно слово: «выжить», и не шутил при этом.
Жилось в казарме, как и должно было быть на дне ямы, в которую я попал. Койка моя была на втором ярусе, в углу, и физиономией я упирался прямо в стену, изнутри покрытую инеем. Почти над головой – лампочка двести ватт, горевшая всю ночь. Внизу, на полу, табуретка с дыркой посредине, у которой было два назначения: во-первых, на ней чистили сапоги, а, во-вторых, ею отбивали подушки, которые должны были лежать на койках ровно и плоско. Таким образом, подушка со временем приближалась цветом к сапогам.
- Рррота, подъём!!!... ….. … ….  Так в шесть утра звучала первая дневная команда. Через сорок секунд застёгнутые и аккуратные мы уже стояли в строю. А ещё через десять минут начинался кросс 15 км с получасовой зарядкой в конце. Вот с этим кроссом у нас с Костюковым были проблемы. Саня Костюков, цирковой акробат, делал всякие рондаты, фляки и сальто, но бегать, особенно 15 км, так же, как и я, не любил. Мы попеременно прибегали (точнее, приволакивались) к финишу последними. А кто последний прибегает – один штрафной километровый круг. В общем, особенно не разжиреешь. Но отупеть и озлиться можно. Так вот я девятнадцатилетнему сержанту Романову, которому ко мне бы на «вы» обращаться, а он, гад, отослал меня на дополнительный круг, сказал что-то вроде: «У тебя уже дети в яйцах визжат, а ты ещё салага».
Это услышал прапорщик, «кусок» (Это про таких говорили:
          «Старшина у нас хороший, старшина у нас один
            Отведём его в коптёрку и п..ды ему дадим»),
           позвал меня:
         - Смирно! Четыре наряда вне очереди!
         - Не положено четыре, товарищ прапорщик.
- Положено х.. до колена, а он не растёт.
Так я попал на «губу» (гауптвахту). Она, «губа», состояла в том, что я за ночь должен был начистить ванну картошки. Ванну – потому, что она стояла на кухне возле картофелечистки, видимо, для удобства таких как я. Картофелечистка работала, помню, плохо, и приходилось чистить практически вручную. «ХБ» всё было в грязной воде, руки подмёрзли (на кухне было чуть больше нуля). Управился я к пяти утра. Еле добрался до своей койки. Только лёг – «Рррота подъём, ………..!!!» И бега с полной выкладкой. То есть с оружием, сапёрной лопаткой, в полном обмундировании зимой, иногда с противогазом, между которым и щекой мы иногда – когда удавалось – подкладывали спичечный коробок.
Всё правильно, конечно, но достаёт. Тут надо сказать, что мне присвоили ВУС-14 (военно-учётную специальность). ВУС-14 – это гранатомётчик. У меня до сих пор в военном билете стоит запись: использование в военное время стрелком-гранатомётчиком. Обучали меня где-то с неделю, а то и меньше – и сразу на БТУ – батальонные тактические учения, где я должен был с марша стрелять по танковым мишеням. А вот стрелял я неплохо – настолько неплохо, что даже добился удивлённого лица капитана Шевченко, которому и рассказал, что я КМС по стрельбе.
         Это соответствовало действительности. Ещё в Гнесинке (музыкальном Училище им. Гнесиных) я занимался в секции стрельбы у легендарного преподавателя предмета «гражданская оборона» Д.Н.Вьюгина, странноватого человека, у которого запросто можно было отпроситься идти разгружать сушёные бемоли.  Со мной, помню, на соревнования ездил трубач Вова по фамилии Перебейнос. Вот вместе с Перебейносом мы и сдали на норматив…      
         В общем, товарищ капитан к моему стрельбищенскому прошлому отнёсся с большим интересом, и жизнь моя в кантемировке круто развернулась в положительную сторону. Бега для меня закончились. Мне разрешили ходить в шерстяных носках и брать в столовую чайную ложку. Вместо гранатомёта, дали АКМ, и я больше не шёл в «атаку» в цепи – меня сажали на броню БМП, и как только срабатывала пружина и выскакивали мишени, я должен был их все укладывать, что и делал с большим удовольствием. В результате наша рота набирала хорошие показатели, и меня зауважали в коллективе, разрешив вставать не на все построения и почти ласково шутили: «дембель стал на день короче – старичкам спокойной ночи».
Правда, моя «халява» очень не нравилась прапорщику Реброву, который как-то сказал мне:
- Ничего, на каждую хитрую ж.пу есть х.. с винтом.
Стоявший рядом другой прапор тут же опроверг мысль товарища:
- А на всякий х.. с винтом есть ж.па с закоулком…
Стрельба моя закончилась как началась. «Проснулся» Майор Клименко и, всё-таки, почти через восемь месяцев прислал на меня т.н. команду на откомандирование в ЦСКА.
- Что-то ты тяжеловат для гимнаста, - сказали мне в спортроте.
Дело в том, что в ЦСКА не было такой должности: «пианист», и меня вызвали из части как мастера спорта по гимнастике. Вот ребята-гимнасты, глядя на меня (в ту пору во мне было 82 кг) и удивлялись. Сами то они максимум килограмм 60, роста небольшого – попробуй на перекладине при четверной перегрузке удержать на кистях рук двадцать пудов! Конечно, в первую минуту они смотрели на меня как на экспонат из кунсткамеры. Пришлось раскалываться.
Но недоразумения возникали и позже. Начальник спортроты СКА МВО капитан Кузьмин, чемпион соревнований дружественных армий по армейскому десятиборью, прекрасно знал о моей функции, отправляя меня каждый день из «коробочки» на Краснокурсантском проезде в гимнастический комплекс ЦСКА. Но был он «квадратный».
         А проявилось это вот в чём. Каждые полгода спортсмены из спортроты проходили переаттестацию на предмет уровня своей спортивной квалификации. Касалось это и гимнастов, которые должны были показать определённые результаты в опорном прыжке, вольных упражнениях, на перекладине, на кольцах и на брусьях. И вот картина: капитан Кузьмин перед строем зачитывает список гимнастов, которых повезут на аттестацию, и среди них называет мою фамилию. Говорю: гимнастику люблю, но другим занимаюсь. Вижу, понимает, но ничего сделать не может – в списке я мастер спорта по спортивной гимнастике, и он, как командир, должен аттестовать меня в опорном прыжке и проч. Ладно, привозят, сажают на скамью перед снарядами, жду, что дальше. А дальше подходит майор, тренер ЦСКА и известный гимнаст-чемпион Виктор Лисицкий. Показывая на меня, спрашивает у Кузьмина, что это я не за роялем.
- Он на переаттестацию, - напрягаясь и раздваиваясь головой говорит капитан.
- Ты что, о.уел?
          - Понимая, что о.уел, но не в силах что-то в себе превозмочь, Кузьмин  мягко и тихо так отвечает майору:
- А забирай его на.уй!
Для меня это означало продолжать писать музыку к произвольным программам в женской гимнастике. Дело почётное. Когда-то раньше этим занимался композитор и пианист А.М. Веприк, а теперь вот я и известный ныне органист Александр Фисейский, в 1975-м тоже рядовой Советской армии.
Мы писали для многих, в том числе и для Елены Мухиной, впоследствии чемпионки мира, прекрасной девчонки, получившей, к сожалению, тяжёлую травму на тренировке.
Вообще тренировки спортсменов-гимнастов – отдельная тема. Здесь лишь скажу, не открывая, наверное, Америки, что это наитяжелейший изнурительный труд. Притом не только труд, но и образ жизни. Я, например, своими глазами видел как известный тренер бил кедом по лицу гимнастку за то, что та пришла на тренировку  в весе  не 42 кг, а 42 кг 300г…
- Рядовой Лензон, заполните паузу музыкой! – эта ставшая за полгода дежурной фраза начальника СКА МВО подполковника Тейтельбаума звучала в микрофон на всех открытых спортивных мероприятиях. Музыка в паузах – это я. Играть приходилось в перерывах между схватками самбистов и дзюдоистов, выступлениями гимнастов и акробатов из спортроты №47. Парни там были весьма интересные. Фурман, внук писателя Фурманова, написавшего «Чапаева», потомственный цирковой акробат с пяти лет. Валик Белый – огромный, всегда молчащий парень с тяжёлой складкой поперёк лба; самбист - чемпион среди юношей в тяжёлом весе, он с места делал сальто назад, опускаясь на то же место, ступня в ступню. Славик Селиванов, фантастической ловкости гимнаст и носитель солдатского фольклора - его осторожный характер давал о себе знать в постоянно повторяемой сентенции: «Не будем дёргать судьбу за яйца»… Интеллектуал-першист из цирка, закончивший ГИТИС и попавший в армию в возрасте 27 лет. Мишка Пятецкий, красномордый паренёк под 120 кг, чемпион по дзюдо, с которым мы постоянно убегали в самоволки и постоянно же натыкались на один и тот же патруль во главе с офицером в каракулевой шапке, неизменно задававшим  один и тот же вопрос:
- Аид?
- Ну, - не понимая смысла обычно отвечал я.
- Беги и больше не попадайся!
Одна была беда. Воровали. В спортроте как и везде. Воровали всё – шапки, рукавицы, хлястики с шинели, значки, лычки, знаки отличия – всё, что можно было свинтить, срезать или отодрать. Зато было время, не так как в кантемировке, когда за месяц нет возможности присесть и написать письмо домой. После двухмесячной работы в ЦСКА – а дело уже шло к дембелю – я возвращался в казарму и записывал бесценный фольклор, почерпнутый в армейской жизни.  Эти образцы до сих пор украшают мою эпистолярную коллекцию. Среди них потрясающие стихи:

Дембель в мае не кантуй
          Май пришёл, а дембель – х.й
               
Кто работал и трудился – тот давно пи..ой накрылся
А кто на всё х.. ложил – тот до дембеля дожил

         Только сон приблизит нас к увольнению в запас

Не менее вкусна и солдатская мудрость:
         Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора
               
Дембель неизбежен как крах империализма

Служить тебе ещё как медному котелку

На.би ближнего, иначе ближний на..ёт тебя и возрадуется
               
         Лучше х.. в руках, чем п…. на горизонте…

… Всё проходит. И перед дембелем самая страшная угроза в спортроте: «В часть!!» уже не страшна, поскольку в часть надо ехать демобилизоваться. Вот и я в конце ноября сел на электричку, доехал до станции Нара, там ещё автобусом, а там – в знакомые ворота: печать в военном билете и – домой.
Праздник дембеля – большой праздник. Но хоть было временами совсем не легко и погано, армия потом снилась долго и почти ностальгически.