Выхожу на трассу близ Ростова-на-Дону, поднимаю большой палец. При мне средних габаритов рюкзак. В нём — пара футболок, три смены белья, аккумулятор для зарядки телефона, солевой дезодорант, зубная щётка, зажигалка и ноутбук. Конец августа, утро субботы. Участок автострады Дон в берёзовой рощице. Быстро восходящее солнце. К вечеру планирую добраться до Москвы, переночевать там и воскресным утром двинуть в Питер, чтобы в понедельник проснуться уже дома и пойти на это долбаное собрание акционеров.
Не простоял и десяти минут — тормозит Лада Четвёрка. Водитель представляется Лёхой. Он ездил в город покупать новый сегвей и теперь везёт его к себе на ферму. Там он вместе с отцом выращивает пшеницу, овёс, ячмень, кукурузу. Лёха подвозит меня километров двадцать и высаживает у развилки. Теперь назад дороги нет.
Над трассой нависает рекламный щит с очередным толстым кандидатом в депутаты. В августе от них не скрыться. Формат почти везде один и тот же: имя, фамилия, три вводных.
«Фёдор Прохиндеев. Достаток, достоинство, шаблонность»
Каждый год находится и кандидат, который добавляет перед лозунгом слово «Вернём», как бы напоминая тем избирателям, кто забыл, что они лишены достатка и достоинства. Под рекламным щитом голосуют двое: юноша в соломенной ковбойской шляпе и солнцезащитных очках, а с ним симпатичная девушка, веснушчатая, со светлыми кудрями. Она, как видно, постарше его, и всем своим видом требует хорошей порки. Подхожу, говорю:
— Привет!
— Привет!
— В Питер?
— Ага.
— Давно стоите?
— Второй час, — молвит ковбой.
— Может, тебе очки снять? — говорю я ему.
— Очки снять?
— Да, некоторые водители не прочь увидеть глаза человека, прежде чем пустить его к себе в машину.
Ковбой снимает очки.
— Спасибо за совет.
Я уже собираюсь идти дальше, но ко мне обращается девушка:
— Может, поделишься ещё каким-нибудь секретом? Как повысить вероятность того, что кто-то из них остановится?
Она кивает на довольно плотно забитую машинами автостраду. Я говорю:
— Больше всего шансов поймать машину у путешествующей в одиночку девушки. Чуть меньше — у двух девушек. Ещё меньше у одного парня. Затем у трёх девушек. И только потом у парня с девушкой.
— Это что? — говорит ковбой. — Ты предлагаешь мне переодеться в тёлку?
— Что? Нет! Вам надо разделиться. Поодиночке у вас больше шансов, особенно вот у неё.
Веснушчатая сверкает глазами. Она-то понимает, что я угораю. А я — нет.
— Не пойдёт, — серьёзно молвит ковбой. — Джоконду могут изнасиловать дальнобойщики.
— Конечно, Джоконду могут изнасиловать дальнобойщики! Но ты видел местных дальнобойщиков? Каждый из них вас обоих без труда оприходует, не то что её одну.
Ковбой малость теряется. Джоконда глядит на меня с наигранной кротостью. Она мечтает быть изнасилованной дальнобойщиками, я такие вещи сразу чувствую. Солнце поднялось уже довольно высоко, и я решил не терять больше времени.
— Ладно, ребята, я прикалываюсь. Раз едете вдвоём, то езжайте вдвоём. Никто вас, скорее всего, не изнасилует.
Ковбой расслабился, а Джоконда вздохнула. Я прошагал метров сто вперёд и стал голосовать. Вскоре я увидел, как их двоих подобрала Нива, а через двадцать минут подле меня остановился бензовоз.
— Садись, — приветливо сказал шофёр, когда я открыл дверь.
И добавил:
— Я атеист.
— Спасибо, — говорю. — А зачем вы меня об этом уведомили?
— На всякий случай предупреждаю. А то ведь разные попутчики попадаются!
— Ну… ладно!
Забираюсь в кабину, и мы трогаемся. Когда бензовоз разгоняется почти до сотни, водитель говорит мне:
— Только не пристёгивайся.
— Это почему?
— Тут недалеко пост ГИБДД. Тебе нужно будет пригнуться. В бензовоз нельзя без ДОПОГа.
— Без чего?
— Свидетельство ДОПОГ. Дорожная перевозка опасных грузов.
— Скажете когда пригнуться?
— Скажу.
Мы несёмся на полной топлива, раскалённой от солнца цистерне по автостраде Дон, подпрыгивая на мягких пружинистых сидениях. Вскоре на обочине замечаю Джоконду с ковбоем, снова голосующих. Машу им рукой. Джоконда замечает меня и изображает кошачий рык.
— Я часто священников подвожу, — говорит водитель. — Они мне начинают про Бога втирать. Поэтому сразу предупредил, что я атеист.
— А я что похож на священника?
— В рясе, наверное, был бы.
— Поэтому я рясы и не ношу.
— Молоток!
Едем дальше. Водитель говорит:
— Знаешь, почему я в Бога не верую?
— Не знаю.
— Потому что настоящий Бог — это Природа.
— Да ну?
— Точно говорю. А то, что в церкви преподают — это ерунда, разводилово для бабушек.
— Кажется, я начал понимать, — говорю. — Вы называете Богом Природу, а не то, о чём говорят священники, которых вы подвозите?
— Ну!
— Помилуйте, какой же вы тогда атеист? Вы самый настоящий верующий. Причём не слепо, а истинно верующий, зрящий в самый корень.
Водитель ненадолго задумывается, а потом восклицает:
— А ВЕДЬ В ОБЩЕМ-ТО ДА! А ТЕПЕРЬ ПРЯЧЬСЯ!
Я пригибаюсь. Вскоре шофёр произносит:
— Проехали ГИБДД, можешь сесть прямо. Я тут как-то подвозил одного йога. Вот так же сказал ему спрятаться, когда проезжали пост. Так он взял, сложился вчетверо, руки-ноги узлами завязал и — хлоп! — закрылся в бардачке.
— Неслабо, — говорю.
— А другой раз подвозил девчонку и мальчишку с гитарой. Ехали из Тамбова в Крым. Полгода в дороге. Рассказывали, что шли они как-то по степи три дня. Всю еду и воду израсходовали. Думали, помрут. И тут попадается им дерево. А на сучке висит пластиковый пакет. Внутри — еда и вода. Как тебе такое?
— Самый тёмный час перед рассветом.
— Это точно! А потом я рассказал эту историю одному священнику, а он знаешь что говорит? Знаешь? «Господь хорошего человека в беде не оставит»!
— А с этим вы тоже не согласны?
— С этим и рад бы согласиться. Да ведь не Господь же туда этот пакет-то повесил.
— А кто?
— Не знаю… Может, те двое вообще всё выдумали!..
Я доезжаю на бензовозе почти до Миллерово и высаживаюсь у автовокзала. Уже почти два часа дня. Солнце палит исправно, и я ловлю машину в тени пешеходного моста, протянувшегося над автобаном. Тень моста медленно уползает от меня, а я следую за ней. Так проходит пара часов. И тут ко мне подходит Человек-Х*й.
Человек-Х*й одет в затасканный красно-белый спортивный костюм на голое тело. Сквозь расстёгнутую олимпийку проглядывает рельефный, но каким-то образом вместе с тем и обрюзгший пресс. Редкие зубы и волосы. На вид ему можно дать от тридцати до шестидесяти лет. Человек-Х*й хрипит:
— Хули тут стоишь, ни х*й не поймаешь, на х*й!
— А где же мне стоять?
— Да вон, на х*й, к заправке х*ярь, там москвичи заправляются, кофе пьют, вся х*йня. Х*як-х*як и ох*енчик!
Я не понял, чем было лучше стоять возле заправки, но счёл уместным голосовать подальше от этого кадра.
— Спасибо, — молвил я и пошёл к АЗС.
Вслед мне раздалось:
— Правильно, иди, иди, на х*й!
Я встал неподалёку от выезда с АЗС. В тридцати шагах передо мной на обочине стояла «Газель». В её тени сидел и курил дед, торговец сгущёнкой и подсолнечным маслом. Его товар грелся на сбитой из досок витрине у трассы. На таком же расстоянии позади меня красовалась пышная фройляйн в шляпе с широкими полями, алом корсете и малость покосившейся мини-юбке.
Поднимаю большой палец. С заправки выезжают напитые кофе москвичи. Несутся мимо пресыщенные новостями ростовчане. Свысока взирают на асфальт стремительные дальнобойщики. Никому до меня нет дела. Мечте Криса де Бурга позади меня и то уделяют куда больше внимания. Я стараюсь вступить с людьми в машинах в визуальный контакт. Минут через сорок мне начинает казаться, что минимум в половине случаев я вижу на двух передних сидениях два одних и тех же лица. За рулём мужчина с уголками рта, стремящимися к ключицам, хищно раздувающимися ноздрями и таким взглядом, будто он возвращается со столетней войны. Рядом с ним женщина, чьё выражение лица балансирует между презрением и страхом в отношении всего, с чем встречается её взор за лобовым стеклом. Ничуть бы не удивился, если бы узнал, что у них в салоне играет музыка из «Криминальной России». Какой уж тут автостоп.
Не подумайте, что я ругаю водителей. У меня такого права нет. Ты можешь взять попутчика, если хочешь, а если нет, то просто езжай себе дальше, это сугубо добровольный вопрос. Но если ты не берёшь попутчиков, то, возможно, тебе не стоит красить свой джип в битловскую жёлтую подводную лодку. То ли у меня от жары начались галлюцинации, то ли такой действительно проезжал мимо. У некоторых машин на крышах было аж по три велосипеда, и всё равно они меня не брали…
Солнце палило так яро, что у меня заложило обращённое к нему ухо. Чтобы отвлечься, я снял футболку и стал загорать. Сквозь колеблющийся от жары воздух вижу, что кто-то подошёл к торговцу маслом и сгущёнкой, похоже, его знакомый или партнёр. Проведя там некоторое время, он идёт ко мне. Вот я уже могу разглядеть его гнилые зубы и бесноватые глаза, почуять защитное поле из перегара. Я сразу узнал его, это был Человек-Блять. Он подошёл и сказал мне:
— Давно стоишь, блять?
— Часа два.
— И как? Неудачно, блять?
— Как видишь.
— Шёл бы ты, блять, стоять к автовокзалу.
— Там я уже был.
Человек-Блять поднимает указательный палец и речёт:
— Быть — это, блять, не значит стоять!
— Я там стоял, — говорю. — Меня сюда ваш коллега направил.
— Блять, тут уже голосовали двое. Я им сказал, идите, блять, к автовокзалу, они пошли, блять. Я через десять минут туда пришёл, их там, блять, уже не было!
— Я всё же тут постою, спасибо.
А он не унимается.
— Ты бы оделся хоть, чтобы нормально, блять, выглядеть. А то все видят, что у тебя синева на всю грудь. Кто ж, блять, возьмёт в тачку ЗК!
Это он про мою татуировку, карту мира. Но совет дельный. Если Человек-Блять идентифицирует тату как элемент причастности к зоне, то и водители могут. Одеваюсь.
— Слушай, блять! А чего бы тебе не пойти на саму, блять, заправку? Там москвичи останавливаются — КОФЕ, БЛЯТЬ, ПЬЮТ!
— Меня не интересуют те, кто остановился. Мне нужны те, кто едет.
Человек-Блять неожиданно молча кивает и удаляется. Похоже, я прошёл испытание. Жаль, водителей это не волнует.
Семь вечера, начинает темнеть. Руки опускаются, причём в буквальном смысле. Не так легко пять часов подряд держать руку на весу. Но делать нечего, стою, голосую. Бурая 99-я Лада притормаживает. Неужели?.. Нет, катится дальше к мадам в красном. Она всё ещё там, похоже, у неё сегодня тоже неудачный день. Отворачиваюсь, но вскоре слышу позади себя крики. Вижу, из 99-й вышли четверо парней, стоят курят и смотрят, как проститутка, придерживая шляпу, со всех ног убегает в лес. Они переговариваются и садятся в машину. Я возвращаюсь к голосованию.
Проходит несколько минут, и у меня появляется чёткое ощущение, что ко мне что-то приближается сзади. Оборачиваюсь — в дециметре от меня задний бампер 99-й, и она медленно продолжает движение в мою сторону. Вовремя делаю шаг на обочину. Машина прокатывается мимо. Все четверо молча смотрят на меня. Бритоголовый на переднем сидении, не сводя с меня наглого взгляда, спокойно говорит водителю:
— Коля, ты чего? Человека вон чуть не задавил.
Так они докатываются до торговца сгущёнкой и маслом. Шайка выходит из машины. Они начинают шаболдаться вокруг да стрелять у деда сигареты. Тот им не особенно рад, но ведёт себя спокойно.
Как и следовало ожидать, в итоге один из них направляется ко мне. Высокий, худой, с кривой ухмылкой, в тёмных очках и панаме.
— Чо, куда едешь, брат?
— В Питер.
— Я довезу тебя до Миллерово. Сколько бабок дашь?
— Я путешествую без денег.
Он смеряет меня взглядом.
— А ты, часом, не паломник?
— Нет, просто решил поехать автостопом.
— А дай телефон позвонить.
— Я в роуминге.
— Да я только вызов сброшу!
— Я не даю телефон незнакомым людям.
— Какой у тебя телефон? Айфон?
— Какая разница?
— Айфон, да?
— Какая разница?
— Айфон, да?
— Какая разница?
— Дай телефон!
— Неа.
— Слышь, дай телефон, уася!
— А это уже грубо. Зачем быть грубым?
— Дай телефон!
— Забудь об этом.
— Дай телефон! [...]
Отрывок из повести Автостоп.
Читать полностью в сборнике Посейдень Сергея Иннера:
http://chtivo.spb.ru/poseiden.html