Баку – это океан времён и событий, часть Вселенной, без которой она, Вселенная, потеряла бы часть своего смысла. Бесконечное количество судеб людей и народов прошло через этот тугой узел притяжения на Каспии, сформировав здесь неповторимую ауру. Абрис Баку так или иначе обозначен в сознании тех, чей взгляд распространяется в даль истории и пространства; он есть даже у тех, кто никогда не посещал этот город, но, несмотря на это, много слышал и читал о нем. Впрочем, Баку – это не город. Точнее, не только город. Это слово, за которым стоит нечто большее – некий сон, в котором смешаны исторические события, зрительные образы, запахи, ощущения, страх незнакомого и мечта. В общем, Баку – это Баку.
Вот я думаю: флэшка в фотоаппарате. На ней фотографии, которыми фотограф хочет поделиться с другими. Разве эти фотографии, даже взятые все вместе, отражают полную картину мира? Конечно, нет. Просто дискретный взгляд на отзвуки Создания. Впечатления от ощущений, примитивно зафиксированные в цифровом формате. Или в слове.
Конечно, лучше рассказывать в музыке. Были попытки. У Фикрета Джамиля, Кара Караева, Узеира Гаджибекова, Тофика Кулиева, великого Муслима Магомаева. Но все же слово конкретней – у него, что ни говори, свои преимущества.
Вот я и решил поделиться несколькими не связанными между собой пазлами в картине своих ощущений Баку, которые, ни в коем случае не заменяют словесной симфонии об этом легендарном месте, однако, в известной мере, отражают «взгляд режиссёра на материал».
…Как-то сижу я утром дома, пью чай из специального стаканчика, некогда подаренного мне знакомой девушкой из Гянджи, и лениво думаю о планах на день. Звонок. Давно требующий логопеда голос произносит: «Это вы Виктор?». «Я». «Нам нужен органист».
«Я не органист, а пианист и клавишник». «Вот-вот, электрический орган, где есть клавиши». «И что?». «Мы едем на открытие новой синагоги в Баку, вы можете там играть?». «Могу». «Сколько вам надо?» «Билетов – один. В оба конца». «Билеты вам и так принесут домой. Сколько денег вы хотите?». «Много». «Хорошо, договорились». «А кто летит ещё?» Положили трубку. Но я знал и так: элита российского хасидизма во главе с Главным Раввином.
Билет мне действительно доставили с безвестным курьером. В конверте. Эконом-класс. И вот уже через пару дней я сижу в самолёте Москва-Баку. Оглядываюсь. Никого из Элиты не видно. Не попутали ли чего с билетом?
Нет, не попутали. Перед самым вылетом по расписанию по аэродрому к самолёту подъехало несколько черных машин представительского класса. Элита, находившаяся в них, почти мгновенно была сопровождена в бизнес-класс. Мне – ни здрасте, ни до свиданья. Ладно.
Прилетели. Цепочка vip-машин, теперь уже с бакинскими номерами – «Бентли», «Ауди», «BMW», все черные, а чуть поодаль серовато-зеленоватая «шестёрка» жигулей. Я уже догадался для кого. Тем более, что некто, не подходя ко мне, уже через пару минут кивнул в сторону этого шедевра советско-российского автопрома.
В специально приготовленном зале делегацию ждал приём с «легким» перекусом, роскоши которого позавидовал бы сам Аладдин, будь он евреем. ? Всё было исключительно кошерное. Взглянув на своих высоко парящих нанимателей, я понял, что «здрасте» мне не положено в принципе, и посвятил себя употреблению домашнего хумуса из нута. Есть, однако, надо было быстро, поскольку тот же некто опять стал кивать в сторону жигулей
Тут внутренний голос подсказал мне, что самое время и место принять обет молчания. Труда это не составило, поскольку разговаривать в общем то было не с кем и не о чем. «Едем в Хайат». Я кивнул. «Баку – красивый город». Я кивнул. «Приехали. Вот вам ключи от номера». Я кивнул.
Номер шикарный. Белый халат. Бильярд. В ванной увеличительное зеркало, чтоб прыщи разглядывать. На столе – красиво упакованная кошерная пища, тихо и бесконтактно возникшая будто сама по себе. Да ещё бонус - по телевизору транслировали концерт азербайджанских народных инструментов. Очень здорово. Да и познавательно. Промелькнула мысль: надо бы купить тут где-нибудь себе в коллекцию тар, саз или джуру – что попадется. Но – пора! Кивающий человек повёз меня к той самой новой синагоге. Я вообще старые синагоги люблю, намоленные. Ну да ладно – новая тоже сойдет, тем более это для них праздник, а я призван его поддержать.
Опять же кивком и жестами мне предложили проследовать на второй этаж. Тут я замешкался. Знакомые с иудейской традицией знают, что на втором этаже должны находиться только женщины, место же мужчины – первый этаж. Но выяснилось, что «органчик», то есть электронное фортепиано, установили именно наверху. Видимо, мы вместе с «органчиком» и женщинами должны были знать своё место.
В Баку жарко. И оттого дети там особенно энергичные. Оказавшись с матерями, сёстрами и бабушками возле клавиш, они принялись долбить по ним чем ни попадя, рискуя сорвать саму цель моего приезда. Никакие уговоры не помогали, тем более, что женщины абсолютно равнодушно наблюдали за уничтожением инструмента, да и сами то и дело стремились ткнуть какую-нибудь клавишу. Не помогло даже начало церемонии открытия нового священного здания. Выступление официальных лиц и уважаемых раввином прошло под визги милых детей со второго этажа, доедавших бедную «ямаху». Но тут некто снизу кивнул мне, мол, давай, играй. Пробившись через детские ручонки, я пару раз сыграл «Эвейну шолом алейхем». Через минуту некто кивнул, и миссия моя была закончена.
Обед был великолепен. Огромные круглые столы накрыты в прекрасном ресторане. За круглыми столами 8 человек с табличкой для каждого. Но один стол был только для меня. Одна табличка. А накрыто на восемь. Вот здорово! Не отказываться же.
Наутро самолёт. В аэропорту одетые в строгие черные смокинги охранники, много народной музыки в киосках. Чисто. Всё по-европейски.
Обратно всё как туда. Эконом-класс. Элиту не видно. Денег тоже.
Придётся самому идти в бизнес-класс. Подхожу к креслу, в котором сидит заместитель Главного, бородатый человек по фамилии Борода, когда-то неплохой парень, в до-раввинский период служивший на флоте. «Что-нибудь расскажете?», спрашиваю полушутя, памятуя наше прошлое общение. «А что тебе рассказать»? «Ну, например, сказку». «Я из другой сказки». «А деньги?» «Какие деньги?»
Тут в беседу включается сам Главный:
«Это ви ещё должны нам за эту поездку!»
Вот двоюродный брат мне и говорит: ты музыкант, а хочешь, чтоб к тебе относились как к миллионеру.
И то. Ну и что, что музыкант. Музыканты – тоже люди. У них редко бывают алмазные прииски в Намибии, но зато они очень гордые и инициативные. Вот, например, Арсений Авраамов. Сын казачьего полковника, учившийся в начале века двадцатого в музыкальных классах Русского филармонического общества аж у самого С.И.Танеева, сбежавший от Первой мировой войны куда-то за границу, но вернувшийся назад с наступлением советской власти. Она была ему по душе. Особенно в той части, где мифология шила себе карнавальные одежды из идей, непонятных слов и всевозможных игрищ. Здесь он был как рыба в воде. Член Верховного Ордена Совета Имажинистов, Комиссар искусств, один из основоположников Пролеткульта. Но главное – отчаянный экспериментатор в сфере звуковой среды гигантских праздников на открытом пространстве.
Но причём тут Баку? А вот причём. Тяжелая эпидемия войн и революций поразила и это славное место. Вдоль и поперёк его истоптали англичане, турки, белая гвардия и красные комиссары, оставив за собой полуразрушенные стены времён Ширваншахов, горы трупов, нефть и море. Вот на этом недоумевающем пространстве временно поселился Интернационализм с его идеей объединения в новой всеобщей религии коммунизма. Тут как раз и объявился в Баку Арсений Авраамов со своей идеей «Симфонии гудков». 7 ноября 1922 года, в пятую годовщину октябрьского переворота, он устроил здесь колоссальное звуковое шоу, где вместо музыкальных инструментов использовались трубы заводов и кораблей на пирсе, гудки автомобилей, рёв гидропланов, выстрелы пушек и пулемётов. Никакого азербайджанского мугама! Только «Интернационал», «Молодая гвардия», «Варшавянка» и «Похоронный марш». Толпы процессий. На пристани – гигантский хор, исполняющий эти священные для новой власти песни вместе с «коммунистическими колоколами» индустриального города и в сопровождении специальной «магистрали» - любопытной штуки, соединявшей одновременно несколько паровозных гудков. Какой там «ноктюрн на флейте водосточных труб»! Всё-таки домашний романтик этот Маяковский. Не тот масштаб.
Через год «Симфония гудков» была реализована и в Москве, но всё же Баку был здесь первым.
Те звуки давно утонули в соленом море истории. Эпидемия закончилась. Война и мир сменяли друг друга, изменяя одежды и звуковую жизнь этого неугомонного места. И лишь «Девичья башня» в старом городе Ичери-Шехер терпеливо наблюдала за событиями, обретая красоту и величие старости.
Меня всегда удивляло, почему это с виду крепостное сооружение, одна из главных достопримечательностей Баку, называется «Девичья башня»? Будучи возле неё, я краем уха услышал версию экскурсовода, что, мол, такое название из-за того, что башня неприступна, как девушка. Не знаю. Думаю, в экскурсоводе в тот момент говорил мужчина, а не история. Хотя версия симпатичная.
Собственно, о «Девичей башне», будучи в Баку, я узнал случайно. Есть хотелось. Спросил: «ребята, а где пообедать можно?». Мне и показали на башню недалеко от порта. Это сейчас её отреставрировали, устроили различные экспозиции, музей целый – смотри, но не трогай. А тогда (дело было в 1987 году) – башню использовали намного ближе к человеческому организму – там был ресторан. Причём очень симпатичный и уютный.
Мне принесли шикарно оформленное национальным орнаментом меню с бесчисленным количеством страниц. Хотелось, однако, выбрать то, что никогда не пробовал. Почему-то позабавило слово «купаты», которое я до этого нигде не встречал. Ткнул в него пальцем и сказал официанту: «Вот!».
Официант поклонился и тихо исчез. А через короткое время началось… На столе появилась бутылка азербайджанского коньяка, свежие фрукты в гигантской керамической вазе, среди которых особенно выделялся прозрачный мрамор винограда «дамские пальчики». Тут же был подан шашлык из баранины с томатами, луком и перцем чили, на трёх шампурах, а с ним имбирь и зелень – тархун, рейхан, розмарин, кинза и что-то ещё неизвестное. Сама по себе возникла внушительных размеров пиала с супом харчо, от которого исходил лёгкий дымок только что приготовленного блюда. Маслины в нем улыбались так томно и матово, что хотелось остаться в «Девичей башне» насовсем. Всё это чем-то напоминало гипноз, и я было уже собрался медитировать, как вежливый голос с выражением сообщил: «Купаты, пжлста!» На небольшой тарелочке лежали две этих самых «купаты». Тут я понял, наконец, что стал жертвой восточной хитрости, но не успел ничего сказать, поскольку вслед за купатами на столе тут же оказалась пахлава. «На десерт. Кушайте на здоровье». Здоровья, конечно, обед прибавил. Чего нельзя сказать о настроении, которое убывало вместе с деликатесами и совсем испортилось в ожидании счёта. «Шисят рублей, пжста!», объявил официант. Кто не помнит – в то время это была половина зарплаты инженера. Хорошо, что у меня уже был обратный билет!
Вообще, дамы и господа, надо знать нюансы в общении с новой для вас страной. Иначе будете чувствовать себя дураком или, простите, дурой, особенно в тех случаях, когда вам что-то надо. А что вам надо в Баку?
Ну, к примеру, чаю попить. Хорошо, если вы мужчина – вам в этом случае легко подскажут, где ближайшая чайхана. А если женщина – то тоже подскажут, но странно посмотрят, поскольку в традиции азербайджанцев чайхана – священное места для мужского общения. Для женщин там специальные чайные дома. Нет, чай тот же, чёрный, байховый, с чебрецом и розовой водой. Беседы разные.
Для человека с севера чайхана может показаться местом вполне приятным, но с особенностями. Не ждите чашек. Азербайджанцы, абсолютные чемпионы мира по потреблению чая, пьют его из ормуду – небольшого, как бы перетянутого посередине стаканчика-груши, в силу физических законов хорошо сохраняющего тепло в своей нижней части. К тому же, попивая чаёк, мужчина при определенном воображении легко может представить себе, что держит за талию не стаканчик, а девушку. Нужно ещё добавить, что чай в ормуду наливается не до края сосуда с тем, чтобы оставалось место для губ… Такое поэтическое чаепитие. Со вкусом тимьяна и лёгкой эротической символики. Это гораздо изысканней, чем какие-то там уличные мужланские глупости. Одна известная эстрадная певица, бакинка, рассказывала мне, как она с детской коляской гуляла по улицам этого славного города. Неожиданно некий невоздержанный мужчина подошёл к ней сзади и ущипнул за понравившееся ему место. После чего достал 25 рублей (дело было ещё в СССР) и, заплатив, спокойно удалился. Честный человек! Но какой моветон…
На уличную чайную церемонию – а чайхана, как правило, располагается под открытым небом - я попал уже испытав опыт обеда в башне, поэтому был готов ко всему. И правильно, поскольку к чаю подали целый стол сладостей. Помимо пахлавы и суджука, варенья из инжира и фейхоа был предложен чараз - смесь сухофруктов и орехов. А кроме того – большие неровные куски твёрдого белого сахара. Но вот беда - сахар этот плохо откусывался, да и в чай его не положишь. И зачем он тогда?
Но тут вот какая история. Где-то я слышал, что европейцы придумали чокаться бокалами и кубками, чтоб капли из одного попадали в другой, и таким образом гарантировали себя от злого умысла отравителя, если б такой нашелся. А чем азербайджанцам защититься от врага? Чокаться чайными стаканами? Вот они, подумав, и решили макать сахар в чай. Если напиток отравлен – сахар сразу даст об этом знать изменившимся цветом и пеной. Так что чай с сахаром – это всё равно, что коньяк с лимоном. Хитрая выдумка. Однако, привычка есть привычка: чай-то хочется сладкий, а с этими белыми кусками неизвестно что делать. Вот я и спросил чайханщика, есть ли у него сахарный песок. Лучше бы я этого не делал! Чайханщик пришёл в ярость, но, как хозяин, сдержал лицом гнев, и так интеллигентно и изысканно мне сказал: «Послушай, не тебе говорю, вообще говорю: я тридцать девять делёна на два квадратный корень из сорока пяти тангенс с гипотенузой того, кто пьёт чай с сахарным песком!»
Очень похожий на этого типа, но намного более дружелюбный бакинец вёз меня на «Жигулях» из центра Баку в Бильгя. Видимо, он был очень гостеприимным парнем, иначе трудно объяснить, зачем он выехал на встречную полосу, отделённую узким газоном красных роз, и погнал навстречу солнцу, ветру и несшимся машинам со скоростью 130 км/час с приветственным криком: «Для гостей!» Жаль обижать хорошего человека, но аттракцион «Сталкивающиеся автомобили» не входил в мои планы, и пришлось пересесть на автобус.
У каждого моря свой образ. Каспийское море в Бильгя показалось на взгляд одиноким, тяжёлым, крепко солёным и пересвеченным ярким солнцем горячего дня. Песок, такой же суверенный, как и морская вода, обжигал ступни и не давал остановиться. Коричневые скалы и камни, достойные пустыни Атакама, не баловали разноцветьем и растительностью. Там, на непонятном для глаза расстоянии, колыхалось, то и дело исчезая в жарком мираже, белое судно. Купаться не хотелось. К тому же настроение испортила довольно крупная змея, прочертившая невдалеке от меня характерный след в кварцевом песчанике.
Никого. Только пожилой человек в рубашке и широких штанах казалось без всякой цели стоял поодаль босой на раскалённом песке и смотрел в белое море.
- Издалека? – спросил он, кивнув мне со спокойной приветливостью.
- Как мерять, - попытался я философски пошутить. - Вот, море решил посмотреть. А вы?
- Мы тут строим. А сам я из Сумгаита.
- А далеко это?
- Нет, не далеко. Хочешь поедем, покажу.
А что терять? Поехали.
По дороге мой новый знакомый неспешно рассказывал о себе.
- Я раньше в «Нефтяных камнях» работал. Город это такой на сваях в море. Там нефть начали добывать на каспийском шельфе. Много нефти. Построили целые эстакады аж на пятьдесят километров от берега. Вышки поставили – и стали качать. Две проблемы было – как добираться каждый день на работу и где жить. Это в шестидесятом приехал Хрущёв - велел строить семиэтажные дома и доставлять нас на вертолётах, тогда ещё Ми-4 летали. А до того жили мы в каютах подтопленных кораблей. Катер забирал нас рано утром, а вечером доставлял назад. Так и плавали каждый день туда-сюда. Сейчас там лучше – прямо в море улицы, переулки, поесть можно как следует.
Да я уже старый. Строю, вот, курорт. Гостиницу. Красивую.
Я мысленно представил себе шикарную гостиницу на берегу горячего моря. Но тут мы как-то незаметно оказались в подъезде довольно грязной хрущёвки. Ступеньки были сколоты, стены разукрашены чем ни попадя, а сам подъезд был почему-то сквозной и выводил на противоположную сторону.
- О! нам повезло: воду дали.
Пили чай с инжиром. Хозяин говорил о том, как ему здесь хорошо, как они с Ануш переехали сюда из Баку и с тех пор он чувствует себя в Сумгаите почти как на родине. Тут ведь выросли его дети…
Разговор наш случился за полгода до того, как феврале 1988-го произошёл, как его тогда цинично-дипломатично называли в СССР, «конфликт на национальной почве». Я написал Артушу, но ответа не получил. В тех краях с тех пор не был. Да и истории закончились.