Проба боевого трофея

               
               
 
    Еще вчера посветлу Петрушка не удержался, - опробовал новое оружие. Выбрал момент, взобрался на крутой берег, пустил стрелу в стоявшее в отдалении дерево. Потом промерил шагами расстояние. Насчитал почти полторы сотни, а  это, почитай, больше пятидесяти саженей. Еще и с трудом выдернул стрелу, глубоко засевшую в коре старого дерева. Было чему удивиться, - на таком расстоянии и из пищали-то  не всякому удается поразить цель.

   Сейчас, навалданившись в холодной воде возле плотов, он сидел  в исподнем белье, босиком, с наброшенным на плечи кафтаном на коряжине возле костра, сушил развешенные на рогульках порты и  портянки, следил, чтобы не подгорели подвинутые к самому огню исходившие паром сапоги, а между делом  разглядывал татарский лук.  Подле костра сидели еще два молодых служилых вепревского десятка и сам Данила.
 
   Молодые были в полном восторге от боевого трофея. Длинною чуть ли не в Петрушкин рост лук был сделан из смолистого корневища лиственницы. Изящной двугорбой формы с утолщениями на горбах,  плавно загибающимися утонченными концами, где крепилась тетива, это изделие невольно вызывало восхищение работой мастера. Очевидно, для предохранения от сырости лук был обклеен полосками бересты, имел от этого нарядный, праздничный вид и был тепел на ощупь. Чуть ниже середины лука берестяное покрытие было более толстым и рельефным, удобно и плотно ложилось в руку. Тетива, сплетенная из конского волоса, мощно стягивала упругое тело лука, потревоженная пальцами, издавала басовитое гудение, подобное гудению шмеля.
 
   Осторожно отложив лук за коряжину, Петрушка отодвинул от огня, повернул другой стороной  сапоги, пощупал и снял с рогулек подсушенные портянки. Потом склонился к лежавшему рядом колчану, достал из него и стал рассматривать стрелу. Невольно еще раз удивился её размерам. Чуть ли не в полтора аршина длиной и толщиною в мизинец, она заканчивалась острым, широким  трехлопастным наконечником с вырезами на лопастях, была выкрашена в красно-охристый  цвет.
Возле наконечника на древке чётко выделялся знак в виде когтистой птичьей лапы,  свидетельствующий об  именной принадлежности стрелы. В её  основании  в два ряда выступало оперение, выполненное   из орлиного пера.

                *

   Солнце уже начало клониться к горизонту. Из леса и под берегом слышался перестук топоров, фыркали лошади, стрельцы вперемежку с хантыйцами толпились возле лошадей, разгружали поклажу. На широкой поляне служилые ставили походные шатры и палатки, тащили из леса сухостоины, хворост для костров. Воевода прошел к берегу, увидел: уже более двух десятков небольших плотов с кормовыми веслами впереди и сзади качались на воде, причаленные к берегу и друг к другу.

   Просушив одежду и обувь, Петрушка с молодыми стрельцами, тоже стал готовиться  к ночевке. Закончив растяжку шатра, подошел к своему десятнику - Даниле Вепреву.
   - Мне бы, пока не стемнело, в лесу пострелять, - лук в деле опробывать. Позволь,  Данила Еремеич.
   Данила только крякнул. Никто и никогда в его жизни не обращался к нему на «вич», - это была привилегия, даваемая только государем. Огляделся по сторонам, сказал:
   - Ладно, иди, все равно уже скоро закончат. Только смотри не подведи меня, к ужину – твое дело,  а к молитве – чтобы был на месте.

   Петрушке два раза говорить не надо. Через минуту он уже пробирался через подлесник, к черневшему вдали бору. Запах  еще не увядших трав пьянил ему голову, ощущения, которые он при этом испытывал, может понять только человек, который сам, одержимый охотой, пробирался чащею или буреломом к месту, где надеялся на удачный выстрел. Еще нет и двух недель похода, а Петрушка уже полюбил эти места, дикую их природу, почти полную нетронутость человеком этих девственных лесов.

   Перед поляной, окруженной могучими старыми соснами, Петрушка остановился и замер, прижавшись к дереву. В полусотне шагов от него на дереве он увидел крупную черную птицу.
   - Глухарь, - мелькнуло в голове Петрушки. Его поразили размеры птицы, - фунтов двадцать пять, не мене - подумал он. Стараясь не шуметь, достал из колчана и наложил стрелу, долго целился. Прошуршав в воздухе, она вонзилась птице прямо в грудь. Даже не успев взмахнуть крыльями, глухарь камнем упал на землю.

   Подобрав тяжелый трофей и вытащив стрелу, Петрушка посмотрел на небо, удивился, - время то как быстро бежит. Заторопился к лагерю, - не подвести бы десятника. Но на пути не удержался, стрелил еще и по дереву, стоявшему в сотне шагов, пустив три стрелы. Две из них воткнулись одна возле другой, а третья, скользнув по краю, улетела в подлесник. Уже темнело, найти её не было никакой возможности.  Раздосадованный Петрушка извлек и уложил в колчан  уцелевшие, подумал, - так ведь и все  растерять можно. А ежели татары? Нужно самому научиться  делать добрые стрелы.

   Вышел к лагерю, когда там уже горели костры, служилые суетились возле них, готовя ужин.  Не подходя к лагерю, ощипал, распотрошил птицу, ополоснул ее в реке, уложил в брюшко печень, почки и сердце, двинулся к кострам. Данила уже ждал его, то и дело поглядывая на опушку леса. Петрушка подошел с другой стороны, тронул Данилу за плечо.

   - Это тебе,  Данила Еремеич, за помочь, за то, что не дал мне пропасть,  -  подал  ему птицу.
   - Батюшки, - изумился Данила, - никак глухарь. Когда же это ты успел? - взвесил на руке тяжёлую птицу, - ну, спаси Бог. По-отечески ласково посмотрел на Петрушку. -  Сейчас мы её на вертеле живо обжарим,  клади давай лук с колчаном, да подходи.

   Снимая с плеча колчан,  Петрушка посетовал, что утерял одну стрелу.
Данила догадался о чём думал молодой стрелец, утешил его:
   - Подожди. Вот столкнемся с татарами - будут тебе и стрелы и наконечники для стрел. У них ведь это первое дело, - встретить неприятеля дождем стрел. Знай только не зевай, - щитом закрывайся. По себе знаю, - сталкивался уже с ними под Серпуховым, когда шёл крымский хан Дивлет Гирей со своим войском на Москву. - Завернул рукав кафтана, показал рубец возле локтя. – Кажись и рана то пустяковая, а долго не заживала.