И снова о своём

Вячеслав Вячеславов
                Люди любят видеть сны по разным причинам: кто-то, наивно, желает узреть вещий сон с предсказанием на ближайшее будущее — много подобных случаев можем припомнить, а вдруг мне повезёт? девицы, на рождество, загадывают — жениха.

И, как же приятно летать! Состояние невесомости, лёгкости пронизывает всё тело, радость охватывает — забыты невзгоды, личные проблемы, неурядицы. Не поэтому ли мы так сильно любим спать?

Даже проснувшись утром, после захватывающего сна, торопимся снова уснуть, и пытаемся досмотреть интереснейший сон, полный волшебных превращений, которым не всегда поражаемся, потому что иногда мы знаем, что всё это происходит во сне, и жалеем, что не наяву — жизнь была бы намного интереснее.

Как-то, у одного из авторов прочитал, что написанный текст должен у читателя вызывать раздражение. И это понятно, хуже всего, равнодушие, если не скука.

Читаешь иного и с удивлением думаешь, ну, зачем всё это написано, ради чего? Статья — не статья, и даже не эссе, так, нечто несуразное.

Не все могут писать, но, очень хочется.  О таких людях я уже писал в воспоминаниях о «Лито Лада», Некто хвастался мне, что публикует свои статьи в соцсетях. А я поразился: надо же, а я за всю жизнь, так и не написал ни одной статьи.

Днём позже прочитал его статьи. Вру. Просмотрел. Читать там было нечего — сплошная компиляция, и ни одной собственной мысли.

А не секрет, зачастую, мы только ради этого и читаем других писателей: находим подтверждение своим мыслям, опровержение.

Вчера на канале «Культура» услышал фразу известного писателя о Хемингуэе, мол, единственный писатель, которого можно читать ни разу не заглянув в словарь.

Не сразу понял: причём здесь, словарь?

В этом выводе невольно слышалось некоторое осуждение, мол, говорит о примитивном лексическом словаре писателя — сразу вспоминается, академический подсчёт слов, употребляемых Пушкиным, богатство словаря — если не вру, то около 24 тысячи слов — не хило. В обыденной жизни нам хватает две тысячи слов. Именно столько нужно выучить и на иностранном, чтобы свободно общаться.

А для меня это — высшая похвала: Хемингуэй не нуждается в заимствованных, иностранных словах, ему хватает родных слов, чтобы выразить свои чувства и мысли.

Вообще, наши писатели любят бросаться из одной крайности, в другую.

Кто-то насыщает свой текст иностранными терминами, словно русским словом это невозможно объяснить, кто-то, наоборот, как Солженицын, ударяется в народность. Его много раз упрекали, советовали, мол, молодёжь не поймёт, сейчас по-другому говорят, но он настойчиво дудел в свою дуду.

Итог закономерен: забытьё. Нет, совсем его не забудут, не так уж и много у нас написано об этом периоде России — многое субъективно, и это тоже понятно, можно сделать поправку, скорректировать. Историю у нас всегда перевирали. И будут это делать, с каждым новым правителем.   

Ну да, я не  о нём начал, а о том, что текст должен вызывать эмоции, может быть, даже и раздражение. И эта реакция может быть разной, не обязательно продуктивной.

Так, однажды, я написал в эссе, отметил, что по закону подлости мой лифт в очередной раз перехватили за мгновение до моего нажатия на кнопку.

После опубликования эссе некий рецензент язвительно заметил: Нечего ездить в лифте, полезнее ходить пешком. Из этой фразы состояла вся рецензия.

Ни сочувственного вопроса, что за болезнь меня постигла, если я не мог пройтись по ступенькам, или, куда спешил? Да мало ли предлогов, чтобы проявить банальную лень? Нет, ему понадобилось съязвить.

Но я был рад и этому, потому что в простом эссе нашёлся раздражающий факт, и читатель откликнулся. Гладкий текст не вызывает эмоций.

Между прочим, Хемингуэй и прославился не только своими повестями, но и рассказами, в которых, вроде бы, ничего не происходит — знаменитая «Кошка под дождём».

В молодости, прочитав впервые, я остался к нему равнодушным: ничего там не трогало. Но в памяти осталось до конца жизни.

                Ставрополь-на-Волге