Как крахмал в пальцах, хрустит под ногами снег. Насыпало за пару часов столько, что ничего не видно – белым полем расстелилась по Санкт-Петербургу теплая, как пуховые рукавички, зима. Жму на кнопку брелка, ворота не реагируют. Недавно их ремонтировали, брелочки заменили.
Но сколько ни жми, молчит наша гиблая электроника. Может быть, мне не повезло, достался бракованный?
Звоню Сергею. Он у нас единственный на всех, хозяйственный. Высокий, худой, всегда в стремительном движении, не человек, а росчерк болида на ночном небе.
Кажется, он умеет быть в нескольких местах одновременно.
В общем, живет наш Сергей в ритме Петербурга. А, впрочем, такому и московский скоростной быт по плечу. И все крутые повороты.
Танюшка, юная жена его, не говоря никому об этом ни слова, всегда держит в сердце своем своего Сережку, страх за него и надежду, что минует его любая беда.
Я видела, как однажды сквозь плёнку тайны, которой всегда подернуты ее глаза, прорвалась эта ее материнская тревога, эта ее судьба Берегини, которую выбрала она по воле своей.
Многое изменилось в нашей жизни, но не разучились любить русские женщины. Не разучились…
Только однажды видела я Сергея одетого не по-граждански. Заскочил он на минутку домой, да перехватил его кто-то во дворе, а там и другой, третий подкатил – все со своими делами. А он выслушивает их, а сам нет-нет, да на окна взгляд бросит – зов Берегини своей чувствует сердцем. Первенца ждали они тогда…
Красива нынче у полицейских форма, подумала я. И шеврон на рукаве – Россия. Загордишься таким-то мужем. Есть, за что.
Так вот. Звоню я ему, и говорю – так, мол, и так, ворота не открываются.
– Сейчас буду, – сказал.
И, вот, уже стоит рядом, достает свой брелок – ворота послушно распахнулись. Ждём, когда закроются. Берет мой брелок, и опять открылись! Вот чудеса-то.
– Все просто, – говорит Сергей. – Толстовский Дом. Напичкали его под чердак электроникой… Охраной да всякой ерундой. Вот и идет наводка. Иногда сильная. И ворота наши не открыть.
Толстовский Дом за рекой.
Арки у него, как нигде, – в три этажа. Деревья во дворе не порченные людьми, растут привольно, и сквозь их листву темными вечерами видны дивные фонари, свисающие над двориком-садом.
Так было всегда. Добрый дом был. Спокойный.
Но года три началось там великое шебуршание.
Въезжали новые жильцы, старые исчезали. Трудились риелторы, как пчёлки, чуя акульим нюхом хороший навар…
Старые жильцы Дома были людьми нормальными. А новые – что тут скажешь? У них страхи, комплексы, "риски". Вот и окружили квартирки охранной да наблюдательной техникой так, что даже за Фонтанкой фонит. А главное забыли – чему быть, того не миновать.
…Хрусткий снег под ногами. Упруго-податливый, как песок на Заливе.
Назавтра обещают усиление ветра. Того, который заставляет реки и каналы течь в обратном направлении, выходить из гранитных берегов. В злом, необузданном порыве гонит он с моря на Город тонны ледяной воды, грозя всем нам бедой. Не потому ли неясным намеком, непрочитанным пророчеством появились нынче в Заливе ледяные шары, названные в народе Яйцами Дракона?
Щелкнули, закрываясь, железные ворота. И вертикальными зрачками арок мрачно глядел на нас незыблемой глыбой Толстовский Дом.
Санкт-Петербург,
Декабрь 2017