«Служить в органах могут или святые, или подлецы».
(Ф.Э. Дзержинский)
1919 год – самый тяжёлый год революции. Гражданская война в разгаре, тиф, разруха, голод. С последним большевистские власти борются с помощью так называемой «продовольственной диктатуры»: рынки и магазины закрывают, продукты питания распределяют по карточкам, пытающихся что-то продавать или покупать сажают под арест, а то и вовсе пускают в расход. Жизнь, равно как и личность, обесценивается до нуля…
19 декабря упомянутого года, около часу дня, в один из кабинетов отдела по борьбе с контрреволюцией всем известного дома на Большой Лубянке входит высокий худощавый блондин с жидкой, заострённой мефистофельской бородкой и серыми меланхолическими глазами, в гимнастёрке, армейских брюках, заправленных в начищенные до блеска сапоги, в шинели, по-домашнему накинутой на плечи. Это не кто иной, как всесильный глава ВЧК Ф. Э. Дзержинский…
-Сидите, товарищ, - мягко говорит он вскочившему из-за стола сотруднику, – Похлёбкин, кажется? Почему на обед не идёте? Сегодня в столовой рагу дают из конины*.
Чекист – средней упитанности брюнет в косоворотке и сидевшей на нём неуютно чёрной кожаной куртке, – продолжая стоять, смущённо пожимает плечами, страдальчески морщит лоб, произносит, запинаясь:
-Да я… тут… сегодня… вот...
Он показывает жестом руки, описавшей в воздухе полукруг, на стол, где на обрывках вощёной бумаги аппетитно располагались: печёная картошка, солёные грибы, квашеная капуста, мелко нарезанное сало, очищенная головка лука, кусок рыбного пирога и горбушка чёрного хлеба…
-Угощайтесь, товарищ Дзержинский!..
-Спасибо, я сыт.
Опустившись на стул, стоящий у стены, рядом с дверью, Дзержинский вынимает портсигар, достаёт из него папиросу, закуривает и, подозрительно щурясь, задаёт своему подчинённому резоннейший вопрос:
-Откуда, товарищ Похлёбкин, разносолы?
-Так брательник из Рожков подкармливает, - нервно дёрнув уголком рта, словно оправдываясь, хрипло сообщает чекист.
-Из Рожков? – переспрашивает Дзержинский, задумчиво пуская табачный дым через ноздри.
-Точно так. Деревня такая есть в Энском уезде. Сорок вёрст отсюдова будет… с гаком.
-Поздравляю, товарищ Похлёбкин. У вас очень заботливый брат.
Задумчивый председатель ВЧК становится ещё более задумчивым. Некоторое время он молчит, словно вспоминая о чём-то важном. Напольные часы, доставшиеся кабинету от царского режима, отсчитывают одну минуту, вторую, третью… Наконец, Дзержинский делает последнюю затяжку, решительно встаёт, гасит папиросу в пепельнице, как бы между прочим осведомляется:
-С приказом Президиума ВЧК номер двести восемь знакомы**?
-Знаком.
-И что в этом направлении предпринимаете?
-Берём на учёт лиц, имеющих ценность как заложники.
-Правильно… Особое внимание обратите на крупных писателей, художников, учёных. Вообще – людей знаменитых, выдающихся.
-Понял, товарищ Дзержинский.
-Хорошо.
«Железный Феликс» пожимает Похлёбкину руку и выходит в мрачный холодный коридор. Настроение у него препаршивейшее. «Как же так получается, - размышляет он, и по скулам его начинают гулять желваки, - вся страна терпит лишения, голодает, а в каких-то Рожках, в сорока верстах всего от столицы, мужички живут себе припеваючи, жиреют на нищете народной, пироги с рыбой жрут, самогонку трескают, да ещё родственничков в городах харчами снабжают. Кулаки и мироеды, — не менее опасные враги, чем капиталисты и помещики. Надо давить этих сволочей, как клопов, и чем больше, тем лучше…»
Спустя полчаса в канцелярии он диктует телеграфисту: «В Военпродбюро Энского уезда. По имеющимся данным, контрреволюционно настроенные крестьяне деревни Рожки утаивают излишки хлеба, зерна и других продуктов питания. Рекомендую в срочном порядке направить туда продовольственный отряд из наиболее преданных Советской власти рабочих. Председатель ВЧК Дзержинский».
**********
*Так бывало не раз: Феликс Эдмундович то выказывает внимание некоему лицу безо всякого повода, то вдруг охладевает к нему - тоже беспричинно.
**Приказ Президиума ВЧК № 208 от 17.12.1919 г. об аресте заложников и буржуазных специалистов.