Когда вас внезапно выводит из привычной колеи болезнь, или же у вас длительное время стресс от плохой жизни – или же вы надолго, сами того и не хотя, вдруг выбываете из человеческого общества, то иногда кажется: случись вам вдруг выздороветь и вернуться к людям, то непременно начнете совсем новую жизнь, не такую, как была раньше. Но жизнь, установленная не нами, все равно идет по своей колее - обстоятельства всегда сильнее нас. И только люди очень сильные духом способны изменить привычную программу своей жизни – скажем, потерять некоторые привычные блага и комфорт...
В большом городе вырваться из условностей почти невозможно – все повязаны по рукам и ногам работой, обязанностями, квартирой, дачей, хорошей зарплатой, автомобилем, гаражом, родственниками, знакомыми, друзьями: « Враги человеку домашние его».
Предположим, где-то в центральной России между Тамбовом и Липецком в одном маленьком захудалом городке в глубинке, в городишке, очень бедном даже и по меркам глубинки, живет некая Нина, библиотекарь.
Днем она проверяет каталоги, иногда выдает читателям книги – те, все больше недавно купленные на малые деньги от абонемента ярко оформленные, пустые книжонки обычно с одним и тем же сюжетом и содержанием, что продаются повсюду – на вокзалах, в киосках, на рынках. Те самые книжки, что сразу бросаются в глаза своей яркой обложкой. Хлесткими названиями и знакомыми авторами, какой-нибудь человекообразной обезьяной с пистолетом или автоматом, или – с молодцем, жарко целующем жеманную светскую даму.
Большие же, хорошие настоящие книги, изданные давно, почти не пользуются спросом. Разве, изредка какой-нибудь чудак возьмет такое издание, выискав на полках – к примеру, Ключевского или Телешова.
Вечером Нина приходит в свою пустую квартирку, готовит нехитрую еду в кастрюльке: что можно купить и приготовить на провинциальную зарплату Богом и человечеством забытого городка? Тем более, купить на деньги библиотекаря? Поев, Нина потом что-нибудь читает до полуночи, или же чаще смотрит в окно, включив тихо Баха или Чайковского. Утром опять едет на автобусе к своим книгам, в выходные возится на своем огороде.
Так проходят месяцы, годы ее жизни. Отпуск она всегда проводит опять же на огородике, ибо куда-то съездить нет денег.
Впрочем, в городишке большинство живет точно так же: зарплата у всех низкая, если, конечно, не считать тех, кто сквозит по улицам мимо старых полуобрушенных купеческих домов на «Мицубиси», БМВ или «Вольво».
Большинство же ездит всегда на автобусе, удит рыбу, ругается со второй половиной, если она есть, или же латает старые «Жигули» в гараже. А летом купается и загорает на мелкой речушке, вонючей, темной - у древней фабрики с давно гнилым оборудованием и ржавыми трубами.
- Ты бы, Нина, вышла замуж за кого! – постоянно твердят ей подруги. – В городе полно мужиков, нашла бы ты себе пару.
- Плодить еще таких уродов, как я?- отшучивается Нина, кусая нижнюю губу.
- Мужики у нас тоже не красавцы, - возражают ей. – Зато много богатых, имеют магазины. Вот Корзов, к примеру, наш читатель. Холостой, разведенный, мы тебя с ним накоротко познакомим.
- Нет уж, -вздыхает Нина, листая книгу. – Я смотрю, что он читает. Мне такой не нужен.
- Всем интеллектуалов подавай, и чтоб с деньгами!
В подобном русле идут женские разговоры, уже не год, и не два.
Впрочем, никто из Нининых подруг не подозревает, что раз в неделю та ходит в клуб самодеятельной песни.
По средам во дворце культуры Нина только и расцветает: серая, скучная, провинциальная жизнь сразу как бы гаснет, если собираются все. С гитарами, с печеньем, поют разные песни о хороших людях, о кострах, о любимых, о тайге, о снеге, о самолетах, разлуках, встречах – чем давно уже не заманишь никакого городского современного человека. Нина оттаивает, поет довольно красиво, перебирая струны.
Но бывает это только раз в неделю, и то ненадолго.
Много раз Нина пыталась начать новую жизнь, уезжала даже в Белоруссию. Хотела устроиться на другую, хорошо оплачиваемую работу. Но всякий раз замечала, что сотрудники отдела кадров зевают и смотрят сквозь нее, узнав, что никакими особыми дипломами и стажами она не обладает – и, усмехаясь, возвращали документы: «Нет вакансий».
Иногда в субботу или в воскресенье в хорошие вечера Нина выходит на большое шоссе и издалека смотрит, смотрит, как вереницей идут в Москву большие красивые автобусы, легковушки, фуры, груженые неизвестно чем, но, вероятно, чем-то очень дорогим - что никогда не будет ей доступно с ее-то зарплатой. Она мечтает о большом, красивом платье, о ожерельях, о перчатках до локтя, о каких-то красивых и галантных мужчинах, но спохватывается: и в Москве таких мужчин давно нет. Может, только где-то в каком-то там княжестве Монако…
А фуры и легковушки бесследно пропадают за холмом, огибая нищий городок, где, кроме государственной трассы и старой усадьбы князя, нет больше ничего интересного. Разве что - большая лужа в самом низу улицы: по ней мальчишки весной катаются на самодельных плотах. Правда, есть еще в городке достопримечательность - недостроенный огромный универмаг, пахнущий мочой и заросший полынью. Вереница же новых магазинчиков на центральной улице точно такая же, как и во всех местах России – ничего интересного, и всюду в этих магазинчиках продают одно и то же.
Только глубокой ночью, если выйти за здание милиции, следственного изолятора из серого жуткого бетона, с высокого косогора можно увидеть величественный вид, радующий взор – видны далеко-далеко в свете большой луны луга и перелески, извилистая светоносная лента реки, озерца до самого горизонта, смыкающегося со светлым лунным небом.
В такие ночи все же хочется верить, что есть, есть где-то на свете совсем другие города – и не Москва, не Воронеж, ни даже и Париж – города совсем иные, чистые, зеленые, тихие, где в тени виноградных лоз под балконами ходят красивые мужчины и женщины, которые по-настоящему, а не по привычке любят друг друга, всегда ладят и не конфликтуют между собой, не пьют водку и пиво, не стучат воблой по грязной клеенке, не бахвалятся спьяну перед дружками, читают умные, редкие книги, ходят куда-то в большие, красивые театры, а не только - пропустить в бар или в разливочную.
Вниз по улице - всегда пустой, плохо освещенной, мокрой и грязной после дождя, с выбитыми тротуарами и полуразбитыми кирпичными тумбами забора, под заливистое пьяное пение соловья в ветвях лип такими вот лунными белоснежными ночами Нина долго идет к себе домой.
Лужи блестят под луной как черный жемчуг, луна напоминает бриллиант в оправе облаков, смотрит как живая, идет над миром, горит ярче, чем оранжевая настольная лампа у соседа.
Приходя к себе домой, Нина долго не зажигает света.
Она смотрит на луну, в светлое небо – мечтает о большой любви, о других странах. Она ясно видит лазурные океаны с большими белыми камнями и кораллами, ярких рыб, видит сияющий ясный голубой лед в антарктической чистейшей воде. Видит еще горы, дымящиеся зеленым, кудрявым лесом, с высокими кипарисами и иными, никогда не виданными деревьями, над потоками с гор, где тут и там проходят почему-то не южане, а все только одни русские. Она думает: « Кто знает, может, эти мечты – будущее?»
Так - видит она, а в окно светятся под луной все те же кирпичные разваленные тумбы калитки во двор, слабо белеет соседний двухэтажный кирпичный домик, купеческий, с гнилыми, черными ставнями, где раньше, до революции жила одна семья, а теперь – аж целых шесть квартир.
В лунном ярком небе труба на доме похожа на черную ворону с поднятой вверх кривой лапой.
Думая обо всем этом, Нина раскладывает при свече карты, гадает о суженом, зная, что жизнь почти вся уже прошла, что и умирать ей, скорее всего, так и придется совсем одной вот в этой вот пустой квартире. Вспомнив об этом, она часто плачет.
Телевизор, включенный просто так, поет какие-нибудь бездумные песенки, ярко пятнится в темноте невозможными, ненастоящими, вычурными красками московских концертов, трещит поминутно смехом веселой московской публики.