АНДРЕЙ И ОЛЕГ
От Олега ушла жена. Об этом никто не узнал бы, если бы Олег в порыве отчаяния, а может быть, одиночества сам не рассказал бы своим друзьям, у которых и у самих, как говорят, "сахарная семья".
И вот такой рассказ, а скорее разговор, получился у него со старым другом Андреем.
Андрей пришел к Олегу вечером с бутылкой, когда Олег готов был выть от тоски в своих четырех стенах. И поэтому он даже обрадовался визиту друга. Андрей хотел выпить. И поскольку пил он в последнее время часто, то не мог не почувствовать этого. И чтобы не подавать повода для новых пересудов, пить один — не стал.
Справедливости ради надо отметить, что и дружеский порыв в этом его визите проглядывался настолько отчетливо, что несмотря на свою болезнь (Андрей уже неделю не мог остановиться) и Олегову тоску, встреча их была оживленной и теплой.
Уже на кухне Андрей спешил распечатать бутылку: радость от встречи лишь усилила тягу к привычному ее развитию. Его язык временами болтался, как развязанный по ветру шнурок.
Олегова же радость быстро, на глазах, сникала: Андрей был уже "под шофе". Олег знал, что, значит, говорить они будут — недолго и поэтому поспешил начать разговор сам:
— От меня жена ушла,— сказал он понуро и, как ему показалось, с долей рисовки.
Еще полчаса назад он готов был грызть диван от тоски, а сейчас от нее осталось лишь какое-то любопытство. И как будто глядя на себя со стороны, он обронил еще главное:
— Уже три недели, как ушла... И не хочет назад!
— А что так?..— Андрей продолжал крутить штопором.
— Да вот...— Олег не знал, с чего начать.— Забрала ребенка...— его вдруг заглушила злоба.— Гадина такая... Я гулял с Мишкой-то... Ну и раздел его: пусть окрепнет...— уже говоря, Олег проклинал себя за эти быстрые перепады, за несдержанность, за то, что говорит — не то, и вообще — говорит. Он был сам себе противен, и это порождало жалость к жене. С нею, жалостью этой, он был слаб. А слабость развязывала ему язык, порождая новую волну раскаяния. Сегодня внешне они были равны — пьющий и не пьющий.
— Это в октябре-то?!
— Не уподобляйся, ради Бога! Не в июле же... Я давно уже так выносил. Вот она и заподозрила: отчего-то сын до сих пор не болеет? Подозрительно ей это показалось, что он какой-то живой, радостный бегает... Ты же знаешь: им, если не умирает от воспаления легких, да не верещит, как ошпаренный, так это и не ребенок! В общем... вышла она посмотреть в чем тут дело. В чем секрет, так сказать... А там еще мамочки возмущались: "Одень",— говорят...
— По ним книги писать надо, как не надо воспитывать... Я от своей тоже нахлебался: мой-то уже два раза в больнице лежал. Так закололи, что и волос на голове почти нет... Я ей говорил: не пяль свитера! Дерево...
— Вдруг вижу: моя идет — как сам черт несет! Кулаками размахалась, дура.
— Зря ты этих мамочек не послушал,— улыбнулся Андрей. Но Олег не понял шутки:
— А они меня слушают?! — взорвался он.— Слушают?! Когда парят!! Я не могу! Не могу на это смотреть! Они же нацию губят! Кому доверили нацию? Дурам!
— Да...— протянул Андрей.— Себе они все прощают...— И через паузу добавил,— Пускай, значит, загорает... Веселая история... Только я тебе скажу, что сам видел, хотя бы даже и сегодня с десяток папаш, что детей своих в тулупах выгуливают. Что скажешь на это? Сейчас же градусов двадцать, а? Как там у классика... Сам бы, небось, пустил бы их на тулупы? Ха-ха!
Андрей на секунду застыл. Лишь его напряженное лицо и сосредоточенный взгляд предвещали скорое движение. Раздался легкий хлопок, локоть Андрея подскочил, ударил в висящую на крючке чашку. Чашка, взлетев вверх, на секунду замерла в крайней своей точке.
Андрей, проявив незавидную реакцию, пока она долетела до пола, три раза успел зацепить ее быстрыми движениями рук, но та все равно, хоть и потеряв инерцию, резко ударилась об пол и развалилась на несколько частей.
— Это к счастью! Не переживай.— Олег был рад, что чашка оказалась разбитой: ему почему-то очень захотелось, чтобы примета сбылась:
— Три части...
Андрей вымел из угла небольшой белый кусочек ручки:
— Четыре...
— Ладно... А ты все пьешь?
— Пью,— уверенно сказал Андрей.
Эта уверенность друга таила в себе вызов, и Олегу захотелось осадить его. Чем хвалится? Презрением окружающих?! Про свою беду говорить вдруг расхотелось. Свое оказалось вмиг неважным. И не потому, что что-то стало важнее, а — просто — неважным и все! Сейчас ему стало все вдруг — все равно. Он даже знал, как Андрей напьется: еще три, четыре стакана и с ним — не о чем будет говорить, а больше того — придется терпеть пьяный, не то, чтобы — бред, а — тягомотину.
Олега всегда раздражало, когда пьяный зацепится за хорошую мысль и начнет ее жевать и так и сяк: на большее ума уже не хватает, как только — мусолить и повторять. И хоть он и ценил своего друга, но вот эти моменты — терпеть не мог: просто не то, чтобы плюнешь — сблюешь!
Олег знал, чем все должно кончиться и ему стало тоскливо. Андрей же — напротив — был на взводе и быстро налил стакан.
— А ты... как? Помирился со своей?
— Н-н...— промычал Андрей, выпивая.
Олег быстро включил газ, чтобы нагреть кашу, не слишком, впрочем, веря, что Андрей станет закусывать. Но Андрей сел за стол, давая понять, что есть будет:
— Три дня уже не ем... Только пью.
Олег поглядел на его помятое, исхудавшее лицо:
— Оно и видно. Тебе же — нельзя... У тебя же печень болит.
— Сам знаю, что нельзя.
— А что же пьешь?
— А что мне еще осталось, Олег? Мне смысла жить — нету. Жена от меня ушла. Ребенок... Что ребенок?.. Работы нет...
— Тебе ребенка дают?
— Дают...
— А что же тебе еще надо. Если ты пьешь — у тебя ни жены, ни работы не будет!
— Вот ты,— уверенно заговорил Андрей. Было видно, что свежий стакан придал ему сил.— Хороший пример: ты уже три года, как закодирован... И что?! Что с того?! Я пью, и от меня жена ушла, ты — не пьешь, и от тебя тоже самое. И что? Какая разница? Чего ты достиг?
Насчет жены Олег не знал, что ответить, но в остальном он был уверен:
— Да я же работ...
— Да, ты прибарахлился, конечно,— перебил Андрей,— материально лучше живешь... Мебель появилась... кой-какая. И все?! — у него аж глаза загорелись, так ему захотелось ощутить и утвердить ту безразницу их положений, уравнять карты.— К тому же, все равно на каше сидишь... А я — живу! Понимаешь?! Да, я живу! Хоть даже и для себя. А больше мне — не для кого! Меня все бросили. Даже — жена!
— Я знаю, как бросают. И тебя прекрасно понимаю, поскольку сам выпивал, когда ты еще только — набирал. Ты только сейчас начинаешь быть мной — тогдашним. Ничего, ты скоро бросишь... Так не пьют долго, как я тогда или как ты вот сейчас. Но ты — слабовольный... Ты ждешь чего-то хорошего, перемен, а сам — смотри, как опустился... Думаешь, тебе всё — подарят! Мне — никто не дарил...
— Да... Ты пил... Страшно подумать.
— Я не ждал, что меня кто-то спасет. Я все время надеялся и верил — только в себя. А что ты с женой — никак не сойдешься? — заинтересовался всерьез Олег. Ему стало жаль Андрея, захотелось узнать больше.
— Вот четыре года прожили, она меня терпела, а как попала в "менялку" и стала зарабатывать,— сразу нос задрала: я ей теперь — не нужен...
— Значит, и раньше был — не нужен...
— Деньги она считать научилась... Ум большой нужен: пять на пять — двадцать пять... Вумная... Думает, Бога за бороду взяла!
— Ну, ведь ты же — пьешь!
— А ты — не пьешь! — огрызнулся Андрей.— А где твоя жена? Где она? Борзометры у них зашкаливают! Вот что я тебе скажу! Им деньги! Деньги нужны! А если заработать не можешь — пошел на... Так?!
Олегу было трудно спорить, ведь как раз из-за денег и ушла от него жена. И хоть именно сейчас и стало остро вдруг ее жалко, после распаленных вином Андреевых резких нападок и захотелось ее защищать в этом облаке скользкой злости, но справедливость в его, Андрея, словах была большая и Олег понимал это. Насколько было жаль (с чего?) сейчас жену, настолько ясной становилась и мысль: ребенок никогда ему не принадлежал,— хряк-осеменитель, значит, он и не больше, а может, и меньше еще. И попади он, Олег, под автобус, стань калекой, не могущим заработать на жизнь семье,— его не пожалеют и не учтут даже, что отец он ее ребенка,— бросят всем кланом и не заметят. Олег не знал наверняка — исключение ли он или правило, но от этого было не легче, как не легче было бы и от любой правды. Единственное, что еще крутилось у него в голове, одна только мысль: "Природа им, бабам, излишек с довеском заботы дала; всякой заботы, а главное — заботы о детях. Тот излишек, что и делает их гуманнее его,— Олега, со всей его правдой".
Андрей, словно нечеловеческим чутьем вникнув вдруг в мысли Олега и проглотив второй стакан, взявшись за вилку, неожиданно спокойно заявил:
— Сейчас — не те времена... А были ли они вообще — те? И где они — сестры милосердия? Ми-ло-сер-ди-я! Милосердия... А тут... Ребенки, шантажи, деньги... Тьфу!! — Андрей вдруг, несмотря на кажущееся спокойствие, так неожиданно искренне плюнул, что каша полетела у него изо рта.
— Где-то же есть...
— Да не про нашу честь...
— Да! — деньги, я понимаю, нужны... И мы, действительно, обязаны их зарабатывать. Но зачем же так явно это показывать? Ведь смердит же это. Или у них в генах — из мужиков деньги выкручивать? Зачем же замуж идешь... Можно же по-другому как-то! Вместе. Нет. Ставят вопрос: обязан! Я и сам понимаю, что — о-бя-зан! Но зачем же так?! Я что, ей обязан был... А-а! — плюнул и Олег.
— Мы, конечно, все немножко больные на голову. Сейчас абсолютно здоровых — нет. А те, кто здоровые — еще больнее нас, так сказать...— Андрей быстро расправлялся с кашей. Было видно, что он очень голоден.— И неизвестно, кто кого здоровее: больные здоровых или наоборот. Но вот что интересно, так то, что их в некоторых странах и не судят вовсе...
— Да? — Олег живо рассмеялся. И настолько это показалось ему смешным, что чем дольше он смеялся, тем смешнее была ему столь неожиданная концовка друга. Под конец он даже сел, согнувшись пополам, на пол. Пока на кухне раздавался Олегов веселый смех, Андрей даже успел помыть тарелку и налить себе новый стакан.
То, как Андрей пьет под эти свои недавние слова, еще больше развеселило Олега.
— Почему же их — не судят? — вдруг стал серьезен он.
Андрея ненадолго и слегка развезло.
— У них... там иногда выброс идет гормональный... Они тогда судом вменяемыми — не признаются. Понял? Никакой стабильности...— у Андрея уже слегка заплетался язык.— Она тебя "замочит" и пойдет других "мочить"... И им за это ничего не бывает... А ты... Гуд бай! Понял? Ларе ведерче... У них выбросы эти — кажный месяц... Кажный... Мы с тобой почти покойники, Олежка! Так что радуйся, что ушла...
— Подумаешь, выбросы! — возмутился Олег.— У всех выбросы! А кто нам скидку даст? А ты знаешь, что мы на десять лет меньше живем? И у них — инфарктов почти нет! А если и есть, то старческие... Это они из наших организмов десять лет выдирают!
— Пить надо меньше...
— И рожать! Да?!
— А причем тут — рожать...
— А ты знаешь, что это такое?! Ты видел хоть раз?! Ты видел, как по десять зубов теряют?! Мы скоро как динозавры, вымрем все! Пить...
— Давай не быть примитивными и не злиться на них... В этом суть доброты. За что же на них злиться?! Подумай сам. Они же — зависимые... Как и мы. Когда мы поймем это — будем, наконец, прощать.
— Это когда наступают на суть человека?!
— Человека. А не животного. Все-таки.
Андрей стал грустный и жалкий. Ворот его серой рубахи был черным. Олег глянул на его носки. Не носки — манишки. Стало жаль Андрея.
— Андрюха...— попросил Олег,— кончай пить, а?
— У меня, Олег, только на тебя надежда, что остановишь меня... Мне больше надеяться — не на кого... Можно, я помою у тебя голову? У тебя горячая вода есть?
— Есть. Иди искупайся. Я счас включу.
Олег прошел в ванную комнату. Протер ванную. Включил воду.
— Мне еще с сыном встретиться надо сегодня. Я еще побреюсь, хорошо?
— Хорошо. Тебе еще хорошо, Андрей. Ты хоть с сыном видишься. А тут... было все и за секунду — нет... Было и нет...
— Ничего,— уверенно произнес Андрей (и откуда у него такая вера) — все еще будет. Все будет хорошо. Надо только решить раз и навсегда — нужна тебе семья или нет. Если нужна, то давай, терпи... выбросы эти терпи. А если — не нужна, то терпи одиночество. Или меняй выброс на выброс... Но это в характере должно быть — менять.
Хотя радоваться переменам — это штука тоже неплохая. Тут, как и в браке, все... все по краешку, по краешку ходишь... Как сапер.
— А гражданский брак?
— А какая разница? Вот если встречаться просто... Но это уже — другое! Начинается хандра, поиск идеала, а за ним — новая борьба.
Вот я — пью. Жена ушла, потому что я пью... Ты не пьешь и не куришь — жена ушла, что денег мало. Будут деньги, уйдет, потому что все равно мало... А будет — много, потому, что — много. Понял? Вот такая жизнь.
"Сегодня с ним интересно", — подумал Олег. Наверное, потому что неделю пьет уже: не берет алкоголь. Олег внимательно глянул на Андрея и увидел в его глазах: не то — веселость, не то — безысходность, не то — смех, не то — крик, не то — отчаянную удаль, не то — тоску... В них не читалась глупость, как не читалась и мудрость. И хоть спокойствия в них — не было, но не было и порыва.
Олега вдруг внезапно осенила страшная догадка: он слышал, что перед смертью человек становится необычайно интересным собеседником, перед которым перестают замыкаться границы. И даже самая горькая правда воспринимается из его уст легко и радостно. Каким путем достигается эта легкость, Олег знал: он умел страдать.
— Андрей,— сказал он,— я еще поговорю с тобой, конечно, но тебе нужен стресс, чтобы ты сам понял бросить. Стресс на фоне стресса — сильное средство! Не упусти свой шанс! Ты, кажется, к нему...
— Я рассчитываю только на тебя... Только на тебя!
— Не надо рассчитывать на меня! Это ошибка! Ты должен успеть понять это! Ладно... Иди купайся. А то сын заждется.
16 октября 1995 г.