При каждом повороте головы, жили на её шее напрягаются, переплетённые ответвление под кожей подобны ветвям туго обтянутых кожей, прядь падает на ее ключицу завитком, выбиваясь с завязанного пучка, ямка между ключицами глубоко западает ,будто кто-то прикоснулся, вдавил пальцем вглубь, неосуществимое желание пробраться под белый ,живой бархат, ощутить кровь и плоть на своих губах, провести рукой по каждому напряженному мускулу, венозным сплетениям, сосудам.
Я вглядываюсь жадно на неё, на изгибы торчащих ключиц , на расслабленные руки со вздутыми венами , на грудь вырисовывающиеся округлостью под черной тканью, на пальцы сжимающею кисть, на раковину уха, на природные морщинки круговыми кольцами охватывающее шею , на ствол трахеи выпирающий на худой шее.
Трещат поленья в камине .Отскакивают искры на железную замусоленную сетку . Вспыхивает смола на бревнах. Я сижу на полу ,облокотившись о ножку кресла,наблюдая как она пытается пьяной рисовать в комнате где выключен свет , застыв с кисточкой в руке. Плавным движением окунает стоящие в ряд на полу краски , замирает и отдергивает руку. Левой рукой оно то и дело играется с цепочкой, наматывая ее на палец и отпускает.
Предметы отбрасывают причудливые тени по стенам в затемненной комнате,загоняя в сумрак мебель. Движение огня заставляет тени порхать, как будто крутишь черно-белый калейдоскоп, только у себя в воображении. На потолке вспыхивают ее краски ,черные белые рисунки углем, ее натянутые жили на шее вылезающее с под кожи окровавленными ветвями на которых вспыхивают объятые огнем черные лепестки, синее переплетение вен просвечиваясь голубизной весеннего неба под кожей, решетка камина темной дверью открывается над головой. Я смотрю на потолок, я смотрю на нее, я смотрю на бутылку водки отпивая маленькими глотками ,делая глубокие затяжки и кручу калейдоскоп ,довожу себя до тошноты мелькающих по кругу картинок.
Кроме нас двоих нет никого вокруг. Нет никого в доме. Нет соседей. Заколоченные на зиму охотничьи домики в пару километров от нас, окруженные лесом и пустотой ,окруженные четырьмя стенами и морозными днями . Снег сугробами вырастает под окнами. Пахнет сосновой смолой, гуашевой краской и затхлостью сигарет впитавшиеся в стены, пахнет разлившиеся водкой, пахнет миндальным маслом её кожи- густой и пряный аромат.
Ветер посвистывает в дверной щели ,тянется струей холода по ногам. Стекла поскрипывают под тяжестью ветвей с примерзшей наледью царапающих стекло, откидывая нас еще на много миль в аутентичность маленького мирка двоих, отгораживая от мира ,пряча нас в берлогу занесенную снегом, внешний мир стал несущественным, расстояние которое достигло неисчислимых километров, больше чем акры леса лежащие между нашим домом и близ лежащим поселком .Приятное чувство непричастности ко всему что происходит там в городе, в стране, в целом мире которому нет до нас дела, и нам нет дела до него. Смотрю на окно , на блеск наледи, на острые свисающие ледяные сталактиты , на пелену изморози по краю стекла и острый страх как укол булавкой загнанный под ноготь пугает приход весны.
Черный огонь полыхает на ее тонкой коже ,распускаясь огненными тенями цветов. Кажется, она горит изнутри, кажется огонь полыхающий в камине у неё внутри и алыми кострами разжигаются её вены. Она ловит мой взгляд. Отстраненные глаза , будто совсем не видит меня, продолжая играться с цепочкой , натягивая ее на шее, та впивается всё глубже в кожу, норовит порваться ,туго обвивая шею.
Темная рубашка просторно свисает по ее фигуре, пуговицы застегнуты слабо ,ткань небрежно зацепляется за их гладкий край ,обнажая часть ее груди .Ей совсем не хочется рисовать. Её руки измазаны краской, подушечки пальцев углем и она изнеможенно всматривается в пустоту белого листа и скорее всего он полетит вглубь комнаты как и остальные, и последующие начатые работы.
Я слышу, как течет кровь по руслам её вен. Как шумит подобно реву моря, объятого огнем , подобно стонущему лесу колыхающийся под порывами ненасытного ветра. Я чувствую на расстоянии толчок пульса на ее запястье .Теплая,соленая кровь питающая тело ,которое требует жить и наслаждаться, но ,душа которая стремиться к трагичности, к боли, к самозабвенному уничтожению себя
Курю сигарету, ловлю седой дым пальцами, выпускаю в потолок колечки ,разбрасываю вокруг себя листы с мои крючковатым почерком понимая о бессмысленности всего этого творчества ,стряхиваю пепел ,он не попадает в пепельницу, осыпается хрупким серебром на бумагу. Она наклонила голову , её глаза устремлены на меня из под лба, я ловлю ее взгляд , я пытаюсь ей улыбнуться, но томное чувство от ее глаз расслабляет всё тело ,и я делаю глубокую затяжку, ощущая боль в воспаленных легких, сквозь пелену дыма ,я вижу как она приподнимается с маленького диванчика, бросая кисть, краска с кончика щетинок алой каплей расползается по белой бумаге, её наклонившиеся лицо надо мной ,молчаливые губы, полузакрытые глаза, рука отводящее мою руку с сигаретой , сигарета падающее в пепельницу , я поддеваю пальцами пуговицы на груди , пропуская руку под черную атласную ткань, ладонью вскользь волнистых ребер, мои руки притягивающее ее всю ко мне , касаясь осторожно этих плеч, лопаток как холмы острыми пиками вгрызаются в ладонь ,коленей притиснутых к мои бедрам ,шишковатые суставы коленей сжимаю в своих руках ,продвигаясь выше, сжимая в пальцах каждый миллиметр кожи, пуговица одна за одной расстёгивается и рубашка плавно соскальзывает с плеч, её нагое тело усеянное бликами огненных язычков пламени горит у меня в руках, прожигает насквозь, ее мягкая грудь касаясь моей кожи, металлическая сережка на соске холодит кожу, я чувствую как она дышит надрывно мне на ухо, как зарумянились щёки, вспыхнули губ красным , на веки наслоились темные тени , отсветы огня ,прикрывая ее лицо живой маской, поддеваю рукой шпильку и волнистые пряди вырываются на свободу , обрамляя волосы черной фатой.
Её запястья пахнут горьким миндалем, запястья, которые целую, припадая к выпуклым венам, как вампир. Разглядываю ее ладони- линии как прожилки на листьях, мелкие трещинки на костяшках подобно треснувшему льду, родинка на ладони-как коричневая сморщенная ягодка , пересекающею линию её жизни как фатальность, узоры на подушечках пальцев как годовые кольца.
Её волосы пахнут черничными сигаретами, волосы, которые запутанными нитями скользят сквозь мои пальцы.
Пальцы в ее волосах, плавно перемещаю к затылку, к лицу, пытаясь запомнить каждую черточку на ее лице, рельеф губ и длинных пышных ресниц касающиеся моей кожи, щетина бровей хмуростью нависающая над тонкой кожей век – лиловые молнии ,глаза цвета темной охры- влажная кора. Я рисую нежность на лице скорби, пытаясь как можно нежнее касаться лица пылающего пламенем, притрагиваюсь к рукам , очерчиваю поцелуями ключицы, предплечья, темные точечки –россыпь созвездий внизу живота, очерчиваю губами гибкую линию талии, набедренные острые выпуклости ,я будто рисую ее, карандашом делая наброски, наброски которыми сотнями разбросаны по полу, никак не дойдя до совершенстве в искусстве изучить это тело. Накалённый чувственный рот исказившиеся в трагичной полуулыбке, пальцы, сжимающие волосы на моем затылке- вся она квинтэссенция драмы, ярости и боли, выплескивающиеся в меня при поцелуе, всё сильнее заражая меня свой драмой уставшей души.
Мой шепот,хриплый ,пробивается сквозь пьяный рассудок, шепотом ,глядя ей в глаза цвета влажной коры , я еле выговариваю «так достаточно нежно» и я вижу ответ в ее глазах, «не достаточно грубо».
Погружаешься в поцелуй, переходя от несмелого детского до страстного порыва. Отключаешься- провал под лед , перекрывает дыхание. Хватаешь воздух ртом ,ныряешь снова под воду, чувствуя сомкнувшиеся губы на своих так ожесточенно и дико. Ныряешь и ныряешь , не успевая напиться свежестью кислорода. Дышишь только ею , чувствуя колкие кончики её волос ниспадающее на губы. Кора от дров запутывается в моих волосах, листы ее рисунков помятыми отлетают в сторону и все протяжнее скрипят стекла, неустанно бьется плохо закрытая створка окна, калейдоскоп моего воображение стал быстрее и меня накрывает полуобморочное состояние.
Ее тело как извивающая ивовая ветвь на ветру, ее волосы, спадающие на лицо распустившемся цветами пахнущие растаявшим снегом и черникой. Её тело –змеистое напряжение мускулов. Ее губы –кисло сладкие, как сок граната. Содранная кожа с плода, обнажающее свою алеющею сердцевину. Губы, истекающие кислым соком, заполняющее пустоту внутри, мои руки не прекращают порхать по ее телу, прощупываю глубокий ров вдоль позвоночника с нависающими горами выступающих лопаток. Прогоняет свой страх, оставляет мне его на теле синяками, страх который я принимаю как должное, страх который я ношу как второе лицо, принимая её как дозу яда, приносящею наслаждение. Я исчезаю, как только стоит ей задышать во мне. Меня нет. Она упирается в пол руками и нависает над мною вглядываясь отрешенном взглядом, ищет рукой полную бутылку среди разбросанных пустых, отпивает глоток, чувствую как льется спирт у меня по подбородку, скатываясь в ложбинку груди, немеет язык от её пьяных губ. Как же пьяно и невесело мне. Напрягаются ее мышцы на теле, она сжимает пальцы на моих плечах, начиная все сначала с водки со рта в рот, с серёжки холодом и покалыванием по телу, переплетаться подобно корням деревьев, взрываться хрупким дыханием, взрываться стоном вплетающиеся в нарушенный ритм сердец, и ветра свистящего через щель в двери. пока неустанно снег засыпает нас и ночь кажется глубокой и длинной.
Худощавые линии рук в затемненной комнате с бликами огня все заключает меня в объятия, и я чувствую через ребра как стучит ее сердце, как сжимает она со злостью мои запястья закинутых назад рук, как дышит глубоко и надрывно, нервно мне в ключицу. Как ее губы оставляют раны на теле, как лопается кожа от одного лишь прикосновение, как сочится тело, как пробивается через кожу кровь лопнувших капилляров от ее имени в сознании. Я чувствую, как текут по ее лицу слезы, как скатываются мне на шею. Она лежит на мне, зажав в своей руки мои пальцы и прячет лицо со стекающими горячими и тяжелыми каплями, плашмя разбивающиеся о мою кожу, сползая змейкой на спину. Я целую эти глаза, эти губы, соленные и надкусанные, трещинки, пропитанные влагой, на плотных, пухлых по –детски губах, трещинки наполняющиеся едкой, соленой жидкостью. Ищу ее глаза, убирая пряди с ее лица, но резко отвернув в сторону голову, она боится сама своего страха, она боится саму себя. Обнимаю как можно крепче, как обнимает мороз пейзаж за окном, как укрывает снег уставшею за лето и осень землю.
Окно резко распахивается, опрокинув горшок с засохшем растением, вихри хрупкого снега врывается дом, обдав морозным дыханием. Она вздрагивает всем телом. Огонь за спиной гаснет. Дым тянется вверх. Черные обугленные головешки дымятся, пытаясь заискрится. Зашуршала бумага, рассеялся пепел по белой бумаге. Ее глаза, налитые краснотой и усталостью. Мы лежим, и реальность течет куда-то вскользь нас, растворяется, пока ее пальцы, переплетённые с моими.
Снег липнет на подоконник, на усохшие растения в горшках,на тюль,на пол. Она приподнимается, идет к окну, ее пятки невесомо касаются пола. Её нагой силуэт тонет во мраке, выползающего с темных углов, на ее кожу ложится безмолвно снег, белая органза как парус расширяется под порывом ветра и ее фигура прячется за занавесом ткани, я наблюдаю за ней, зажигая свечу.
Часть спины и дрожавший стебель шеи вырисовывается во мраке, за тем занавесом, на её черных волосах скользят снежинки. Она начинает смеяться. Ее нагие плечи дрожат ,может быть от холода и снега ,может быть от такого жестокого смеха. Издевательского, безумного. Она кажется прозрачной, далекой и меня пугает что вдруг она сейчас исчезнет в этом снеге, вспорхнет от меня птицей куда-то на юг и на ее спине проклюнутся жесткие белые крылья. Её смех действует на меня совсем неожиданно. Подрываясь, я чувствую к ней ненависть и жалость, ненависть к моей жалости к ней, к жалости к себе, чувствую, как мы проиграли, как мы просчитали с собственным выбором. Как я не хочу терять это лицо, эти плечи и всю ее, стоящей к окну нагой с трясущимися плечами. Подрываясь, я хочу заглушить этот смех, собственное необъятное чувство к ней, обещание, что никогда не смогу совершить , следовать ее задуманному плану, с моих глаз текут слезы, какая ирония, организм пытается защитить себя от боли , страха, когда я не нуждаюсь в этом. Слезы действует как морфин для души. Я прижимаю её спиной к шероховатой поверхности стены, сжимая пальцы на ее шее, ее губы скривились от боли переходящий в улыбку краем губ. Она запрокидывает голову, кожа обтягивает кости , хрупкие , ломающиеся под моими поцелуями и я слышу даже треск у себя в голове, пальцы пропускаю под цепочку ,не рассчитывая силы и тонкая серебристая змейка скользит и падает не пол.
Она молчит уже пару дней, она молчит, доводя своим молчанием до безумия сожжённый пламенем кислород, где её мысли, о которых она молчит, которые она выбрызгивает как каракатица чернилами на полотно своих не дорисованных картин. Многократные, да и нет на все мои вопросы о грубости и несуществующей нежности. Ее пальцы холодные и скользкие от растаявшего снега грубостью хватают меня за плечи , со всей силой отталкивая от нее самой, но белое полотно тюли закручивает нас в белый кокон , затягивает все крепче наши тела в паутину ,не даёт ей возможности вырваться от меня в сторону , натыкаясь на меня, ощущаю сызнова ее кожу ,дыхание, замерзшие слезы и привкус ее соленых губ ,душных волос с ароматом черничных сигарет, мы –один кокон, мы как в куколке бабочки ,я чувствую нежное прикосновение ткани по нагой коже, ее прижатые холодные ноги, вырывающиеся дыхание с полуоткрытых губ едва касающихся моих, и все норовит вырваться ,убежать, но остается, все нескончаемо продолжая прикасаться ко мне.
-так не достаточно грубо –она впервые заговорила за много дней, ее глаза полные ярости, голос надтреснувший, и ее лицо мне кажется постаревшим, осунувшемся, серые складочки залегли по бокам губ, россыпь мелких морщинок под глазам, налитые усталостью мешки под глазами. Время с каждым днем оставляет отпечаток на наших лицах .Задуманное ею-остановить это время. Остановить мгновение. Остаться фотографией хранивший не меняющиеся момент запечатлённый на кусочке бумаги, Остаться в памяти лицом не изувеченное жестокой пыткой жизни. Я чувствую себя постепенно увядающим цветком. Как же жизнь мне похожа на кем-то приписанный мне долг. Я замираю, вглядываясь в ее глаза цвета темной охры, веду кончиками пальцев по линии подбородка, по скулам , по глазницам, снимая мысленно кожу с этого лица, видя перед собой пустые глазницы, прощупывая ее череп , и мне как-то тошно от того, кем мы станем. Смыкаю руки на ее шее, ее дыхание учащается, грудь вздымается часто, в моей руке, сверкающее лезвие, холодная, рельефная рукоятка ,в её искусственной грубости дрожащих глаз «давай, попробуй » и я решаюсь, холодная сталь входит в ее кожу, под ребра ,вглубь, пронзая ее не спеша.
Она вздрагивает, ее дрожь передается вибрацией по моему телу, поднимая волоски на коже, покрываясь шероховатой гусиной кожей. С полуоткрытого рта льется кровь окрашивая губы , сползает по ее подбородку, шее, груди, животе. Нож все глубже входит под ее грудную клетку, кажется в самое сердце, и стены взрываются кровью, запах железа и прелый душок погасших поленьев, запах декабря и ее пота ,мороза и горького миндаля на ее запястьях лопается у меня в голове, переизбыток выпитого ,переизбыток ее тела и её самой, переизбыток самой себя.
Бараном стучит в голове опьянённость. Бух.Бух. Мысли на вылет. Закладывает уши от гула в голове.
Немое отчаяние зависшее в комнате, она все ртом ловит воздух, ее ладони упираются в мои плечи , отталкивает, потом отходит в сторону, а из окна все сыпет снег на половицы расползаясь серыми лужицами под ногами, и алые как красное вино тянутся капли крови , как краска на белом ее холсте.
Оголенная, нервная ходит по комнате, сжимая ладонь в кулак , ее рот искривлённый в разочаровании, она то подходит ко мне , то отходит теряясь в темноту комнаты. Она похоже на зверя никак не нашедшего места, и невмоготу это смех периодически рвущий тишину, звук будто рвешь ситцевую ткань и метры этой ткани никогда не закончится, все громче и продолжительнее будет звучать рвущиеся материя. Я смотрю на свою руку, нож зажат в руке, закрываю глаза, открываю- ножа нет, я все продолжаю смотреть на свои руки , на нее, опять на руки,на белый занавес снега за окном , на дорожки крови у себя под ногами , на винтовую лестницу на второй этаж, на неё –живую и разочарованную ,ищущая на ощупь в темноте что-то.
Сползаю по стенке, хватая ртом холодный воздух, чувствуя, как на самом деле замерзла, пытаясь прогнать это из головы, ее смех затих, и комната погрузилась в небывалое безмолвие, повисшее в четырех стенах. Она закрывает окно, закуривает выпуская со рта струю седого дыма, протягивает мне. Меня прошибает холодный пот, скатывается по шее, липко под мышками, под коленями, липко от ее страсти. И я вижу нож в своей руке, смотря на нее вижу дыру в её груди. И вся она– боль. Такая невыносимая непреходящая боль. Она садится рядом. Она положила голову на колени, она курит и вглядывается в потолок. Вслушиваемся в надрывный ветер и пургу. Впиваюсь в гранатовые губы, проникаю рукой внутрь разреза, в затягивающеюся рану на глазах чего не может быть и не чувствую там толчки сердца. Она холодна и безнадежна. Я играюсь с ее волосами , наматывая их на пальцы, облокотившись затылком о стену ,кровь брызнувшая со стен исчезает , исчезает как в обратной перемотке впитываясь обратно в больной дом ,только сквозь щели всё тот же протяжный свист снежной пурги, я чувствую на губах такой сладостный и острый вкус гранатового сока и чахнет нежность с каждым днем превращаясь в сверкающею сталь ножа и задуманное ею всё ярче предстает в голове, перед глазами , и грань становится настолько тонкой ,что я не могу уже отличить где реальность ,а где мои видения. Мы не только отдалилась от внешнего мира, мы отдалились от самих себя, забывая кто же на самом деле Я и Она.
Остывший камин, продрогший дом, ритмичный отсчет времени тикает на часах, она засыпает на руках, я вслушиваюсь в ее дыхание, спокойное и тихое.
Вязкая темнота оплела комнату, и я по наитию, на ощупь смотрю туда, где стоят мольберты, вырисовывается силуэт дивана, где лежит нож, где лежат таблетки на маленькой тумбочке со стоящими бутылками, переполненными пепельницами, пустыми тюбиками красок, измятыми моими листами, и я закрываю глаза желая, чтобы задуманное ею никогда не стало реальностью.Сжимаю ее хрупкие руки, заправляю запутанные пряди за ухо, зная, что, то, что для одного спасение, не значат спасением для другого. Глубокое чувство одиночество протрезвленного разума остро ранит меня, и я вдыхаю сырость остывшего дома, наблюдаю как окно покрывается изморозью.
Целую ее в шею и погружаюсь в музыку ее безмятежного дыхания…