Женя-Филик полюбил оленей с детства всем сердцем. Тут не обошлось без влияния судьбы, без его хорошей кармы, ведь его родители переехали в Приморье с Ярославщины, еще в шестидесятые годы. Его молодой папа сразу после окончания сельскохозяйственного института стал главным зоотехником крупного оленесовхоза, а мальчишка с упоением окунулся в знакомство природным изобилием Уссурийского края. Ожили в упоении прочитанные книги Пржевальского, Арсеньева, Жиденкова…
Хасанский район Приморского края в семидесятые годы прошлого века, в таких местах, где разводили красивых пятнистых грациозных зверей был изрядным захолустьем даже по дальневосточным меркам.
По сути оленесовхозы советского времени были рудиментами хуторской жизни, перестроенной на советский лад. Несколько домов в лесной пади, бригады пастухов, подсобные рабочие, и крупной сеткой отгорожен немалый уголок прибрежных дубняков.
В вольерах бродили быки и оленухи, отдельно подрастал приплод, паслись лошади пастухов, но вот к непрочным заборам стягивались любители легкой поживы – леопарды, волки, тигры. И нет большего врага для оседлого крестьянина, чем вечный бродяга хищник, стремящийся полакомиться дармовым мясом. Но этих зверей разводят совсем не из-за мяса для человека.
У оленьих в течении большей части гордо носят рога только самцы, но наступает время, когда они их теряют. Безрогой голова быка оленя остается недолгой, и вскоре появляются шишки-утолщения, из которых начинают расти формироваться новые турнирные украшения.
Панты – нежные поздневесенние – раннелетние растущие рога оленей (изюбря, марала, пятнистого и северного оленя) Нежный опушенный ствол серых новых отростков оленя очень мало бывает похожим на крепкие оленьи рога.
О ценности пантов русские охотники узнали от китайцев. Эти восточноазиатские российские соседи использовали панты в своей традиционной медицине несколько тысячелетий назад.
Пантам приписываются множество исключительных оздоравливающих свойств и поддерживающих жизненную силу средств. Дикие панты стоили и стоят на Востоке очень дорого, и те сто их приобретает совершенно точно знает, что тем самым вкладывает свои средства в себя, для своей долгой и счастливой жизни, поддержания мужской силы и социального процветания.
Уссурийский край всегда первыми заселяли бродяги и проходимы, под стать людям были и охоты. Особенно были губительны охоты при выпадении глубоких снегов. И еще в середине XIX в. в лесах юга Дальнего Востока главные из оленьих поставщики пантов изюбри были распространены очень широко. Это следует отметить, в отличие от другого носителя пантов пятнистого оленя.
Но охотились на оленей зимой и летом, а поскольку в изюбре ценилось все что добывалось: мясо, эмбрион (лутай), кровь, хвост, жилы, шкуры, не говоря уж пантах. И очень скоро, вследствие усиленного преследования человеком изюбрь покинул свои некогда обширные угодья, пятнистого оленя же истребили почти полностью.
Густой сладкий запах дальневосточных лесных трав объемно заполнял влажную черноту майской ночи… Еще не затихла в ушах последняя вечерняя трель неугомонного представителя засыпающегося сейчас дневного суетливого певчего населения, а уже на смену раздались, мелодично поплыли над тайгой жалостливые нотки одинокого ночного певца – уссурийской совки. Под столбами лабаза возникло и казалось заполнило весь лес оглушительное шуршание дубовых листьев… Мышь, зараза!
Филик очень любил такие столь редкие, как и великолепным образом насыщенные моменты охотничьей жизни. И сейчас наслаждался всей душой, вникая с трепетом в тишину, в которой само пространство ночного леса тонет, исчезает превращается в какое-то невообразимо многомерное пространство, и приходит древнейшее чувство единения человека и породившей его природы.
Это то пронзительное ощущение, затерянности в мире, когда ты знаешь, что на протяжении сотен верст от тебя сейчас никого нет. Нет никого, кроме разве того знания, что в уголке прячется мозга. Да, только ты и твоей охотничий товарищ в затерянном мире. Но в этой потерянности есть ниточки, которые связывают вас обоих, а еще обитателей леса. Те невидимые и неразрывные ниточки, связывающие судьбы всех живущих когда-то в паутине мироздания…
И тебе тепло и волнующе, от того, что ощущаешь, что твой товарищ, также как и ты замирает сейчас, сидит затихший в тишине ночи, поджидая легконого осторожного зверя…
В охотничьем профессиональном сленге, пантовка – ведет свое происхождение от слова «панты». И само слово то звучит, представляет что-то, какое то округлое, таинственное, манящее. А как оно звучит в ушах умудренного промысловика? Колоколом триумфатора, добывшего зверя, и получившего подтверждение, что его семья безбедно может прожить как минимум год.
Впрочем, стоит отметить, что само название этой особенной охоты говорит о том, что она устраивается в определенный сезон и, с четко поставленной целью - добыть особый трофей, очень ценный, но скоропортящийся и специфичный. В чем же тут особый смысл?
Охотник караулит зверя на специально сделанной засидки возле солонца. Таковой устроенный на деревьях может быть одной доской небрежно прикрученной проволокой к развилке дерева, но и может представлять из себя целый дома, выстроенный на высоте до 10-15 метров от земли.
Крупные старые быки (особенно в тех местах, где охота на солнцах распространена широко), обычно приходят на солонец очень поздно, стремясь подгадать под самое темное беспросветное время. Осторожные самцы пропускают на солонцы вперед себя самок, молодых самцов, косуль, затаиваются в пределах их слышимости и способны в течении долгих часов замечать малейшие подозрительные звуки и запахи. Для охотника самое главное дождаться и добыть быка у которого созревшие панты.
В промысловом прошлом, добыча быка благородного оления с целью получить свежего мясо занимала, сама по себе, всегда весьма подчиненное положение. И самое важное, нужно было спешно и специально обработать эти неокостеневшие рога и сохранить их ценное лекарственное сырье. Более того, обычный охотник и не мог мечтать приготовить полуфубрикат из пантов приготовить сам.
Сложнейший процесс выварки и сушки был сродни магической или алхимической процедуре, им занимались самые опытные пожилые охотники, поэтому после добычи и разделки зверя, главное доставить панты к месту их консервации.
Ледяной невидимый язычок ветра нетерпеливо пробежался по натруженной спине, и Филик, вынырнул из пелены давних воспоминаний, ощутил за остыло, затвердело все его тело. Привычно нагрузившись носимым своим снаряжением и оружием, встряхнулся и пошагал своим «журавлиным» как его любил дразнить приятелем шагом по чуть заметной тропинке, срезающей хорошо путь до знакомого волока. Сомкнутые кроны долинных лесов уже виделись темными куполами какой-то фантастической конструкции, но под ногами еще было достаточно светло.
Волока – особое пространство в лесу, им трудно подобрать иное более подходящее название. Суть этого понятия буквально свободное пространство, по которому лесозаготовителям, вооруженными пилами и тракторами, надо протащить ими же поваленные деревья. Спелые, красивые, индивидуальные деревья… Под пилой и топором человека, они превращаются в древесину. Древесина – это товар, который можно превратить деньги, и поэтому лес рубили, рубят и будут рубить.
Волок – это прогалина в лесу, его рана, и лес старается залечить ее, потому, что содранная гусеницами, ножами трелевочника или бульдозера почва смывается дождями, высыхает под солнцем и ветром, быстро превращаясь в овражки, где может расти неприхотливая трава да колючие аралии и элеутерококк.
Но все же волок – это дорога, размышлял Филик, укорачиваясь от тонкого карандашника-осинниа, и стараясь меньше подставлять уже порядком изорванные варежки под сердитые колючки нынешних лесных владельцев волока. Краем глаза он заметил какую то несуразность, справа от волока, там где по его представлениям, была прямая к тому месту внизу, от которого он поднимался. Что-то было какое то неправильное в метрах ста от него, но разглядеть в быстро подступающей темноте не представлялось отсюда уже возможным…
Вообще, что касается охоты на изюбря, следует упомянуть несколько основных способов его добычи. Наиболее известна и желанна как трофейная охота, красивая хотя и нелегкая охота на изюбря «на реву». Здесь важно охотнику, необходимо отличное знание местности, и еще умение найти хорошие «слышимые» места для того, чтобы позвать и услышать, подражая страстным крикам – реву быков.
Местные охотники, егеря, промысловики владеют этим знанием. Все примечающие и запоминающие они ждут тех удивительных раннеосенних ночей, когда начинаются первые заморозки. Слушают быков от заката солнца до полуночи, но нередко и позже, можно пробовать слушать и манить зверей в берестяную трубу и с началом рассвета и до восхода солнца.
В основной осенне-зимний период на изюбрей охотятся в одиночку, как правило, отыскивая их на местах дневок. Изюбри ночью выходят кормиться на открытые места, поляны и сельскохозяйственные, посещают места зарастающих вырубок и речные долины. Непуганный зверь, дальше пары километров от мест кормежки не уходит, но подойти и увидеть зверя непросто для городского охотника. По следам обычно нетрудно отличить изюбря, копыто у него ровное, аккуратное. Хотя по снегу они свои ноги как бы волочат, оставляя след похожий, по выражению хабаровского охотоведа Юрия Дунишенко, на лыжню плохого спортсмена.
При выпадении глубокого снега изюбри ведут себя по-разному: в одних местах (зона елово-пихтовой тайги) они концентрируются в поймах, в других – распределяются по гребням водораздельных ключей и на продуваемых склонах. Часто бывают так, что со значительной территории животные перекочевывают в массивы мелколиственных лесов, расположенных на склонах лесов. Живут оседло, и если достаточно корму в округе, изюбри набивают тропы, похожие на следы кабаньего стада. Отдельные особи могут жить месяцами, что и позволяет популяции сохраняться даже во время очень интенсивной на них охоты.
Пытливость и любопытство Филику нередко «выходило» десятками лишних км. Он мог легко, просто потому, что интересно, обойти своими длинными ногами все рисовые чеки, на практически сидячей весенней охоте на уток. День, затишье, вот Филик и меряет землемерной походкой, для того чтобы утолить свою постоянную жажду прикоснуться к новому.
Вот и сейчас, отметая возражения уставшего хребта, свернул и пошел напрямки к непонятно темнеющему уже неясному пятну, чуть видному не за незатронутой рубкой кедром. И чем ближе он продвигался, тем сильнее ощущал, как в груди растет какой-то ком. Я волнуюсь, с внутренним изумлением, отметил Филик….
В притихшем предночном лесу подмерзающий вновь снег хрустел очень громко, но и в ущах Филика гулко все сильнее в унисон били какие то барабаны. Толчки крови, казалось вливаются речными струями наполняя голову шумом литавров и опьяняя торжеством победителя. Да, это же мой зверь лежит, бычара. Вот он, я нашел тебя, я добыл тебя.
Ты - моооооооййй!!!