В плохо освещённой комнате, может задымленной, может скудно-обставленной, я бы сидела где-то в углу не заправленной кровати и бормотала что-то о нежности, Бродском, женственности и самоуважении. Я бы расписывала яркие образы грядущего, фантазировала о насущном, поглаживая кота под боком, делая большие глотки прямо из бутылки красного сухого.
Мои страхи, отчасти обоснованные, отчасти надуманные, всплывали бы туманными образами. Ты бы с пониманием гладил меня по волосам, отвечал на заумные вопросы, улыбался бы глупостям. Я с чувством рассказывала бы о сокровенном, наболевшем, измучившем, переводя все это в шутку и житейские истории.
За окном бы шумели проезжающие мимо машины и слишком поздно загулявшие компании, я бы с любопытством выглядывала в окно и бормотала о правилах приличия. Касалась бы замершего окна и дрейфовала бы где-то на границе собственного благоразумия.
Ты, такой нереальный и вскользь усмехающийся, смотрел бы с трепетом и заботой. Ты бы, такой теплый и жаждущий, всем своим существом внушал бы мне опасное состояние отрешенного покоя и доверия.
И если честно, то мне так тебя не хватает.
Я бы смеясь рассказывала детские истории, вскакивала на кровать как поэт на площади, наполненной зрителями, и читала любимые стихи вперемешку с задумчивыми комментариями. Я бы так пьяно и по-детски прониклась к тебе каким-то собственническим оптимизмом и расположенностью, не ожидая угрозы или удара под дых. Вопрошала бы о философии Канта, рассказывая о надменной и сердитой преподавательнице. Я бы бормотала что-то о путешествиях в космосе, о возможности существования машины времени, о вопросе важности чертового фонаря на аптекарной улочке, о красоте снега, падающего хлопьями, и о корме, для своих ненаглядных кошачьих созданий. Я бы рассказывала о первой прочтенной книге, об ушибах и разбитых коленях на первом своем велосипеде, о маме, гладящей по голове в моменты ненастий и о ее супер-способности заглянуть в комнату именно в тот момент, когда глаза начинают болеть от немой истерики. Я бы рассказала что-то о папе, покупающем мороженное посреди жаркого лета и с растерянным видом дающего советы. Я бы рассказала о важности юмора, о том, как красив памятник на одной старой площади, о первых детских воспоминаниях.
Я бы так много всего рассказала.
И знаешь, мой драгоценный и значимый, я бы говорила от чистого сердца, не боясь насмешек и порицания. Со страстью школьницы рассуждающей о значимости чего-то вселенских масштабов, говорила бы о самом важном, том, что порождает бури в маленькой вселенной с моим именем. Я бы искренне хотела показать словесно то самое, самое яркое, самое важное. Я бы, вжимаясь в пространство маленькой комнаты, стремилась бы показать целый мир, спрятанный в сбивчивом сердцебиении завернутой в одеяло девушки. И я бы не боялась быть не понятой или отвергнутой.
Всем своим существом я бы стремилась соединить что-то неосязаемое и не озвученное в придуманном мною потоке, сравнимом с электрическим зарядом двух когда-то одиноких существ. Чтобы в одно мгновение вся эта вселенная, огромная махина, давящая самим своим существованием где-то заграницей чего-то личного и сугубо моего, стала частью простой истины, проявляющейся в этом самом потоке важной бессмыслицы от одного одухотворенного существа, награжденного некой историей и индивидуальными качествами, к другому, такому же, хотя бы отчасти. Будто соединив два проводка, и спустя мгновение какой-то неведомый доселе механизм начинает источать что-то необыкновенное, новое, правильное.
Знаешь, мой драгоценный, мне так порой тебя не хватает.
С неведанным оптимизмом оглядывая потоки проходящих мимо, со скрупулезностью престарелого торговца антиквариатом, я вновь и вновь вношу поправки в придуманную мысленную книжечку. Я ищу тебя в толпе существующих в моей реальности не отчаянно, но все-таки крайне настороженно и желанно. Прислушиваясь ко всем существующим средствам мировосприятия.
Знаешь, мой драгоценный и значимый, подобно одуревшей школьнице, когда-нибудь я буду самозабвенно скакать по постели, разглагольствуя о значимом и неважном. Когда-нибудь буду услышанной, понятой, без страха остаться обиженной или задетой. И в конце вечера устало уткнусь носом в твое плечо, сопя о правилах приличия и моем благородном воспитании. Когда-нибудь ты укроешь одеялом маленькую растерянную девочку, трепетным жестом заправляя выбившуюся прядь волос за ухо и бормоча о новом дне и расписном будущем. Когда-нибудь ты будешь рядом, чтобы встретить с такой сумасбродной и так тоскующей по твоему присутствию девушкой, холодное зимнее/осеннее/весеннее/летнее утро, смеясь над туманным взглядом или же растворяясь от неизведанного до этого самого момента чувства нежности и чистой привязанности.
Когда-нибудь, когда-нибудь, когда-нибудь.
Ты, ты, ты.